— Ты больная, — грубо бросает и холодно усмехается. — Если бы мной управляло только чувство мести, я бы еще в больнице тебя прикончил, ошибочно приняв за твою чокнутую сестру.

Решительно вдыхает. Кладёт ледяную ладонь на живот и рвано шипит.

— Что ты вспомнила? О нас с тобой? Когда всё…поняла?

Боже. В его глазах столько боли и тоски, что меня невольно передергивает.

— Немногое. Я помню нашу первую встречу. Потасовку на вечеринке. Избитого до полусмерти Брайса, — не могу удержаться. — Жестокости тебе не занимать.

— Я буду спасать тебя любой ценой.

Замечает мою дрожь. С легкостью считывает все эмоции — от страха до раздражения.

Первое его особенно бесит. Быстро выводит из себя. Шмидт кривится в оскале и размашисто бьёт по изголовью кровати. Резко меня отпускает, выпрямляется и отходит на несколько шагов.

— Я — единственный, кого ты не должна бояться.

Долго всматривается в моё побледневшее лицо и, сжав зубы, продолжает.

— Твоя сестра. Мать. Думаешь, любили? Считаешь, их можно оправдать?

— Что ты знаешь о моей матери?

Спрашиваю с опаской. На горьком опыте понимаю — у правды уродливая маска. И крайне относительная.

Жить без неё проще. И страшнее — изнанка близких за секунды обнажается.

— Почти ничего. Но она точно имеет какое-то отношение ко всем этим фикциям. Зачем выдавать тебя за Амелию? Какую цель она преследует? — разминает шею и хмуро роняет. — Я разберусь. Дай мне немного времени.

Меня так и подмывает ответить желчной колкостью, но я благоразумно молчу. По телу проносится волна внезапного спокойствия, и это жутко сбивает с толку.

Шмидт умудряется задеть что-то безумно глубокое. То, что струится по венам. Хорошо спрятано под кожей. Скрыто в чертогах разума. И это идёт вразрез с шатким миром, который существует лишь в моей голове.

Я давно плетусь по руинам и не замечаю. Бегу за прошлым, успешно теряя реальность.

И с блеском проваливаю все тесты на доверие.

Наконец решаю открыться.

— Моя мама давала мне таблетки.

Голос дрожит. Руки немеют. Ноги скованы льдом.

Я судорожно выдыхаю и резко выпаливаю.

— Я думала, что таблетки помогают восстановить мою память, но…судя по побочным эффектам, всё совсем наоборот.

— Что? — грозно щурится, отчего я вжимаюсь в матрас. — Она пичкала тебя какими-то таблетками?

— Да, но это неважно, — негромко бормочу. — Ведь я восстанавливаюсь. Постепенно, но всё же.

Холодно рубит. За сухим голосом чудится дикая буря, опасная и тёмная.

— Слишком медленно.

— Что? — сипло переспрашиваю.

— Я не хочу больше ждать. Не хочу и не могу.

Зло выдаёт.

— Ты превратила мою жизнь в кошмар, Царапка.

Подходит к кровати. Испытывает моё терпение. Наклоняется и хрипло протягивает.

— Очевидно, что, пока ты не вспомнишь, мне придется лицезреть твоё трясущееся тело, а страх в твоих глазах…просто невыносим.

Молча умоляю.

Не смотри. Не стой так близко.

Не смей подбираться ко мне и надеяться, что я впущу тебя в своё сердце. Оно насквозь проткнуто шипами.

И ничего светлого в моих чувствах к тебе не осталось. Ты сам всё убил.

Так пожинай плоды того, что успел натворить.

Тихо усмехаюсь, отбрасывая мысли прочь.

— Как ты узнал правду? Когда понял, что я — Моника?

В прошлый раз он ушёл от ответа. Сегодня, видимо, на игры уже не настроен.

— Случайно. Вот уж не думал, что сучья удача решит встать на мою сторону, — недобро фыркает. — Изначально моей целью был Брайс. Я отслеживал его звонки и прослушивал их, чтобы найти зацепки и прижать этого ублюдка. А, когда он еще начал болтаться рядом с тобой, мне вообще снесло крышу.

Разминает руки. Хрустит пальцами и бесстрастно смотрит в окно.

Ноль эмоций. Сухие факты.

— Но, вопреки ревности, я решил оставить тебя в покое. Временно. Увидел вас вместе в порту и подумал, что лучше наблюдать издалека. Уж поверь, Герра бы быстро сломал твою жизнь. Мне бы даже не пришлось утруждаться.

Точно. Нельзя забывать о Брайсе.

Он — идеальная пешка криминальной сети. Всем услужит, а кого надо — подставит. И глазом не моргнет.

— Помнишь звонок Джине?

Киваю.

— Если прислушаться, там и твой голос есть, — поджимает губы. — И я подумал — какого черта он звонит ей? Джина вообще никак не связана с твоей сестрой.

Усмехается и цедит сквозь зубы.

— А ход со свадьбой — прям феерия, — рычит с фальшивой лаской. — Милая, долго думала, прежде чем на себе крест поставить? Что-то раньше я не замечал за тобой тягу к мазохизму.

— Я не могла отказаться. Дон «Каморры» сам предложил. Между строк явно было — за отказ платите жизнью.

— А когда мне отказывала, умереть не боялась?

Вкрадчиво спрашивает. Подходит еще ближе. Проводит ладонью по скулам и очерчивает контур губ. Приспускает ткань платья, обнажая плечи.

Дыхание в пятки. Слетает привычный смешок.

— Не боялась, — самоуверенно заявляю. — Я знала, что ты меня не убьешь.

Стискиваю зубы, заставляя чувства умолкнуть. Он беззлобно смеется.

— Верно. Не убью — залюблю до смерти.

Хватает за коленки и подтягивает к себе. Не стесняется — трогает кожу, сквозь тонкую ткань ласкает грудь. Завлекает в смертельный ураган похоти. Крепко держит на месте, обжигая страшным взглядом.

Глазами приказывает — молчи. Не провоцируй. Не испытывай — мы оба пожалеем.

Ведет губами по скулам, щекам и подбородку. Тихо шепчет.

— Перевернись на живот.

Безмолвно подчиняюсь. Мной руководит интерес. Проглатываю горечь.

Хорошо помню слова Джины: «Ненависть гораздо безопаснее его любви». Задаюсь вопросом — что же она имела в виду? Разве мой страх уже не достигнул своего максимума?

Разве он способен сделать еще больнее?

Холодные пальцы обнажают спину. Я вздрагиваю и нервно кусаю губы. Мечтаю вернуться в прошлое и никогда с ним не встретиться. Здравый рассудок восстаёт против леденящих душу прикосновений, но сердце его быстро затыкает.

Боль тесно переплетается с тоской и наждачкой кромсает тело.

Он едва касается кожи, но я чувствую адскую агонию. Словно обнажаю самое дорогое. То, что не должно быть ему доступно.

Ладонью накрывает контур. Ведет по татуировке.

Хрипло замечает.

— Почему она такая бледная? — оставляет шрамы. Его ласка сродни кнуту.

— Не знаю.

Отвечаю бесстрастно. Изо всех сил сдерживаю желание отскочить.

— Почему ты решила сделать дракона?

— Не помню.

Скрывать нечего. Хорошо хоть, что хватило мозгов не бить имя Шмидта.

Иначе я бы вместе с кожей вырвала жестокое клеймо.

Он тяжело вздыхает. Хмурится и ложится рядом.

Меня буквально парализует от близости наших тел. Он настолько непредсказуем, что даже после самого нежного слова я боюсь обмануться. Жду злого «Зверушка». Ищу подвох.

— Я запишу тебя к нормальному врачу. Пусть выпишет таблетки, — коротко бросает.

— Не хочу.

Усталость валит с ног. Страх течёт в венах. Блок памяти не даёт расслабиться.

— Почему? Тебя устраивает жизнь с амнезией?

Не смотрит в глаза. Изучает повадки, словно видит впервые. Ищет разницу и не находит. В глубине глаз тлеет скрытое удовлетворение.

— Нет. Не устраивает. Я просто не хочу торопить события. Сама вспомню, — передергиваю плечами.

Нагло вру, потому что на деле я до сумасшествия не хочу быть ему обязанной.

Как-нибудь выкарабкаюсь. Без его помощи. Ведь Шмидт помогает не ради меня, а ради себя.

Ему нужна та Моника, которая безоговорочно его слушала. Тихо кивала и молча уходила, в точности исполняла каждый приказ.

Но её больше нет. Потеряна. Убита руками, некогда дарившими тепло и ласку.

Разговор ни о чем быстро надоедает. И мне, и ему.

Он придвигается ближе. Губами почти касается губ. Сквозит одержимостью.

— Ты хоть представляешь, как я скучал? Через что ты заставила меня пройти?

Обхватывает за талию. Греет мускулистыми руками.