— В конце концов, у Ории это всегда… прокатывало, — добавил он в конце.

— У Ории… — тихо повторила я. — Дани, мне жаль, что у тебя не получилось приехать на похороны.

— Это было слишком… опасно, — через силу проговорил он. — Если бы кто-нибудь об этом узнал, то…

— Да, я понимаю. О твоем прошлом никто знать не должен, — поспешно подтвердила я. — Но мне не хватало тебя там. Знаешь, мы как будто хоронили не ее, а… что-то хорошее из нашего прошлого. Или… не очень хорошее, тут уж как посмотреть. И теперь у меня такое чувство, что все уже никогда не будет… как раньше. Как будто вместе с ней я похоронила… какую-то часть самой себя. Дани, почему… почему все так вышло?

Медвежонок долгое время ничего не говорил, словно бы собираясь с мыслями, а потом я наконец снова услышала его голос:

— Все начинается и заканчивается, сестренка. Мы с тобой тоже однажды закончимся. Но пока мы здесь, нужно… постараться, чтобы это было не зря.

— Но разве это не… бессмысленно? — с тоской спросила я, опускаясь на пол и прижимаясь спиной к стене. Голова вдруг стала казаться такой тяжелой, словно ее залили свинцом. — Ория так… старалась, так упорно шла к своей мечте, не сдавалась и… А теперь кому все это нужно?

— Знаешь, раньше я думал, что каждый сам ищет для себя свой смысл, — произнес Дани. — Что мы что-то выбираем для себя и наполняем этим свою жизнь и каждый свой день. Но теперь мне кажется, что смысл в нашей жизни находят другие. Без Ории я бы не выжил и Йон, возможно, тоже. Все наши сестры, которых она взяла под опеку и которым в силу своих возможностей помогала, все судьбы, которые она выправила или которым не позволила сломаться окончательно — вот смысл ее жизни, а не какой-то там недостроенный клуб. И потому я думаю, что мы должны стараться и делать все, что от нас зависит. А будет ли в этом смысл решат те, кто придет после нас.

— Пока мы не закончимся, да? — с улыбкой спросила я, ощущая, как слезы безостановочно текут по щекам.

— Да, сестренка, — тепло ответил он. — Пока мы не закончимся.

Йон приехал в дом у озера в пятницу после обеда, накануне общего большого собрания. До этого мы с ним несколько раз общались по телефону и посредством нашей связи, и он, конечно, был в курсе всех моих планов. Однако в тот вечер мы о них практически не говорили. После ужина, приготовленного мной без сноровки поваров «Элизиума», но с большой любовью, которая, надеюсь, компенсировала разницу, мы отправились на прогулку. Я показала альфе найденную мною тропинку вдоль берега и свой «островок размышлений», как я уже назвала тот большой плоский камень в шаге от полосы прибоя. Ему то местечко так понравилось, что он даже загорелся желанием меня пофотографировать, и я, хоть и не считала себя достаточно интересно одетой и накрашенной для такого занятия, все же согласилась. После, уже вернувшись к дому, мы до темноты сидели на причале и смотрели на воду. Говорили о чем-то настолько абстрактном и далеком от проблем сегодняшнего дня, что я едва нас узнавала. Йон рассказывал о книгах, которые прочел, пока в юности жил у отца, и мы обсудили некоторые из них — например, историю о беззаветно влюбленном юноше, который с такой страстностью идеализировал свою возлюбленную, что упустил из виду тот факт, что внутри она была пустой и легкомысленно-жестокой, как дети, привыкшие к тому, что их балуют дорогими игрушками просто за то, какие они миленькие.

— Что вообще такое любовь, как думаешь? — тихо спросила я позже, положив голову ему на плечо и поплотнее стянув углы пледа у себя на груди. Около воды, несмотря на раскинувшийся вокруг нас зрелый благодатный август, по вечерам было прохладно, словно подступающая осень, подобно Владычице озера из древних легенд, к ночи поднимала из глубин свою рогатую непокорную голову и обдавала нас своим холодным дыханием.

— Наверное, способность жертвовать собой ради других, — помолчав, ответил на мой вопрос Йон. — Бескорыстно, не ожидая ничего взамен.

— Или жертвовать другими ради… того, кого любишь? — чуть нахмурила брови я.

— Не уверен, что писатели назвали бы такое любовью, — возразил альфа. — Но я бы всем миром пожертвовал ради тебя, и мне за это не стыдно.

— Правда? — Я отстранилась от него, чтобы заглянуть в глаза. — Даже… всем этим? — Я кивнула на дом позади нас, сквозь большие окна которого лился приглушенный электрический свет.

— Ты этого хочешь? — так же серьезно спросил он. — Снова быть никем и… ничего не иметь?

— Если у меня будешь ты, мне будет этого достаточно, — пожала плечами я, гладя его руку, переплетенную пальцами с моей. — Йон, я уже… давно думаю об этом. Я хочу уехать отсюда и начать все с начала. Подальше от Церкви, от зубцов, от Общества, от всего того, что произошло здесь за последний год. Мне не нужны ни эти деньги, ни дома, ни личный шеф-повар под боком. Мне нужен только ты. А что нужно тебе? Что на самом деле тебе нужно?

Налетевший порыв ветра взъерошил его растрепанные волосы, и Йон привычно мотнул головой, отбрасывая упавшую на глаза челку. Я ощущала удивительное спокойствие внутри. Впервые я так открыто говорила ему о своих желаниях, не сдерживая их внутри, не укоряя себя за них и не пытаясь что-то в себе исправить в угоду надуманным представлениям о том, как будет лучше для нас двоих.

— Почему ты хочешь, чтобы я выбирал? — наконец негромко спросил альфа.

— Я не прошу тебя выбирать, — покачала головой я. — Если ты скажешь, что быть тем, кем ты стал, для тебя важно, я приму это. Я все равно останусь с тобой, и я никогда тебя не брошу. И никогда не поставлю перед выбором. Мне просто… нужно это знать, Йон. Я вижу, как ты изматываешь себя, как устаешь, как тебе тяжело, и я хочу понять — делаешь ли ты это ради себя или ради какого-то абстрактного светлого будущего для нас двоих. Потому что если второе, то — не надо. Мы можем уйти, как сделала Кэсс. Договориться с Даллой, получить отступные за фермы и остальное, а потом уехать отсюда. Мы все еще можем так сделать.

На мгновение мне почудилось, что моим словам удалось достучаться до него, но потом альфа коротко усмехнулся и покачал головой:

— Нет, маленькая омега, не можем. Не после того, что они сделали с Домом, не после того как по их вине погибла Ория. И потом, как же фермы? Ты уже готова отказаться от идеи помощи тем несчастным, что заперты там? Я в это не верю. Моя Хана не такая.

— Я… — Я отвернулась, ощущая, как его слова неприятно задели что-то внутри меня. — Возможно, на самом деле я хуже, чем ты думаешь.

— Я думаю, что ты устала, — возразил Йон. — Мы оба устали, и в этом нет ничего удивительного. Это действительно был тяжелый год для нас обоих, и я понимаю твое нежелание иметь с этим всем больше ничего общего. Но побег это не выход, Хана. Мне ли не знать. — Чуть помолчав, он вдруг оживился, словно охваченный внезапным вдохновением. Сжав мои ладони и глядя прямо в глаза, альфа заговорил громче и эмоциональнее: — Послушай, давай этой зимой уедем куда-нибудь на пару недель? Я найду кому делегировать дела, арендую нам дом на другом конце света, мы отключим телефоны и будем только вдвоем. Займемся всем, чем захочешь, и никаких больше разборок и убийств. Идет?

Это звучало невероятно соблазнительно — пожалуй, даже слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— А если… опять что-то случится? — с мучительным сомнением протянула я. — Вдруг мир не захочет нас отпускать?

— Тогда к Зверю его, — мотнул головой он. — Хана, мы справимся с этим, слышишь? Но только если ты будешь со мной. Пока ты рядом, я, кажется, могу одолеть самого Великого Зверя, но без тебя…

— Я уже сказала, — грустно улыбнулась я. — Я буду с тобой до конца, как бы там ни было. Я просто… не хочу, чтобы этот конец наступил слишком быстро.

— Все будет хорошо, маленькая, — уверенно проговорил Йон, обнимая меня и крепко прижимая к себе. — Все обязательно будет хорошо.

На следующий день первыми гостями в нашем доме стали Джен и отец Горацио. Признаться, я была ни на шутку удивлена, увидев их вместе, и подруга мне позже призналась, что все-таки не выдержала, позвонила ему первой и назначила встречу. Разговора по душам у них не вышло, но, узнав о намечающейся встрече с представителем Общества, священник пожелал принять в ней участие. Накануне мы с ним договорились, что он будет в обычной одежде и не станет афишировать свою принадлежность к Церкви, поскольку Меркурио был предупрежден о присутствии только одного ее члена. В тот момент мне показалось, что объяснить подпольщику, что отец Горацио на нашей стороне, уже многим рисковал и вообще ему можно доверять, будет намного сложнее, дольше и не обязательно продуктивнее, чем просто ему соврать. Все остальные мою идею без вопросов поддержали, и я вдруг с грустью подумала, что мне немного не хватает голоса противоречия — голоса прежней Ханы, которая принялась бы с пылом доказывать, что ложь, даже во благо, никому не поможет и только все усложнит в дальнейшем. Спорить с ней — с прошлой версией меня — было бы так легко, ее наивность и доверчивость раздражали, но мне ее не хватало. И, судя по долгому взгляду Йона, обращенному на меня в тот момент, не мне одной.