И поэтому без раздумий вонзил шпагу коменданту в сердце.

У меня нет ни времени, ни сил, ни желания писать долго и старательно — я лишь сделаю то, что обязана. Обязана не брату — обоим братьям — а Кирации, к которой я все еще что-то чувствую, хотя, наверное, не должна.

Мы с вами знакомы не слишком хорошо, но я уверена, что Флетчера вы знаете гораздо лучше, чем я — а он счел важным то, что я сейчас сообщу.

Мой муж и его люди ведут торговлю с Зиеконской империей. Что именно это за грузы, в каком количестве и на каких кораблях они сюда приходят, мне неизвестно, но дела торговой гильдии требуют немедленного вмешательства. Флетчер посчитал, что вашего.

Отвечать на это письмо не нужно, сожгите его как только прочтете. Требовать от меня чего-то большего тоже не стоит, я не нанималась шпионкой ни к вам, ни к Флетчеру.

Калиста Лукеллес, ветувьяр Ее Высочества Реморы

Эйден положил письмо на стол и откинулся на спинку кресла, стиснув руками виски. Голова гудела с самого утра, хотя за сегодняшний день он, по большому счету, совсем не напрягался.

Из этого следовал только один вывод — лекарь никуда не годен. Это мелкое лысое ничтожество утверждало, что его постоянные головные боли — от перенапряжения и излишней усталости. Какой вздор!

Он отдыхал уже недели две — Тейвон, то есть Джеррет, уехал, Ремора покинула его еще раньше, в городе было спокойно, как в склепе, а голова болела все так же.

Теперь еще и расследование зашло в тупик. Фальшивый камарил унес с собой в могилу последнюю ниточку, которая могла бы помочь ему найти убийцу Ингерды. Если этот псих, конечно, не напал на нее сам…

Одно только это вводило в ступор, а сегодня судьба взяла и подбросила ему новую проблему — в лице гонца из Кир-Иста, который привез письмо от Калисты.

Эйден знал, что ему придется непросто — по сути, сейчас в Анкалене не было никого главнее, чем он. Министры, советники, главы гильдий — никто из них не был близок с королем, а он считал себя его другом. “Будь добр соответствовать. И оправдывать ожидания” — мысленно приказал себе мужчина.

Он посмотрел на письмо, подписанное мелким аккуратным почерком. Слова из послания отдавались в голове неприятным гулом, а перед глазами стояло надменное выражение лица женщины, написавшей его.

Калисту Лукеллес хотелось остерегаться — Эйден помнил ее взгляд двадцатилетней давности — тогда он сам был почти мальчишкой, и его ввело в ступор то, как девушка, красивее которой он не встречал на свете, смотрела на людей вокруг себя. Так смотрят змеи, знающие, что их яд убивает мгновенно.

Наверное, судьба решила пошутить над ним, когда спустя несколько лет он вдруг понял, что готов на все ради женщины, которая была оборотной стороной этой самой змеи.

Сейчас ему как никогда не хватало Реморы — она бы смогла разобраться во всех этих интрижках торговой гильдии и прижать к ногтю обнаглевшего Лукеллеса. Эйден же не имел для этого ни смелости, ни власти.

В дверь постучали, и Эйден, поспешно свернув письмо Калисты, вскочил из-за стола, оправил камзол и подошел к окну, на ходу бросив “входите”.

Как ни странно, к нему пожаловал Ферингрей. С привычным отстраненным видом капитан закрыл за собой дверь и замер у стены.

— Прибыл монах из ордена, — Отчеканил он, — Тот самый, о котором вы говорили.

Эйден отвернулся от окна и посмотрел на капитана, который явно не желал встречаться с ним взглядом.

— Отлично. Ведите его сюда.

Кивнув, Ферингрей стремительно вышел, вновь оставив Эйдена в одиночестве. “Надо же, единственный мой союзник — враг!” — с усмешкой подумал мужчина, сминая в руке письмо. Делом торговой гильдии вполне мог заняться и Ферингрей со своими ребятами, но Джеррет счел нужным предупредить именно его.

Джер доверял ему, а Эйден был всего лишь трясущейся побитой собакой, пугающейся призраков прошлого. Сколько раз Тейвон говорил ему отпустить их? Сколько раз Ремора просила его жить дальше, не оборачиваясь на них? Джеррет же не говорил ничего — он просто доверял. И Эйден не имел никакого права это доверие не оправдать.

Ферингрей в компании орденского монашка вернулся быстро, но задерживаться не стал. Эйден остался наедине с единственным с позволения сказать “свидетелем” смерти Ингерды, и тут же уселся за стол, пригласив гостя занять место напротив.

Полноватый монах средних лет казался испуганным, словно думал, что его привели в камеру для пыток. Эйден не знал, почему его это позабавило, но решил разрядить обстановку:

— Не бойтесь, орудия пыток я еще не готовил.

Монах не просто сел — рухнул на стул, вцепившись напряженными руками в столешницу. Эйден и не думал даже, что на таком обрюзгшем лице могут появиться такие огромные глаза.

— Успокойтесь, вам ничего не грозит, — Улыбнулся он, — Мне просто нужно знать, при каких обстоятельствах вы нашли тело Ингерды Пашелл и не было ли на месте убийства каких-либо следов…

Глаза монаха ни капельки ни сузились. Он метался взглядом туда-сюда, все еще продолжая сжимать столешницу.

— Успокойтесь, — Со всей мягкостью, на которую он только был способен, повторил Эйден, — Расскажите мне.

Безумные глаза наконец-то взглянули на него, но легче от этого не стало. Когда монах заговорил, Эйден не разобрал ни слова из той тарабарщины, которую церковник бормотал себе под нос.

— Простите, что? Не могли бы вы говорить громче…

— Arayooe… ei alu oeniiay iae.

— Древнекирацийский? Я вас не понимаю, — Сложил руки перед собой Эйден, — Можно говорить на современном языке?

На мгновение у мужчины проскользнула мысль, что странный монах его не понимает, но это было невозможно — в ордене говорили на древнекирацийском только во время молитв, все остальное время они пользовались нормальным современным языком.

— Aeoiinyaou! — Безумец ткнул в Эйдена пальцем. Глаза его, казалось, вот-вот выкатятся из орбит, а изо рта польется пена.

Эйден в ужасе понял, что монах до боли напоминает ему сумасшедшего наемника, которого он допрашивал вместе с Тейвоном.

Зря он не попросил Ферингрея остаться. Может, хоть он бы понял что-то.

— Прекратите это! — Не выдержав, Эйден рявкнул на монаха, — Говорите нормально!

— Aeoiinyaou! Iak aa onyyu ez io! — Закричал в ответ церковник.

“Черт возьми, они все сошли с ума” — подумал Эйден, поднимаясь из-за стола. Монах продолжал что-то бормотать себе под нос, не произнося при этом ни одного понятного слова.

Эйден распахнул дверь и выглянул в коридор, где торчал один-единственный долговязый гвардеец с прыщавым лицом.

— Позови капитана Ферингрея, — Рявкнул Эйден, — Живо!

Мальчишка сорвался с места, а Эйден вернулся к созерцанию окончательно обезумевшего монаха. Церковник вертел головой из стороны в сторону, не переставая повторять одни и те же слова, будто молитву. Вытаращенные в исступлении глаза прожигали Эйдена насквозь, словно он был ожившим демоном, которого монах всем сердцем жаждал изгнать.

Наемник вел себя почти так же — но как они могли быть связаны? Что за причина вызвала в них это безумие?

Жуткие древнекирацийские слова лились дальше — такие непонятные и похожие на чьи-то вымученные стоны. Эйден никогда не понимал, как можно выучить и понимать это издевательство над языком — там же одни гласные! Должно быть, предкам нравилось ходить с открытым ртом, изгибая губы в постоянной погоне за протяжными звуками. Это многими веками позже кирацийцы стали воинами и загрубели — потому и язык упростили, и от древности отдалились.

Боль ударилась о стенки черепа с новой силой — Эйден едва сдержался, чтобы не стиснуть пальцами виски и не зажмуриться, хоть на мгновение лишая себя дневного света. Как раз в этот момент в коридоре раздались шаги.

В глазах все еще было темно, но Эйден нашел в себе силы открыть перед капитаном дверь и впустить его в кабинет, давая несколько секунд на то, чтобы он смог полюбоваться на этого психа.