— Молодец. Выдержала. Если бы раньше отрубилась, я бы отвлекся на тебя и живым точно не ушёл, — ласково вытираю мокрые глаза и задумчиво протягиваю, — хотя ты, возможно, была бы только рада. Пожалуйста, прости. Я не мог по-другому…

— Роналд Шмидт, — рокочет за спиной недовольный голос.

— Спасибо, Гастон, — оборачиваюсь и благодарно киваю, — ты меня очень выручил.

— Я долго думал, посадить ли тебя вместе с ним или оставить в покое…

— И что решил? — бесстрастно уточняю. Ни на мгновение не сомневаюсь в ответе.

— Я виноват перед тобой. Когда три года назад тебя подставили, весь отдел знал, что ты, всегда презирающий наркотики, никогда бы не стал с этим связываться. И я — не исключение, но мы струсили и в каком-то смысле виноваты, — делает паузу, бросает сухой взгляд на мою жену и тихо произносит, — можешь идти.

— Это в прошлом. Ты не обязан, но всё равно спасибо, — оглядываю улицу, больше похожую на поле битвы, и на всякий случай спрашиваю. — Ты же посадишь его?

— Конечно. С теми уликами, что ты нам предоставил, и убийством Аннет Конте мы без проблем дадим ему лет двадцать. Никакие деньги и связи не помогут. К счастью, пока что в моем отделе остались неподкупные люди.

— Отлично. Тогда я пошёл.

Снимаю куртку, накрываю замерзшие плечи Моники и подхватываю её ослабевшее и легкое, как тростинка, тело. Собираюсь уйти без прощаний, потому что судебным делом займется Гастон, проблемы в Каморре разрешит Фелис, ну а я…должен вернуть любовь своей жены. Я уже прожил без неё несколько месяцев, и потому больше ни дня не проведу без женщины, способной одной улыбкой растопить моё долбанное и кровоточащее сердце.

Буду годами вымаливать прощение. В ногах ползать, пылинки сдувать и чертовски одержимо добиваться её внимания. Мы выжили и до сих пор дышим. А это значит лишь одно — судьба наконец-то на нашей стороне.

Я быстрым шагом подхожу к машине и аккуратно кладу её на заднее сиденье. Сразу включаю максимальную температуру и завожу двигатель, но назойливая трель телефона вынуждает отвлечься.

— Да?

— Рон, и еще кое-что, — раздается глухой голос Гастона.

— Что?

— По поводу Ндрангеты мы ещё поговорим.

— Хорошо. Тогда до скорой встречи? — ухмыляюсь.

Мне нечего бояться. Больше нет смысла в мафии. И у меня на примете есть достойный человек, который руководствуется хоть каким-то подобием морали, а не раздутым эго.

— Сделай всё возможное, чтобы мне не пришлось тебя арестовывать, — монотонно чеканит Гастон.

— Замётано. Я не буду рисковать, — бросаю взгляд на зеркало заднего вида и смотрю на смысл своей жизни, — теперь мне есть, что терять. Проблем не будет.

Сбрасываю звонок и резко трогаюсь с места. В голове бьётся лишь одна мысль — потерпи еще немного, Царапка. Завтра ты проснешься, и я лично заставлю тебя всё забыть.

— Как ты себя чувствуешь? — в сотый раз допытывается Шмидт.

Впрочем, от количества попыток мой ответ не меняется, но почему-то мужчина продолжает напирать и буквально взрывается от недовольства.

— Нормально, — сухо роняю, стеклянным взглядом рассматривая потолок.

В нём нет ничего интересного. Он белый и какой-то излишне светлый, прямо в глазах рябит, но это куда проще, чем лицезреть физиономию моего мужа.

Ах да. Забыла упомянуть, что острое до болезненных судорог зрение — его заслуга. Рон испугался, что я нарушу его планы, и потому решил одним уколом уберечь себя от проблем. Жалкая пешка не должна встать у него на пути.

Наверное, еще ждёт благодарностей, но вместо сгустка добрых эмоций я чувствую злость. От души проклинаю за то, что он втянул меня в жестокую игру, где я стала разменной монетой. Было унизительно слушать его грубые угрозы и молча прижиматься к рельефному животу, не имея возможности ответить и постоять за себя.

Я просто поражаюсь — так искусно притворяться не каждый сможет. А Рон сумел, да так, что я сама поверила в его дикое желание убить меня.

И сейчас я бездумно пытаюсь понять, как мне реагировать. Его улыбка, нежные руки, забота, чашка кофе на столе — всё приводит к комку в горле. Я вытягиваюсь, как струна, и проваливаюсь во вчерашний день.

До сих пор не могу принять правду…

Первое — в моей комнате хранились улики. И, раз мама ими не воспользовалась, значит, Алдо был способен по щелчку пальцев избавиться от моей сестры. Таким скелетам в шкафу не позавидуешь.

Второе — Фелис работал на Шмидта, и лишь поэтому он позволил мне его обдурить и приставить дуло к спине. Загадочная фраза: «Сегодня всё закончится. Завтра ты должна быть в форме», — обретает смысл. Он говорил не о крахе Рона, а о крахе криминальной империи Алдо.

Третье — отец в тюрьме. И почти при смерти, но эта новость не кажется мне ужасной. Я не чувствую ровным счётом ничего. Он это заслужил. Сломал жизнь маме, сестре, Рону и даже мне.

Преступники должны отвечать за содеянное.

И это иронично, ведь, будь на месте Алдо мой муж, я бы так не считала.

Чертова лицемерка. Тону в облегчении, что он в порядке, но в то же время мечтаю расцарапать ему лицо за те круги ада, через которые он щедро меня прокрутил.

— Эй, ты меня вообще слушаешь? — злой крик резко отрезвляет.

Я пожимаю плечами, не желая открывать рот. Мне лень даже моргать. Ослабевшее тело пока не пришло в норму, что уж говорить о заторможенном рассудке.

— Ладно. Не хочешь по-хорошему, поступим по-другому.

Резко хватает меня за ноги, подтягивает к себе и берет на руки. Затем заносит в ванную, открывает створки душа и включает ледяную воду, надеясь привести меня в чувства.

Я вздрагиваю и начинаю рьяно сопротивляться, молотя кулаками по его груди, но Шмидт не отступает. Вместе со мной стоит под струями и быстро меняет температуру, включая обжигающий кипяток.

Рон усиливает напор. Бедрами прижимается ко мне и кладёт ладони на талию, стискивая до синяков. Действует как настоящий солдат — после секундного разговора приступает к агрессии и безжалостно нападает.

К щекам приливает кровь. Откуда ни возьмись появляются силы на вторую попытку.

— Отпусти! Хватит, не надо! — приоткрываю губы и захлебываюсь от рыданий.

Мотаю головой, не понимая, зачем он это делает. Я не хочу вытаскивать себя со дна. Мне там комфортно и относительно тепло. Похоже на действие обезболивающего, которое вот-вот прекратится. И тогда все чувства просто сожрут меня, не оставив ни кусочка.

— Всё закончилось, ты меня слышишь? Всё в прошлом. Забудь, — сцепляет пальцы в замок и кладёт ладонь мне на затылок, притягивая ближе.

— Это было вчера, черт возьми! — гневно восклицаю и вспыхиваю, как спичка.

Крик тонет в жадном поцелуе, от которого за версту несёт отчаянием. И я снова пропускаю момент, когда дикая смесь эмоций приближается к опасной грани. Сумасшедшей, ненормальной и чертовски правильной.

Но я не хочу это чувствовать, поэтому выражаю протест и сипло выдавливаю ему прямо в губы.

— Остановись. Что ты делаешь?

Вопреки ожиданиям, мой вопрос приводит к совсем другой реакции. Шмидт протяжно стонет и жестко обрушивается на губы, припечатывая меня к стене. Затем он подхватывает под ягодицы, вклинивается между ног и как-то особенно алчно приподнимает футболку, стискивая талию.

— Хочу, чтобы ты забыла, — хрипло шепчет.

А раньше ты хотел другого. Так рьяно убеждал меня в том, что амнезия — единственная помеха между нами. Так нагло лгал, выворачивая правду наизнанку…

Чего добивался? Разве секс поможет забыть дуло, прижатое к виску?

— Твой член не решит наши проблемы, — раздраженно шиплю и отворачиваюсь.

Почти не вздрагиваю, когда он пальцами скользит по груди и едва задевает сосок. Шумно тянет носом воздух и хрипло усмехается.

— Звучит как приглашение.

Выключает воду, отходит на шаг и липким взглядом окидывает меня с ног до головы. Будто вообще не моргает. Тупо пялится, ведет плечом и убирает руки в карманы, словно ему сложно контролировать собственное тело.