Кто-то согласился, кто-то — нет, но капитану все привыкли подчиняться, а потому твиндек быстро опустел. Моряки расползались по каютам, а сам Джеррет решил пока остаться на палубе. Он стоял у борта, позволив ветру юной осени охладить его разгоряченное тело. В той духоте он так взмок, что на лбу выступила испарина, а просторная льняная рубаха прилипла к телу.

— Доброй ночи вам, Селин, — Раздалось у него за спиной. Джеррету не надо было оборачиваться, чтобы понять, что его безнадежно влюбленный адъютант прощался там со своей зазнобой.

— И вам, — Тихо ответил ему женский голосок.

Селин уже неплохо говорила на кирацийском короткие фразы, но в длинных пока что путалась, хотя это должно прийти со временем. Джеррету в свое время тоже нелегко давались языки.

Тяжелые шаги Атвина постучали по палубе и затихли.

— Селин? — Джеррет чуть повернул голову, чтобы убедиться, что девушка все еще стоит на месте. Так оно и было, — Что-то случилось?

— Нет, — Почти неслышно ответила она на эделосском, подходя ближе, — Просто хотела сказать, что вы очень хорошо пели.

— Вздор, — Отмахнулся он, — Вы просто не слыхали хороших певцов.

— Всем понравилось…

— Это мои люди, Селин, — Он посмотрел ей в глаза. Чем чаще Джеррет это делал, тем реже девушка отводила взгляд, — Они не посмеют меня обидеть.

— А о чем была эта песня? — Вдруг поинтересовалась она.

— Да так, ерунда. В Кирации ее любят только дети да моряки.

Селин наконец встала рядом с ним — ветер трепал ее тонкие волосы, а в огромных глазах отражалось темное ночное море. Ручонки у нее были такие тоненькие, Джеррет даже удивился — сам он похвастаться мощью своих рук не мог, а вот у Атвина они были толще раза в три, просто уму непостижимо! Как же это хрупкое создание могло занести на войну? Что за жестокие твари ее сюда втянули?

Впрочем, Джеррет и сам был такой тварью — разве не так же он поступил двадцать лет назад с Калистой?

И именно поэтому он поклялся себе, что спасет эту беззащитную девочку, чего бы это ему ни стоило.

Знакомый голос продолжал что-то настойчиво бубнить, но только когда Ланфорд открыл глаза, он понял, что это был Биркитт. Дневной свет тут же резанул по глазам, вышибая из них слезы, а в голове все еще стоял тот звон, который он услышал в лагере.

Лагерь! Что там произошло?

Ланфорд дернулся, порываясь встать, и под ребра тут же ударила такая нестерпимая боль, что он вскрикнул.

Биркитт все это время стоял к нему спиной, но теперь повернулся и склонился над камарилом:

— Не двигайся, Карцелл.

Оказалось, что в небольшом шатре был еще кто-то, и когда он заговорил, Ланфорд узнал по голосу короля:

— Смотри-ка, и вправду очнулся! Сработало!

— Я бы не стал давать ему это снадобье, если бы не был уверен, отец, — Ответил ему тихий вкрадчивый голос. Этого человека Ланфорд не знал.

Камарил обессиленно таращился в потолок, силясь сказать хоть что-то, задать вопросы, которые не давали ему покоя, но голос почему-то не подчинялся, а слезы продолжали стекать из уголков глаз, попадая даже в уши.

— Вряд ли мы многое от него узнаем, — Предположил Биркитт, — Особенно, сейчас.

— Г-г-где, — С невероятным усилием выдавил из себя Ланфорд, — о-о-остальные?

Последнее, что смогла удержать его память — это падающие наземь камарилы. Они рухнули, как подкошенные, причем одновременно. Расскажи кто-нибудь Ланфорду о том, что такое возможно, он бы ни за что не поверил, но он видел этот необъяснимый ужас своими глазами, а потому практически не подвергал его сомнению.

— Тебе повезло, Карцелл. Скажи спасибо полковнику Мейолу. Если б не он, лежать бы тебе там с твоими ребятами вечно.

Боль ударила его с новой силой, но слова Биркитта все равно оказались больнее. Неужели камарилы погибли? Такого просто не могло быть!

— Роб-бин, — Выдохнул Ланфорд.

— Греслет мертв. Как и все остальные, — Сухо отозвался наставник.

У Ланфорда хватило сил только на то, чтобы закрыть глаза и позволить слезам литься по щекам ручьями. Он не мог ни говорить, ни кричать, ни ударить кого-то.

Робин погиб. От рук каких-то чернокнижников!

— Д-древне… древнекирацийский, — Набрался сил камарил, — Я… я не знаю, к-к-кто он-н-ни.

— Мы полагаем, что это были люди Нэриуса. К тому же, во время вашего отсутствия в лагере была совершена попытка покушения на Его Величество.

Ланфорд распахнул глаза и хватанул ртом воздух. Он еще никогда не чувствовал себя таким ничтожным.

— Черт со мной, — Небрежно бросил король, — Вот камарилов потеряли, это да…

Нестерпимая боль вновь пронзила ребра, и Ланфорд застонал, чувствуя, как тревожно сжимается сердце.

— Сколько ему нужно времени? — Поинтересовался у кого-то Биркитт.

— Не могу сказать точно, снадобье еще не проверено, — Ответил ему незнакомый голос, — Но передвигаться верхом он не сможет еще долго.

Эти слова больно ударили Лантера, хотя ему стоило бы благодарить богов, что они вообще оставили его в живых. Что, если он останется калекой на всю жизнь?

Нет, этого камарил не готов был вынести.

— Верхом, на телеге, мне плевать, — Заявил Биркитт, — Главное, чтобы он был здоров. Прошу вас, Ваше Высочество, помогите ему.

Если бы Лантер мог, он бы вздрогнул от неожиданности. Его лекарь — принц!? Поверить в это было даже сложнее, чем в то, что выжить в лагере удалось только ему.

— Непременно, — Голос у наследника престола был высокий, вкрадчивый, но, несомненно, уже мужской, а не мальчишеский, — Я сделаю все, что в моих силах.

— Все, Биркитт, хорош больного тревожить, — Скрипнул стул, и король поднялся на ноги, — Пойдем. А ты, Иллас, ни на шаг от него не отходи. Хоть какая-то польза от тебя.

Направленный в потолок взгляд Ланфорда увидел только их макушки. Король вместе с наставником вышли из шатра, и камарил погрузился в гнетущую тишину. Снаружи доносились привычные звуки голосов и шум лагеря, но они не могли отвлечь камарила от той боли, которая захватила его тело и разум.

Только сейчас он понял, что лежит на узкой кровати под толстым одеялом в одних лишь штанах и при этом все равно умудряется мерзнуть. Дрожь прошибала все сильнее, и через пару минут камарил перестал ей сопротивляться. Его трясло, словно в лихорадке, но заснуть не получалось.

— Что со мной? — Не выдержав, спросил Ланфорд. Слова сорвались с языка легко, но прозвучали как хрип умирающего.

Судя по секундной паузе, принц не ожидал, что с ним заговорят.

— Глубокая колотая рана. Жизненно важные органы не задеты, но процесс исцеления может затянуться.

Камарил попытался поднять голову, чтобы увидеть собеседника. Видимо, принц заметил это, и потому поднялся со своего места, судорожно схватив трость, и, стуча ей по утоптанному земляному полу, подошел к Ланфорду. Он протянул руку, чтобы поправить его подушку, и камарил заметил, что ладонь его трясется, как у немощного старика.

И все-таки парень помог Ланфорду лечь повыше, так, чтобы можно было глядеть на собеседника, а не в потолок шатра. Кашлянув, камарил вновь заставил себя заговорить:

— Почему именно вы? В лагере н-нет других лекарей?

Принц Иллас вернулся на свое место возле небольшого, заваленного книгами и склянками стола, поставил свою трость рядом и посмотрел на Ланфорда:

— Так пожелал Его Величество. Ваш командир просил поставить вас на ноги как можно быстрее, и отец решил, что эта задача мне по силам.

Вблизи парень выглядел старше, чем камарилу показалось в тронном зале — лицо у него было совсем взрослое, а подбородок явно не раз встречался с бритвой, но народные сплетни о его хворях тоже были правдивы. Хромой и трясущийся Иллас был абсолютным заморышем — бледный, тощий, с огромными светло-карими глазами и крупными жилистыми ладонями. Впрочем, желающие стать королевами курицы кинутся и на такого, если заметят на горизонте трон.