— Мьесто у костра еще есть, — Сказал наемник.

— Для гвойнца сейчас почти что знойно, — Отмахнулся Рауд, — А вот ты иди, погрейся.

Было видно невооруженным глазом, что Флавио замерз. Высокий поджарый наемник кутался в плащ и прятал руки, а стоячий воротник закрывал длинное узкое лицо почти до половины, и все же он упорно делал вид, что не дрожит от холода и сырости.

Южанин ничего не ответил, но и с места не сдвинулся. Рауд счел это признаком доверия, а потому наконец решился спросить:

— Куда мы направляемся?

Флавио дернулся, словно не ожидая, что капитан заговорит, и уставился на на него суровым взглядом. В пути наемники не скрывали свои лица за платками, и Рауд успел заметить, что главарь наемников неимоверно скуп на эмоции.

— Я безоружен, и мне ничем не поможет эта информация, — Добавил капитан, — Но если не хочешь, не говори.

— Мы будьем дальеко от твоей родины, — Вымолвил Флавио, — Это всьё, что тьебе нужно знать.

Пожав плечами, Рауд почесал щеку, заросшую щетиной, и уже собирался отойти в сторону, как наемник вновь заговорил:

— Ты нье похож на севьерянина. Таких волос у них нье бывает.

— Моя мать — дочь зиеконской рабыни, — Рауд никогда не делал из этого секрета. Говоря по правде, он даже гордился тем, что ему — по сути, бастарду — удалось подняться так высоко. Возможно, все дело было в дяде, который не любил своего брата, но души не чаял в нечистокровном племяннике, которого ему отдали на воспитание практически за ненадобностью.

Где сейчас были единокровные братья Рауда? Все трое кормили в могиле червей, а он, хоть и потерпел недавно поражение, все еще оставался грозой северных морей. Дело в человеке, а не в крови — в этом капитан не сомневался.

— В Хидьяс ты был бы в почете, — Практически без акцента сказал Флавио, — У нас любят бастардов. У нас их считают равноправными насльедниками.

— Странный вы народ, южане, — Хмыкнул Рауд.

— Или вы, — Буркнул себе под нос наемник.

Спустя минуту он все-таки сдался и потопал к костру, чтобы согреться, а Рауд все еще стоял возле дерева, понимая, что ответ на свой вопрос он так и не получил. Но на душе все равно стало чуть спокойней, чем было до этого. Какая-то его часть и вовсе загорелась любопытством и захотела узнать, что же будет дальше с ним, наемниками и свитком.

Небольшое рыбацкое суденышко с не самым поэтичным названием “Живучий лосось” едва вмещало на свой борт тридцать человек, так что Джеррету пришлось существенно сократить свой экипаж. Большую часть своих людей он оставил в Талааре, а на корабль взял только самых преданных и необходимых — как-никак, вернувшемуся королю полагалась хоть какая-то свита.

И все же на душе у адмирала было неспокойно. Стоя на палубе чужого корабля, облаченный в чужие одежды и назвавшийся чужим именем, он вынужден был молча наблюдать за тем, как капитан “Лосося” распоряжается его людьми и ведет свое корыто к столице. Потомственный рыбак Хетинг показался Джеррету человеком крайне неприятным, но судьба не оставила ему выбора — пришлось согласиться на главное капитанское условие — командовать будет он сам.

Издалека Хетинг напоминал дубовую бочку, вблизи — уродливую детскую куклу с огромным пузом и неподходящими к телу тонкими конечностями. При разговоре он брызгал слюной так, что мог без усилий заплевать собеседника. И все же как назло, в Талааре не нашлось больше ни одного подходящего для этого путешествия корабля.

Который день подряд Джеррет подавлял несвойственное ему раздражение, вызванное то ли персоной Хетинга, то ли дурным предчувствием, поселившимся у него в душе с того самого дня, как Престон хорошенько отчитал его за “самодурство”.

Другу крайне не понравилось, что Джеррет позволил этой эделосской девчонке — Селин — плыть с ними. Чем была вызвана столь явная антипатия к этому безобидному созданию, адмирал не знал, но убедить Престона в том, что встреча с камарилами означает для бедняжки верную смерть, он так и не смог. Друг видел в ней то ли предательницу, то ли шпионку, но Джеррет девчонке верил — уж больно правдоподобно выглядел ее страх и постоянное замешательство.

К тому же, мальчишка по имени Сэвил (именно так они решили называть Селин для остальных) здорово разбавил их скучное плавание. Взять хотя бы их кока Курца — у Джеррета сложилось впечатление, что откормить тощего подростка для него было делом чести и целью всей жизни. Селин не понимала ни слова из его бесконечных тирад, а Курц не прекращал убеждать ее, что истинный моряк должен быть мускулист и силен, как бык.

Но более других счастлив был определенно Атвин — адмирал даже не ожидал, что его серьезный и суровый адъютант способен на столь галантные и милые поступки. Он был так очарован пугливой эделосской девицей, что ходил за ней по пятам и ловил каждый ее вздох. Любуясь на это, Джеррет даже как-то некстати вспомнил свою первую неудавшуюся любовь — восемнадцатилетняя красавица отвергла его, шестнадцатилетнего, объяснив свой отказ тем, что “конопатым и тощим место разве что с уродинами”. Тогда адмирал думал, что его сердце разбито навеки, а всему виной — чертовы веснушки и рыжие волосы.

Сейчас ей было сорок шесть, и она отчаянно пыталась выдать замуж четверых своих дочерей, ни одна из которых не была и отдаленно так же красива, как мать в свои восемнадцать. Среди других видных женихов она упорно слала приглашения на званые ужины и Джеррету, почему-то забыв о том, что он остался таким же худым и конопатым, как и тогда.

Вообще-то Джеррет не любил вспоминать прошлое — в юности он натворил много ошибок, да и сейчас без них не обходился. С каждым днем вина за сданную мятежникам столицу становилась тяжелее и норовила поплотнее угнездиться у него на плечах. Адмирал рад бы был не думать об этом, но безделье, свалившееся на него по милости капитана Хетинга, не оставляло ему выбора.

Вот и сейчас он, стоя на палубе, смотрел на гладкие воды впереди, но мысли его были уже в Анкалене. План, придуманный на ходу, теперь казался не таким уж и идеальным, а сомнения грызли Джеррета изнутри, не давая ему отвлечься ни на секунду.

Откуда-то справа послышался зычный крик Хетинга, но адмирал не обратил на него внимания. Прислонившись к борту, он вновь задумался о туманном будущем и вернулся в реальность только тогда, когда за спиной раздались громкие шаги.

— Господин адмирал?

Джеррет лениво развернулся, чтобы увидеть перед собой смущенное лицо Атвина. Адмирал подвинулся, позволяя своему адъютанту встать рядом, и кивком велел говорить.

— Я… не хотел вам помешать…

— А чему мешать-то? — Ухмыльнулся Джеррет, — Я тут не командую.

Атвин выдавил неловкую улыбку и опустил глаза вниз. Джеррета до ужаса забавлял тот факт, что при своем медвежьем телосложении этот парень был застенчив, как юная девица.

— Ты хотел что-то спросить? — Вздернул бровь адмирал.

— У меня есть одна просьба. Если вам не трудно… — Атвин взволнованно пожевал нижнюю губу и спустя, кажется, вечность, выдал, — Не могли ли бы вы научить меня эделосскому?

Джеррет не выдержал — рассмеялся.

— Чего не сделаешь, чтобы очаровать девицу, верно? — Прямо спросил у юноши он.

Загорелое лицо Атвина густо залилось краской. Казалось, еще слово, и он убежит прочь, не выдержав такого позора, хотя ничего постыдного в подобной просьбе Джеррет не видел. На месте своего адъютанта он бы, конечно, придумал что-то поинтереснее, но и такой подход вполне сгодится.

— Быть может, лучше научить ее кирацийскому? — Успокоившись, предложил Джеррет, — Вряд ли после случившегося твоя зазноба вернется в Эделосс.

Атвин уставился на него, как на строгого отца, внезапно разрешившего учудить какую-нибудь шалость.

— Но я… я наверное не смогу… — Не понял парень.

— Хорошего учителя из меня не выйдет, но хоть чему-нибудь научу, — Пожал плечами Джеррет, — А дальше сама разберется, не дурочка.