И вряд ли когда-либо смогу его победить.

— Так это жест доброй воли? — зло щурю глаза, мечтая сравнять его с землей.

Как же быстро наши роли поменялись. Один тиран пропал — сразу появился новый.

Гребаный круговорот ублюдков в природе.

— Да, — кивает и медленно отстраняется. Я тут же захлебываюсь от бешеного кашля, чувствуя острую боль в груди. Рефлекторно отхожу к стене, напуганная слишком внезапным проявлением силы.

Ему надоело играть в игры. Он хочет сорвать куш и больше не считает нужным кормить меня красивыми речами.

— Пойдём, — протягивает руку, но я шарахаюсь в сторону.

Брайс гулко сглатывает и тихо предупреждает:

— Ещё одно слово, и ты очень пожалеешь.

Стремительно подходит ко мне, приобнимает за талию и раздраженно бросает:

— Не забывай, сейчас твоя мать в порядке, но я быстро могу это исправить.

Проклятье. С такими аргументами он может без конца дёргать за ниточки.

Блондин открывает дверь и ровным голосом обращается ко мне. Изображает ледяное спокойствие, хотя я прекрасно вижу, как от напряжения вздулись вены на его лице.

— Улыбайся. Этот счастливый день ты надолго запомнишь.

Мы входим внутрь. Место шикарное. Донельзя помпезное. В таком бы настоящую свадьбу сыграть — сказка.

А так…золотая клетка. Только кандалов не хватает.

Я пропускаю мимо ушей сладкие речи и ничего не стоящие клятвы. Натянуто улыбаюсь, едва сдерживаясь, чтобы не стянуть галстук с его шеи и не придушить прямо здесь. Горькие слёзы подступают к глазам, но никто этому не удивляется.

Невесты же часто плачут на свадьбах, верно?

Наконец, следуют стандартные слова.

— Если кто-либо из присутствующих знает причины, по которым этот брак не может быть заключён, пусть скажет сейчас или же вечно хранит молчание.

Я невольно усмехаюсь. Ситуация максимально комичная, ведь, кроме нас, никого нет.

Никогда бы не подумала, что Брайс обратится к священнику. Видимо, это доставляет ему особое удовольствие — стоять в святыне святых, будучи закоренелым грешником.

Внезапная усмешка за спиной заставляет меня вздрогнуть. Ледяной голос разрезает пронзительную тишину.

— Я знаю такие причины, — тихий шорох шагов.

Он идёт к нам, и мне еще никогда не было так страшно, как от цепкого взгляда, придавливающего к полу. Я медленно оборачиваюсь и смотрю прямо в бездну. В огромные черные глаза, сверкающие беспощадной жестокостью.

Шмидт…

— Брак не может быть заключен, потому что эта девушка — моя жена.

Зло цедит каждое слово. Замирает возле меня, как хищник, и недовольно цокает языком.

Весело лишь ему одному. Наступает гробовое молчание.

Перед глазами вспышка. Всё в туманной пелене. Я инстинктивно отшатываюсь, изо всех сил отталкивая непрошенное видение, но оно беспощадно врезается в мозг и отбрасывает меня в прошлое.

Я крадусь вдоль стены, стараясь бесшумно ступать по деревянному полу. Тусклые пятна вечернего света пробиваются сквозь окна и значительно выделяют мой силуэт.

Чёрт. Мне нельзя попадаться. Рон сказал, что нам срочно нужно встретиться. Я просто умру от любопытства, если прямо сейчас не узнаю, о чём он хочет поговорить.

Резко останавливаюсь и нерешительно выглядываю за угол. Слышу тихие женские голоса — мамы и сестры. Они слишком увлечены беседой, поэтому не замечают, как я бесшумно проскальзываю мимо.

Нужно поспешить. Если мне повезёт, я успею вернуться до того момента, когда они обнаружат мой побег.

Я оборачиваюсь, нервно кусаю губы и с замиранием сердца открываю входную дверь. Ручка противно скрипит. Дрожь проходится по телу, вмиг ослабевшие руки вызывают холодный озноб.

Волнуюсь. Очень сильно. И всё же быстро выбегаю на пустую улицу. Стоит мне преодолеть расстояние от дома до дороги, как тут же неподалёку раздаётся звонкий сигнал. Загораются фары. Ко мне подъезжает чёрная машина.

Проклятье. Мог бы и не сигналить. Поберёг бы мои нервы. Ведь назло делает, специально, потому что я опоздала.

Зло щурюсь и сажусь на переднее сиденье. Откровенно недоумеваю — почему я ждала его три года, а он не может и минуты?

Не успеваю выразить негодование. Его губы, горячие и влажные, требовательно накрывают мои. Ладонь ложится на коленку, властно поглаживает кожу и обжигает ощутимым теплом. Крепкая грудь прижимается ко мне. Знакомый аромат заполняет ноздри. Как же я по нему скучала…

Очень быстро поцелуй из нежного и трепетного перерастает в яростный. В голове разливается острая нега. Я чувствую животную тоску и безумное желание. Ноги дрожат, и всё, чего я хочу — чтобы это никогда не заканчивалось.

Ровно до того момента, пока не вспоминаю, что мы едем на машине, а Рон за рулём.

Я упираюсь в его плечи, отдергиваю голову в сторону и отстраняюсь. Сипло выдавливаю:

— Ты с ума сошёл? Не хватало ещё разбиться. Совсем голову потерял?

Злюсь. Корчу недовольную гримасу и демонстративно пытаюсь показать на проезжую часть, но под давящим взглядом мгновенно растворяюсь и вообще забываю, что умею злиться.

— Конечно. Мне давно сорвало из-за тебя крышу. Только узнала? — насмешливо хмыкает.

Почти не смотрит на дорогу. Глаза всё время сконцентрированы на мне. И я вижу в них столько сумасшедшей любви, что сердце разрывает от дикого волнения.

Дыхание частое. Прерывистое. Словно мы оба пробежали марафон и с трудом держимся на плаву.

— Я думала, ты хотел поговорить. Куда мы едем?

— В загс, — хрипло бросает.

До меня не сразу доходит, о чём он. Я просто любуюсь хищными чертами лица и тону во взгляде родных глаз.

— Уже поздно. Мы туда не…

Стоп. Я оглохла, или он правда это сказал?

— Что ты…

Хмурюсь и яростно шиплю:

— Не время для шуток, Шмидт!

Он знает, что я обращаюсь к нему по фамилии, только когда очень злюсь. Рон хитро усмехается и жёстко припечатывает.

— Станешь моей женой, Царапка.

Не спрашивает, не уточняет и даже не интересуется — вдруг я против?

Просто ставит перед фактом. И делает это с такой легкостью, словно брак — дело решённое. Явное и чертовски выполнимое.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что уже через час ты будешь полностью принадлежать мне. Душой и телом. Как и я — тебе, — цедит каждое слово. Тяжело вздыхает, наигранно изображая недоумение. — Не думал, что мне придется объяснять такие прописные истины.

— Рон, но ты же несерьезно…

— Похоже, что я шучу?

Резко вдавливает педаль тормоза в пол, съезжает на обочину и хватает меня за талию. Притягивает к себе и вынуждает сесть к нему лицом. Прямо на его коленки.

Шумно втягивает носом воздух и хрипло бормочет:

— Я не могу больше ждать. Ты — моя чертова зависимость, и я не собираюсь подыхать от малых доз.

Прищуривается и смотрит таким взглядом, словно хочет вывернуть меня наизнанку.

— Но ты только вчера вернулся. Я не видела тебя три года! Сходила с ума от беспокойства и проверяла все морги и больницы. По-твоему, это справедливо? Бросить меня, исчезнуть, а потом явиться без объяснений и утащить в загс?

— Я обещаю, что однажды всё тебе расскажу. Но не сейчас. Верь мне — больше мы не расстанемся. Лишь через мой труп.

— Не надо трупов. Я не…

Он прикладывает палец к моим губам и качает головой. Оставляет жадные поцелуи на шее и хрипло рычит:

— Тихо. Всё будет хорошо. Просто верь мне, ладно?

Рефлекторно киваю, чувствуя, как мне в бедра врезается его плоть. Давление передается даже сквозь ткань.

Не могу сдержать ухмылку:

— Ты хоть когда-нибудь устаешь?

— Мне всегда тебя мало.

Приподнимает меня за талию и одержимо насаживает на себя, имитируя грубые движения.

Говорит с издевкой:

— Если ты меня сейчас не остановишь, замуж будешь выходить уже беременной.

— Глупый, — заливаюсь краской смущения и выпрямляюсь, чтобы пересесть. Дрожащими ладонями поправляю домашнюю одежду. — Как мы поженимся? На мне растянутые брюки и потертая майка — я даже по дресс-коду не подхожу. Это безумие, у меня и документов-то с собой нет.