— Вы хотите, чтобы я отправился в ветувьярский монастырь, чтобы убить Нэриуса!? — Ланфорд и сам не мог поверить в то, что он говорит. С одной стороны этот план казался правильным, но с другой вызывал у Ланфорда сильные сомнения в благоразумии наставника.

— Только в том случае, если он действительно замешан в ереси. Если же нет — ты просто будешь выполнять его приказы во славу нашего ордена. Монастырь Двух Лиц — оплот скверны.

“Место, где демонов считают богами” — добавил про себя Ланфорд.

— Я все еще не понимаю, — Тряхнул головой камарил, — Как Нэриус предлагает туда попасть?

— Его гонец обучен искусству замещения душ. Насколько я понял, твой разум на время окажется в теле другого человека.

— Но этот человек — не камарил, — Вздернул бровь Ланфорд.

— Естественно, тебе будет сложнее. Но я и не обещал тебе легкой службы, когда принимал тебя в орден, верно?

Ланфорд внезапно устыдился собственной трусости. Он вдруг понял, что вел себя перед Биркиттом как обиженный мальчишка.

Судьба предоставила ему шанс проявить себя даже после того провала, который он совершил. За него нужно было хвататься обеими руками, а Ланфорд воротил нос, как недовольный ребенок.

— То, есть я окажусь в монастыре в чужом теле и должен буду следить за Нэриусом? — Склонил голову он.

— Именно так, Карцелл.

— Эта магия, то есть замещение душ — ересь, — Напомнил наставнику камарил. Любая магия была ересью, и Биркитт знал это не хуже него, но почему тогда делал вид, что все в порядке?

— Которая поможет нам уничтожить истинную скверну, — С уверенностью отозвался наставник, — В камарилы тоже посвящают с помощью магии, или ты забыл об этом?

Ланфорд хотел возразить, но вовремя осекся. Должно быть, Биркитт действительно был прав — можно уступить в малом, чтобы уничтожить большое.

— Пусть будет по-вашему, — Выдохнул камарил.

— Я не обещаю тебе, что это будет просто, — Вдруг заговорил наставник, — Если бы это было так, я бы пошел к любому другому камарилу, а не к тебе, раненому и обозлившемуся на весь белый свет. Но это не под силу никому, кроме тебя — остаться верным своему ордену несмотря ни на что. Ты всегда умел отличать, где правда, а где ложь. Тебя нельзя свернуть с пути.

Когда-то и сам Ланфорд в этом не сомневался, а потом жизнь ударила его по самому больному, отняла друзей и уверенность в себе. И он позволил себе упасть.

Теперь нужно было подниматься.

— Я готов, — Кивнул он.

— Тогда я приглашу гонца, — Биркитт поднялся и вышел из шатра.

В первую секунду Ланфорд испугался и едва не остановил наставника. Ему нужно было хоть сколько-то времени, чтобы подготовиться к этому обряду или что там этот еретик собирался с ним делать. За это он вновь обозвал себя трусом и воззвал к остаткам спокойствия. Уж Биркитт-то точно знает, что делает.

Не прошло и пары минут, как наставник вернулся в компании невысокого тщедушного монашка, нервно перебирающего четки. Тот оглядел Ланфорда с ног до головы и тихонько залепетал тонюсеньким, как у ребенка, голоском:

— Древнее искусство замещения душ считается весьма опасным для того, чья душа совершает переход. Покинутое тело может даже погибнуть из-за долгого отсутствия в нем души и сознания.

— И сколько у меня есть времени? — Резко спросил Ланфорд.

— Все зависит от выносливости вашего тела. В вашем случае… — Он вновь оглядел Ланфорда, — это определенно несколько дней.

— Этого должно хватить, — Биркитт ободряюще положил руку камарилу на плечо.

Ланфорд мрачно подумал о том, что несколько дней его ослабевшее тело может и не продержаться. Это раньше выносливости ему было не занимать, а теперь… кто знает?

— Тогда начинай, — Махнул монашку камарил, отбросив все сомнения.

— Я бы советовал вам лечь, — Заметил тот, — Так как после перехода ваше тело потеряет сознание.

Ланфорд молча выполнил приказание, растянувшись на своей скамейке. Монах навис над ним, зачем-то поднял руки вверх, сложив их в молитвенном жесте, и напевно затянул то ли молитву, то ли заклинание.

Камарил не хотел возвращаться в тот проклятый день, когда он угробил своих лучших людей, но теперь чертов древнекирацийский язык ассоциировался у него только с той лесной опушкой, пасмурным небом и ничем не примечательным отрядом. Монах продолжал молитву, голос его становился все громче, а Ланфорд едва держался, чтобы не встать и не врезать ему, добиваясь тишины. Он закрыл глаза, а напев, состоящий словно из одних только гласных, продолжал нарастать и усиливаться, поглощая собой и реальность, и самого камарила. Вскоре он перестал чувствовать свое тело, едва заметную тупую боль под ребрами и твердую скамью под спиной. Он захотел открыть глаза, но веки не подчинились ему.

Так он понял, что душа его уже успела покинуть тело. Но тогда почему он до сих пор слышит этот голос?

Глаза все еще не открывались, но голос начал постепенно стихать — так, если бы монах медленно отдалялся от Ланфорда, пока не ушел бы окончательно. И вместе с тем начали возвращаться чувства, но совершенно иные — теперь вместо боли камарил ощущал холод, вместо скамьи — что-то ровное и твердое, словно каменное. Было холодно и жестко. Больше ничего.

А потом голос стих, словно растворившись в воздухе, и Ланфорд, все это время тщетно пытавшийся разлепить веки, распахнул глаза.

Над ним склонялось знакомое старческое лицо. Шатер, как и монах с Биркиттом, исчез, а на его место пришел огромный зал с высоким серым потолком. Где-то с секунду лицо Нэриуса над ним просто довольно улыбалось, а потом изрекло:

— Ну вот ты и здесь, сын мой! Я знал, что боги дадут Биркитту сделать правильный выбор.

*

Не прошло и пары минут, как она отослала прочь всех, кто был в зале, кроме одного наемника, что застыл в углу темной тенью, больше похожей на статую.

Все это казалось Тейвону каким-то наваждением, галлюцинацией — его разум пребывал в полнейшем смятении. Ингерда никак не могла остаться в живых после покушения.

Но вот она — целая и невредимая, даже, кажется, еще более прекрасная, чем раньше.

Ее убийство с самого начала казалось ему каким-то загадочным. Выходит, монахи ошиблись? Но что же Мерелинда? Уж она-то точно могла узнать наверняка, жива ли ее ветувьяр.

Облаченная в длинное черное платье с широкими рукавами и обнаженными плечами, Ингерда спускалась к нему со своего помоста. Тейвон хотел бы двинуться ей навстречу, но ноги его словно приросли к каменному полу, а в груди билось какое-то странное предчувствие.

Никогда раньше он не ощущал рядом с Ингердой опасности, но сейчас все изменилось. Даже оставшись наедине с Лукеллесом Тейвон бы чувствовал себя уютнее.

Наверное, именно из-за этого чувства опасности красота Ингерды стала казаться еще ярче, острее. Белая кожа, черные волосы, сияющие глаза на слегка надменном лице — Тейвон позабыл бы обо всем на свете, глядя на нее, если бы девушка не заговорила:

— Ты стал плохо скрывать свои чувства, любовь моя.

Тейвон словно вышел из оцепенения. Дрожащей от волнения рукой он тронул кольца на пальцах:

— Мы считали тебя мертвой.

Она лишь улыбнулась, причем так, словно сдерживала смех:

— Неплохо я придумала, верно? Даже Мерелинда, кажется, сносно справилась со своей ролью…

— О чем ты говоришь? — Опешил Тейвон, — Я не понимаю…

— Давай-ка считать, — Ингерда наивно, словно девочка, похлопала ресницами, — Это первая причина.

— Что? Какая причина?

— Первая причина, почему ты не должен быть королем. Ты до ужаса непонятлив, — Хихикнула она.

На Тейвона словно вылили ведро ледяной воды. От осознания едва не подкосились ноги, но он все же нашел в себе силы сказать:

— Это все ты? Это ты устроила мятеж?

— Я, — С довольным видом кивнула Ингерда.

— Но зачем..? Неужели тебе так хочется власти? — Тейвон слушал свой голос и понимал, что он теряет самообладание. Сейчас она все выложит ему, все до мельчайшей детали! А потом…