За маленькими окнами — тьма. Рон уже наверняка меня ищет и использует все свои связи. Рвёт и мечет из-за моего сумасбродного поступка. Я лишь надеюсь, что ему хватит ума не рисковать. Он достаточно натерпелся от рук моей семьи.

Как назло, почему-то именно сейчас я прихожу к пониманию одной простой вещи — не хочу, чтобы Шмидт пострадал. Может, он и вырвал из меня частичку души, безжалостно разрубил на части и конкретно потрепал моральное состояние, но… он также защищал меня и платил любую цену. Действия дороже слов, и Рон, пожалуй, сделал для меня больше, чем кто-либо.

— Ну что, прозрела? — рокочет низкий голос.

Момент истины. Я поднимаю голову и с бесстрастным видом смотрю на похитителя.

Пазлы мгновенно складываются. Кто, если не Алдо.

— Где моя мама? — выпускаю гнев наружу.

Он сказал, что я нужна живой. Значит, есть шанс выбраться.

— Она в порядке. Мне не нужна эта женщина, — плюется ядом. — Я просто хотел забрать тебя. Наконец-то ты там, где и должна быть.

Мужчина говорит очень странно. Он не называет маму по имени. Презренно бросает — эта женщина. Будто в прошлом она крайне ему насолила.

— Мы ведь с вами уже встречались, — начинаю издалека. — Зачем я вам?

Вместо ожидаемой насмешки Алдо хмурится. В тёмных глазах проскальзывает горечь. Я внутренне подбираюсь, готовая к нападению.

Но он не собирается атаковать. С каким-то глухим сожалением рассматривает красные отметины от веревки, после чего подходит к двери и несколько раз стучит.

Властно приказывает.

— Приведите её.

В комнату заводят мою маму. Двое бугаев держат её за локти и практически тащат за собой.

Я всхлипываю, чувствуя острый прилив адреналина, и рвусь вперед. Еще сильнее раню руки, но добиваюсь лишь тихого скрипения стула. Никто не реагирует.

Наступает настораживающая тишина. Я всматриваюсь в сухое женское лицо, не выражающее никаких эмоций, и ошарашенно замираю.

Всё, что сейчас происходит, просто немилосердно льёт литры кипятка на мою понурую голову. Мама даже не смотрит на меня — её глаза сконцентрированы на Алдо, который тоже резко напрягается.

И это идёт вразрез с бесстрастным тоном.

— Скажи ей.

Первая лавина облегчения спадает. Чисто визуально мама выглядит прекрасно. Уж наверняка лучше меня. Значит, её не били.

Наступает вторая фаза — осознание.

Я с тревогой спрашиваю, обращаясь к единственному человеку, в котором я хоть немного уверена.

— Мама, что происходит?

Она неохотно поворачивается ко мне. Стоит с гордо поднятой головой, словно её не держат здесь силой, и холодно бросает.

— Ты не должна была сюда приходить, Моника. Он бы ничего мне не сделал.

Меня тут же бросает в холодный пот. Не Амелия — Моника.

Разум трещит под давлением льда, скользившего в каждом слове. Я не ошиблась — таблетки, которыми она меня пичкала, были выбраны намеренно. Чтобы я не смогла вспомнить. Чтобы заменить нелюбимую дочь любимой.

Кончики пальцев немеют. Хлесткий вопрос сбивает с толку — в чем я провинилась? За что?

Мама замечает моё состояние и скупо улыбается. Насмешливо фыркает.

— Да, я знаю, какая из моих дочерей умерла в ту жуткую ночь. Разве я смогла бы вас перепутать? — иронично вздергивает бровь. — Я не буду извиняться за то, что сделала. Нельзя винить мать, которая скорбит по своему умершему ребенку.

— Но я ни в чем не виновата! — зло выпаливаю. — В конце концов, у тебя было две дочери! Как ты можешь вредить мне подобным образом? Я — не Амелия. Я никогда ей не стану. Ты обманываешь саму себя.

— Вот тут ты права, — цинично рубит меня на части. — Ты никогда ею не станешь.

— Кончай пустой треп, Аннет, — презрительно роняет Алдо, обращаясь к матери. — Говори, пока моё терпение не лопнуло.

— Хорошо, — тонкие губы искажаются в ехидной улыбке.

Пахнет чистым безумием. Страх отходит на второй план.

Я снова сделала неверный ход. Поставила не на того человека.

Увы — сожалениями уже ничего не исправишь.

— Моника, хочешь узнать, почему я молилась богам, чтобы в ту ночь погибла именно ты?

Качаю головой. Это слишком жестоко. Мир вдребезги за секунды разбивается.

— А я всё равно скажу, раз Алдо так настаивает.

Ментально обливает стылым холодом. С дикой улыбкой говорит.

— Всё потому, что ты — его любимица. Настоящая папина дочка.

— Чья? — потерянно переспрашиваю.

— Алдо, чья же ещё, — усмехается, будто я сморозила настоящую глупость. — Алдо — твой отец.

Хрусталь в ладонях трещит по швам. Сталь режет кожу и проливает кровь. Я бесстрастно это отмечаю и в который раз бросаю взгляд на тёмные разводы и разбитое стекло, разбросанное по полу. Служанки не успевают убирать. Стоит им выкинуть одни осколки, я тут же нахожу новые стекляшки, которые с бесноватым звуком ласкают слух.

Каким-то чудом окружающий хаос успокаивает. Но лишь на минуты, после чего следует новое дерьмо, творимое моими руками. И так семь дней подряд.

Я чувствую себя одичавшим зверем, отбившимся от стаи и пойманным в капкан. А зверей нельзя держать в клетке. Тем более — ставить им условия. Иначе они теряют разум и становятся бесчеловечными. Готовыми принести любую жертву ради освобождения. Видят цель и зубами выгрызают прутья. Но проблема в том, что заперт вовсе не я.

А она — та, ради которой я изменил самому себе.

Казалось бы, я давно утратил способность ясно мыслить. Мне хватило минуты, чтобы принять решение и после многолетней службы в органах встать на сторону мафии. Я даже особо не думал. Тупо анализировал, где дольше протяну. И какой путь окажется короче. И вот итог — Царапка сбежала, назревает война, и вместо того, чтобы дать волю гневу и расхерачить всё к чертям, я спускаю обойму и напрасно трачу запасы. Впустую расходую патроны, предназначенные для того, кто забрал её у меня.

За плечами — убитые шавки, презренные предатели и особые любители «поболтать». Я всех подчистую вырезал, чтобы больше не подставляться, но ситуация не улучшается. Воздух смердит кровью. И, увы, не только виновных — невинные тоже страдают. Ими играют, как пешками, и с легкостью их устраняют, потому что главное — цель.

Раньше она тоже у меня была. Ясная и определенная — вернуть Монику, исправить ошибки и чертовски удачно выйти из игры. Без лишних смертей и жертв. Но я замечтался.

Теперь, чтобы выиграть эту войну, я должен выбрать самый грязный путь — стать тем, кого намеревался уничтожить.

Я знаю, что она возненавидит меня за лицемерие. Для Моники выбор между одной жизнью и тысячью очевиден. Для меня тоже — всех в порошок сотру, лишь бы она жила. А со мной или без меня — плевать.

Пока я жив — будет рядом. Там, где и положено жене. Пусть другого не ждёт. Я не отступлюсь. Буду ждать, пока она вспомнит. А там уже сама примет решение. Уверен — только положительное.

«Где ты?» — мучает мрачный вопрос. За окном меркнет багровое зарево.

Очередной день впустую. Ищейки не вернулись. Значит, не нашли.

Дерьмо.

Зло тушу сигарету и сметаю со стола окурки.

Хрипло усмехаюсь, одурманенный дымом — такими темпами я и молиться начну. Да хоть душу продам. Жаль, что она слишком прожженная — даже Дьяволу не нужна.

От сумасшествия спасает стук в дверь. Я глухо спрашиваю.

— Кто?

В проем втискивается Нико — моя правая рука. Выглядит он, как настоящий бандит, а на деле — довольно неплохой парень. Верный и преданный до мозга костей.

Я сразу чую неладное. Он мешкает и тормозит у порога. Будто боится, хотя я никогда не видел страх в его глазах.

— Если ты пришел помолчать, то проваливай. Я не в настроении.

— Нет. Есть новости.

— Её нашли? — всё, что меня волнует.

— Нет. Не совсем, — мотает головой и нервно сглатывает.

Смотрит на пушку в моих руках. Дёргается и сдавленно хрипит.

— Я не уверен, что новости тебя порадуют.