— Мо их приучила к своей ауре. Долго учила, но теперь они даже не обращают на это внимания. А может быть, и нет сейчас никакой ауры Мо, а это мы сами действительно оплошали?

— Когда это мы успели оплошать? — не понял Гидрос.

— Да это я так, так… Ладно, ты прав, пойду схожу к медику, может, у неё есть лекарство от совести.

Лена встала и вышла. Только тогда Гидрос запоздало осознал, что, в общем-то, и не сказал ничего ей, что хотел. Не спросил про Моргана. Он опять досадливо вздохнул и вернулся в свою каюту. Лёг на жёсткую кровать и решил предаться грусти сполна. Привыкший к почёту и уважению, канцлер теперь только прочувствовал, что никто его на самом деле и не воспринимал всерьёз. Все только смеялись за спиной. Надо же, какой он самонадеянный остолоп, думал, что сильный, направляет на Путь Истинный молодёжь, помогает Джесу, а выходит, что, сам того не ведая, был самым слабым во всех этих перипетиях.

Слабым и никчёмным. Собственная ученица, которую он как сидорова кворча драл молниями, шпынял и учил почтению, даже она над ним издевается, смеётся. Он смешон! Слабак! Мнил себя выдающимся неберианцем своего времени, у которого всё схвачено. Множество доверенных соглядатаев, чтобы оставаться в курсе творящихся в СШГ и Ордене махинаций. А на деле пропустил надвигающиеся изменения прямо под носом, где и не нужны были никакие лишние глаза и уши, только его. Спепец и слабак. Гидрос, ты — слабак!

И как лучик надежды в конце тёмного Пути вспыхнул образ одной-единственной персоны, которая в нём души не чаяла. Всегда была рядом, давала поддержку и опору, верила в него, жила им, дышала. Вот почему обман о собственном величии продержался так долго! А ведь и её вот-вот скоро не станет.

От этих чувств, давно похороненных за толщей душевного жира из безразличия, стало совсем невыносимо. Может быть, и впрямь Гидрос слишком привык полагаться на чужой Разум, может, живёт слишком долго и очерствел, может быть, никогда у него не возникало раньше повода сомневаться в собственной значимости? А сейчас, когда остался совсем один без этой привычной поддержки из друзей и прихлебателей, он, наконец, понял истинную ценность жены? Не ради потомства, не ради продолжения славного рода голубой крови. Может быть, совсем в другом заключался смысл союза двух сердец, когда произнесена была клятва на алтаре и получено благословение храмовника? Только почему-то слишком поздно Гидрос это осознал. Слишком.

Канцлер прикрыл глаза, и перед ним предстала его Бет. Красивая и постоянно смеющаяся малышка. Как она плещется в океане и зовёт его с собой. Милая, добрая, готовая сражаться за него, верящая в непогрешимость наставника. Если бы на месте Джеса оказался он, Гидрос, то Бет бы заставила Матильду броситься в самое пекло сражений ради любимого мужа. Она могла, она такая. Жена бы не допустила ни пыток, ни тайн, ни провалов.

Гидрос достал холофон и начал набирать длинное письмо домой, наполненное болью и любовью.

***

Весь день у Лены не выходил из головы разговор с Морганом. От этого было непривычно, слегка удивительно и даже в какой-то мере волнительно. Лорд не привыкла обращать на домыслы смертных внимание. В них не чувствовалось глубины. Всегда суетные, мелочные, наполненные сиюминутной выгодой. Смешно! Власть их не интересует? Конечно, нет! Сколь долго бы они могли в принципе сохранять её? Столетие, а то и меньше. Уж история показала, как быстро смертные находят и теряют. Слабые, по сравнению с держателями Силы, невластные над собственной кончиной. В каком-то роде никто из йонгеев тоже не способен уйти от подобной участи, но если быть достаточно осторожным. Подозрительным. Пустое…

Не это гложило Лорда Банник. Другое зацепил в душе своими словами Морган. А что, если он прав? Что, если их попытки окружить Мо заботой, пусть даже из большой любви, на самом деле губительны и несут под собой только эгоистичное желание придержать её рядом? Что, если и Джес на самом деле не печётся о стабильности в Галактике, как утверждает, а только пытается уберечь свою малышку от соблазнов иного мира? От более могущественного держателя Силы, способного дать ей больше? От своего собственного наставника? И про эксперимент придумал, а на самом деле Дуку — простой проходимец, которому повезло однажды взять в свои руки что-то менее интересное, чем нашли остальные Первородные, и создать на таком фундаменте крепкое нерушимое братство?

Нет, это глупости. Лена видела все его опыты. И даже если Христов имеет двойные цели, то его вклад в укрощение общего врага меньшим не становится. Но как в этой ситуации выглядит она сама? Да. Ещё когда только Джес первый раз ознакомил их с историей Мо, он так упорно создавал видимость, будто его ученица — «комнатное растение», которое не выживет без поддержки и удобрения. Перепоручил заботу о ней Лене. И для неё Мо так и осталась навсегда маленькой, доверчивой дурочкой. Конечно, любимой, но глупенькой. Гениальной, однако совершенно не приспособленной к самостоятельной жизни. Но, может быть, хватит уже воспринимать её так? Хватит держать этот удобный образ перед собой?

Мо ведь действительно выросла и морально, и физически. Даже слегка поправилась, округлилась, стала ещё привлекательней. В первую встречу на Лену смотрела девочка-подросток, запуганная и зажатая. И общими усилиями с врачами и друзьями они смогли её преобразить. Теперь это уверенная в себе, даже своего рода зазнайка, но женщина в полном расцвете сил. Так, может быть, и в самом деле пора бы её отпустить в свободное плавание? Дать возможность рулить жизнью самостоятельно? Какую бы дичь сестра не выкинула, она будет исходить из своего «соплежуйства», как бы смешно это не звучало. А значит, ни о каких взорванных галактиках речи идти не может. Если её рука пристрелить обычного таракашку дрогнула.

Возможно, давно пора было это сделать. Морган, который доставал своих военачальников справедливостью и честью — а с досье этого солдафона Лена познакомилась до встречи лицом к лицу с самим катаром, — и тот готов жизнью жертвовать ради спокойствия сестры. Может быть, и ей следовало так поступить? Сказать ещё лет пять назад правду о Христове. Чтобы Мо не убивалась, не страдала зря. Может быть, и самому Джесу надо было с самого начала, когда только готовился побег, разложить по полочкам всё ученице, дать возможность затаиться где-нибудь в укромном уголке? Не смог бы! Боялся. Боялся сам не справиться, нечаянно выдать Дуку правду. Но Лене-то чего было опасаться? Почему она молчала?

Такие мысли подъедали Лорда Банник изнутри. Точили и без того выкрученную на максимум нервную систему в тревожной обстановке. Она не могла сосредоточиться ни на предстоящей битве, ни на попытке хотя бы близко понять тактику сестры, ни на отвлечении её от Варкуса. Слишком уж быстро Мо соображает. Слишком легко ей даются логические задачки. Она всегда найдёт брешь в доводах оппонента.

Вот было бы хорошо попросить невзначай прощения. Но Лена прекрасно понимала, что сама создавала годами такие условия, при которых приди сейчас к сестре и просто скажи: «Прости меня, пожалуйста», та тут же заподозрит её в нечестности. Потому что Лена никогда ничего просто так не говорила и не делала. Все её поступки теперь, когда открыты карты, лежат как на ладони перед Мо, и та с такой же лёгкостью видит дыры в логике сестры. Глупо, как всё глупо-то вышло!

Обидно, что никогда они просто так не болтали о всяких пустяках. Всё больше по делу — по финансовому или по заданию СРС. Но с Мо и невозможно было долго поддерживать разговоры об обычных девичьих радостях. О косметике, о нарядах, о танцах и знакомствах. Ей наскучивали такие беседы за пять минут. Но ведь без них тоже никуда! Нельзя же всю жизнь безостановочно работать. Вот сейчас бы Лена с удовольствием обсудила какой-нибудь сериал или же новую коллекцию Леди Джессики, а заодно бы подвела разговор к нужной теме и извинилась бы. Искренне. Чтобы хотя бы облегчить свою давившую на мозжечок совесть. Но нет, оставалось надеяться, что само как-нибудь рассосётся. Надеяться на отходчивость Мо, на её «соплежуйство». Хотя, конечно же, Морган расскажет сестре об утреннем разговоре, и та ещё сильней отдалится вместе с заветным прощением.