Телефон снова засветился:

"Лина, поговори со мной."

"Давид, ложись спать"

Пишу в ответ, не позволяю себе слабость набрать его номер.

"Здесь холодно и неудобно."

Приходит ответ. Пытаюсь понять, что это значит. Глупое предположение приходит в голову, верится с трудом, но я иду и смотрю в глазок. И просто не верю своим глазам.

Давид сидит на ступеньках, сцепив руки в замок с зажатым в них телефоном и опустив голову. Сердце обливается кровью, ускоряет бег. Он здесь сидит столько времени и ждёт. От этого так хорошо, что становится ещё хуже.

Открываю дверь и выхожу в полумрак лестничной площадки. Он реагирует сразу, но я выставляю руку вперёд, не позволяю подойти ближе.

Я прошу его уйти, делюсь своим мнением и виденьем ситуации. И, конечно, сообщаю, что хочу уволиться. То, что он будет против, ожидаемо, а вот его слёзы… И мне становится нестерпимо больно за нас. Его признания, и греют, и режут одновременно. Он просит быть рядом, и я хочу этого, всей своей израненной душой, но ведь это неправильно. Он обнимает меня прижимает к себе, укутывает в свое пальто. Согревает не только тело, отогревает душу.

— Мне, кажется, что я тебя люблю, — шепчу совсем тихо.

— А мне не кажется, я точно знаю, что люблю, — так же тихо отвечает он.

ДАВИД

— Пустишь? — спрашиваю. Она молча кивает.

Обессиленные, опустошённые и вымотанные эмоционально, засыпаем практически сразу, стоит нам лечь. Крепко обнимаю Лину и обещаю ей и себе обязательно найти решение.

Утром просыпаюсь от того, что под бок забирается Тигран.

— Привет, — шепчет он. — А мама говорила, ты не приедешь.

— Как же я мог не приехать?

— Хочешь стишок расскажу?

— Может к тебе пойдём, чтобы маму не будит?

Он кивает, и мы идём к нему в комнату. Где-то через час, когда мы уже даже успели сделать набег на кухню и кое-как перекусить, проснулась Лина.

— Доброе утро, — здороваюсь с ней.

— Доброе, — улыбка печальная, но всё равно родная.

— Завтракали?

— Перекусили.

Она уходит готовить завтрак. Утро тихое, в нём нет того счастья и радости, что бывало. Тигран тоже это замечает, или просто чувствует, и ведёт себя необычайно спокойно. Мы словно ждём чего-то. Боимся, что этот хрупкий мир разлетится на осколки. Даже говорить боимся.

На моем телефоне, что стоит на беззвучном режиме, высвечивается три не отвеченных от Евы. Лина тоже их видит, но лишь отводит взгляд, полный печали и тоски.

— Мне нужно поехать и поговорить с ней. Я постараюсь вбить в её голову, что это всё… — я не могу подобрать нормального слова, в голову лезут одни маты.

— Выслушай меня, — просит Лина, присаживаясь напротив и подавая мне чашку кофе. — Я хочу попросить, — она мнётся, не решается начать. — Пока ты не решишь вопрос, наши отношения должны быть только рабочими…

— Лина…

— Не перебивай. Я не за себя сейчас волнуюсь, поверь. Я останусь рядом, как ты просил. Но не хочу, чтобы эта ситуация отразилась на Тигренке. А значит, Ева не должна знать о нас. Или так, или я увольняюсь.

Смысл, конечно, в её словах есть, пусть лучше так, чем она исчезнет. Я соглашаюсь, скрипя зубами, но соглашаюсь.

Телефон снова засветился. Мама. Отвечаю на звонок.

— Вай, инч норутюнэ! Инч норутюнэ! Верчапес! Сирели ворди, ес шат урахем!* — раздалось восторженное в трубке. Мама на эмоциях всегда переходила на армянский.

— Мама ты о чём?

— Ну, как о чём? Ева приехала и всё рассказала. Я так счастлива.

— Где она? — рычу я.

— Дома, с папой чай пьёт.

— Скоро буду, — кладу трубку. — Сука! — поднимаю глаза на Лину. — Слышала? — она лишь кивает.

— Мне нужно ехать. Она в конец а**ела. Извини. Слов нет, одни маты. Я заеду вечером?

— Нет, только рабочие отношения, — говорит она.

Подхожу к ней, опускаясь на корточки, беру ее руки, целую ладошки.

— Мы справимся, — заглядываю в полные грусти глаза. — Ты ведь не оставишь меня?

— Нет, — мотает она головой. — Пока ты этого хочешь, пока я буду нужна.

— Ты очень нужна. Я люблю тебя. Пожалуйста, помни об этом. И что бы ни случилось, верь мне. Я тогда горы сверну. Веришь?

— Верю, — её губ снова касается лёгкая улыбка. Она обхватывает моё лицо ладошками и притягивает к себе для поцелуя. — Всё поезжай, — отпускает она.

/*Ах, какая новость, какая новость! Наконец-то! Сынок, дорогой, я так рада!/

Я ухожу. Сейчас я не чувствую себя таким разбитым. Сейчас у меня есть силы, а главное, смысл, для чего, и за кого бороться.

Домой приезжаю злой. Евино поведение раздражает.

Мама вышла на встречу одна:

— Сынок, — она обнимает меня, и широкая улыбка не покидает её лицо.

— Где она?

— Там, — она указывает в сторону гостиной. — А ты почему такой злой…

Ничего не отвечаю, иду в гостиную. Ева сидит на диване с подушкой за спиной и улыбается, увидев меня.

— Какого чёрта? — с порога спрашиваю её.

— Я тебе звонила, — кокетливо пожимая плечиками, говорит она. — Хотела предупредить, что уже еду. Мы же вчера договаривались, но ты не брал трубку.

— Сын, что происходит? — спрашивает отец.

— Всё нормально, — говорю ему. Беру Еву за руку. — Пойдём, — поднимаю её с дивана и тащу к себе в комнату.

— В конец охренела? — стоит закрыть дверь комнаты, налетаю на неё. — Ты что творишь?

— Не ори, — бросает она и садится в кресло. — Если ты думаешь, что я собираюсь растить ребёнка одна, ты ошибаешься. Это твой ребёнок. Так, что ты будешь…

— Я не отказываюсь, помогать, если это мой ребёнок.

— Да, как ты смеешь!? — кричит она. — Я не бегала по шлюхам три года, в отличие от тебя, — гневно бросает она.

— Так, нахер я тебе сдался, раз я такая сволочь?

— Ты отец моего ребёнка.

Сжимаю переносицу, пытаюсь остыть, чтоб не придушить эту дуру. Думаю, о Лине, о Тигране. Успокаиваюсь.

— Ева, давай спокойно всё обсудим, и найдём решение.

— Не понимаю, о чём ты. Я беременна от тебя, а значит, мы должны расписаться

— Должны? — переспрашиваю. Я должен, но точно не тебе, думаю я, и снова пытаюсь договориться. — Выслушай, — прошу её. — Я не знаю, честно не понимаю, какого чёрта ты ко мне привязалась. Ты знала, что чувств к тебе у меня нет. Что верности тебе не хранил. Ты умная женщина, но ведёшь себя как дура. За что ты держишься? Была бы нищей, захотела урвать кусок, я бы ещё понял… Но, блин, я не понимаю какого х*я, ты цепляешься за меня.

— Выражения подбирай, — недовольно морщит свой нос Ева.

— Нет, дорогая, хрен угадала. Это я и так их подбирал. Так что, терпи и слушай. Я сделаю тебе предложение и в твоих интересах его принять.

— Я приму от тебя только одно предложение.

— Б*я, ну зачем Ева? Нахрена тебе жить с мужиком, который тебя не любит? Мало того, вскоре возненавидит.

— Ненависть тоже чувство. От ненависти до любви… У тебя ещё полгода на то, чтобы изменить свои чувства, пока наш сын растёт во мне, — она поднимается с кресла и подходит к двери. — Я всегда получаю то, что хочу. А я хочу свадьбу до Нового года. А беременным, как ты знаешь, отказывать нельзя.

Она уходит, с гордо поднятой головой. Господи, дай сил не придушить эту… Блин, даже женщиной называть её не могу. Спускаюсь и впадаю ещё в большую ярость. Мама уговаривает Еву переехать жить к нам.

— Мама, — останавливаю её. — Еве пора ехать.

Беру Еву за локоть и вывожу в прихожую. Помогаю надеть пальто.

— Подумай ещё раз, — говорю ей. — Нужно ли тебе испортить свою жизнь, становясь моей женой, или будешь счастливой мамой, которая ни в чём не будет нуждаться, так как своего ребёнка я бросать не собираюсь. Жить с тобой я тоже не собираюсь. Не передумаешь, поверь, я превращу твою жизнь в ад. Подумай хорошенько, и возможно, при следующей встрече, ты меня услышишь, и мы найдём компромисс, — тихо, но зло говорю ей, пока веду к машине. Помогаю сесть, захлопываю за ней дверку, разворачиваюсь и иду в дом. Где сразу натыкаюсь на две пары глаз.