Без Йона мне было неуютно. Улегшись в постель, я долго не могла заснуть, все ворочалась с боку на бок и не могла прогнать из головы всякие жуткие мысли о том, где он, чем занят и почему не может вернуться домой. Задремала глубоко за полночь, и мне снились кошмары о том, как, разбив окна в нашем пентхаусе, сюда заходит отец Евгений с иглой катетера в руке.

«Это просто бизнес, ничего личного», — проговорил он, прежде чем воткнуть мне ее в шею, а я не могла ни закричать, ни пошевелиться, и, даже проснувшись, долгое время просто лежала без движения, ощущая, как бешено колотится сердце как будто во всем теле сразу.

«Йон, ты скоро? — мысленно позвала его я, наконец перекатившись на бок и с грустью осознав, что вторая половина постели по-прежнему пуста. — Мне кажется, я тебя уже вечность не видела».

Он ответил не сразу, и я даже успела снова задремать, а потом вздрогнула, окаченная волной тепла, исходившей от метки на руке.

«Я уже еду, маленькая. Прости, что задержался».

Отчего-то эти слова мгновенно согнали с меня остатки сонливости, пусть даже за окном едва-едва проклюнулся ранний летний рассвет. Встав с постели, я наскоро привела себя в порядок и занялась завтраком. Можно было, конечно, позвонить в ресторан внизу, но я не была уверена, что после вчерашнего инцидента там все работает в штатном режиме — да и, чего скрывать, мне всегда нравилось готовить для Йона, пусть даже мои кулинарные навыки в сравнении с мастерством шеф-повара «Элизиума» были куда как скромными.

Кофе — черный, со льдом, как всегда — был готов как раз, когда звякнул подъезжающий лифт, а омлет с грибами и ветчиной я закончила к тому моменту, как мой альфа, завернув перед этим ненадолго в ванную, уселся за стол.

— Доброе утро, — поприветствовала его я, поставив перед ним тарелку и гордо уткнув руки в бока.

— Это кто у меня тут такая хозяюшка? — профырчал он, притягивая меня к себе и усаживая на одно колено. — Ты смотри, я ведь и привыкнуть могу.

— Как все прошло? — спросила я, убирая длинные пряди челки с его лица и кончиками пальцев очерчивая его скулы.

— Я… не очень хочу сейчас об этом говорить, — признался он, качнув головой. — Устал как собака.

— Я сделала тебе кофе, но если боишься не заснуть и не хочу…

— Хочу, — возразил альфа. — Хочу все, что ты делаешь для меня. Да и потом мне все равно надо кое-какие бумаги посмотреть.

— Ты ведь не спал всю ночь, — нахмурилась я, наблюдая, как он, не отпустив меня со своего колена, свободной рукой принялся отправлять в рот кусочки омлета. — Какие тебе бумаги.

— Дела не ждут, маленькая омега, — вздохнул он. — Но с таким приемом я почти готов смириться со своей незавидной участью. — Он потерся носом о мое плечо, и я, поняв, что расспрашивать его о фермах и остальном пока не стоит, сменила тему и наскоро пересказала события собственного вчерашнего дня, начиная со встречи с Джен и заканчивая тем, что произошло в «Элизиуме», когда я вернулась. Йон слушал внимательно и не перебивал, но у меня все равно создалось впечатление, что часть моих слов проходит мимо его ушей, поэтому я достаточно быстро свернула тему, решив вернуться к ней позже. Но было кое-что, что я не нашла в себе терпения отложить на потом.

— Йон, ты знал, что твоя мама жива?

Он на мгновение окаменел, и я почувствовала, как его запах окрасился растерянной горечью, словно он вдруг вспомнил о чем-то, о чем совсем не хотел вспоминать.

— Я не думал о ней уже много лет, — неопределенно отозвался он. — Что за вопросы?

— Меркурио нашел ее, когда… искал информацию о тебе, — ответила я, отчего-то вдруг ощутив себя так, будто влезла не в свое дело. Я отвыкла от этого чувства в общении со своим альфой, который уже давно стал как бы полноценной частью моей души, и оттого ощущала себя немного не в своей тарелке.

— Ну что ж, — помолчав, ответил Йон. — Я бы сказал, что рад, что с ней все в порядке, но… Не думаю, что это было бы правдой.

— Ты не хочешь… навестить ее? — едва слышно спросила я, глядя на него с неожиданно охватившей меня робостью.

— Нет, — отрезал он, и по его тону я сразу поняла, что настаивать не имеет смысла.

— Хорошо, — покладисто согласилась я. — Прости, если… если что.

— Все нормально, маленькая омега, — кивнул он. — Спасибо за завтрак, это было прямо то, что нужно. А теперь иди в постель, я… тоже приду через полчасика. Ты ведь явно не выспалась.

— Кто бы вообще говорил, — пробурчала я, однако не смогла сдержать предательски растянувший губы зевок.

Мне не хотелось его отпускать, но я понимала, что спорить с ним бессмысленно, а просто так маячить на заднем плане глупо. Поэтому послушно отправилась в кровать и, к собственному удивлению, заснула почти сразу же, словно сохранившийся на моих ладонях запах Йона действовал на меня похлеще любого снотворного.

Второе пробуждение, случившееся уже после полудня, было куда более приятным — я проснулась, обнимая альфу со спины и уткнувшись носом ему в основание шеи. Наверное, поэтому мне снилось, что я парю где-то в теплых уютных облаках, со всех сторон окаченная мягким солнцем. Сам Йон едва слышно сопел во сне, и я позволила себе несколько минут просто полежать рядом с ним, осторожно, чтобы не разбудить, касаясь губами его кожи.

Я любила такие утра — пусть даже сейчас утром это можно было назвать уже с натяжкой. Когда не было никаких проблем, никаких срочных дел, вообще ничего, кроме нас двоих. В такие моменты непозволительно легко можно было вообразить, что все остальное — плохое, скверное, тяжелое, гадкое — мне просто приснилось. Не было ни Джерома Стоуна, ни Сэма Ортего, ни зубцов, ни ферм, ни Общества Оймаха, ни всего остального. Словно мы снова вернулись в те чудесные дни в Зеленом городе, когда сад за окном казался ночными джунглями, а самым страшным, что со мной случилось, было падение со спины моего альфы в холодное озеро. Я так хотела возвратиться в те дни и остаться там навсегда. Дни, наполненные его старыми детскими вещами и воспоминаниями, историями его отца, прогулками по тихим тенистым улочкам и самым потрясающим в мире гамбо на ужин. Там и тогда я была самой счастливой женщиной на свете, а теперь это простое счастье казалось таким недостижимым и далеким, словно произошло не с нами и даже не в этой реальности.

И я вдруг осознала, что если бы прямо сейчас передо мной появился сам Великий Зверь и предложил обменять все то, чем мы владели сейчас, на возможность навеки остаться в том времени, я бы недолго думала. На мгновение я даже устыдилась этих своих мыслей — ведь Йон так упорно и тяжело работал, чтобы у нас все это было, а я так легко готова была от этого отмахнуться ради некой иллюзии безопасности и простоты.

«Судьба свела вас вместе не за этим, — шепнул мне внутренний голос. — Не для того, чтобы ты просто была счастлива с ним. Разве ты еще не поняла?»

Эта мысль, такая простая и безжалостная в своей сути, заставила меня задержать дыхание, а потом, осторожно отодвинувшись от все еще спавшего альфы, сесть и спустить ноги на пол.

Да, все так. Эта история никогда не вращалась вокруг меня, пусть даже иногда мне нравилось так думать. Она даже не вращалась вокруг Йона, хотя он, наверняка, был совсем иного мнения. Все мы были лишь частью чего-то большего, чего-то сложного и неоднозначного, что по значимости перекрывало собой все наши маленькие короткие жизни.

«Или нет, — тут же, как будто просто из чувства противоречия, возразила я сама себе. — Может, все это — лестница, ведущая в никуда. И то, что кажется таким правильным и осмысленным, рассыплется как карточный домик, ни к чему не приведя. Или приведя к тому, о чем мы и помыслить не могли».

Я видела такую скульптуру в одном из прибрежных парков Восточного города — металлическая лестница, чьи большие крутые ступени поднимались из вод залива к небу и обрывались на полпути. Многие спорили о смысле и зашифрованном послании, спрятанном в этом произведении искусства — кто-то считал, что она о тщетности наших стремлений, которых всегда бывало недостаточно, чтобы добиться желанной цели. А кто-то говорил, что лестница символизирует надежду и что то, что ступени обрывались, означало не что поднимавшийся по ним не дошел до своей конечной цели, а что в какой-то момент опора под ногами стала ему уже не нужна, потому что он научился летать.