Одно только омрачало душу. Не случилось между ними этой бури чувств. Да, с Морганом хорошо проводить время, он интересный, своеобразный, с чувством юмора. Даже молчать, находясь рядом — комфортно. И если на минуточку предположить, что он не шпион — то прям лучше и придумать невозможно друга. Но, увы, только друга.
Мурси аккуратно, стараясь не разбудить Морика, приподнялась и уселась, облокачиваясь на спинку кровати. Катар сквозь сон потянулся, прижимаясь к ней теснее, мимолетно чмокнул попавшийся на пути оголившейся бок своей нянни и проложил спать.
Забавный. Даже во сне продолжает играть заложенную роль. А может и вправду не шпион? Может вправду она ему нравится? Ни как йонгей, ни как способ добраться до власти, а как личность, женщина? Такие мысли грели даже обычно холодный нос Мурси. В самом деле, умеет и утешать, и веселить, и не бесчувственное бревно. Обладает широким диапазоном эмоционального интеллекта. Но просто друг.
Как ни крути, нет у Мурси по отношению к Моргану какой-то страсти, что ли. Конечно, его голос, особенно нежный шепот на ушко заводит. Прикосновения и поцелуи действуют возбуждающе, как положено. Но не больно. Совершенно не больно! Не рвут его поступки и слова в клочья сердце. Не ревнует Мурси его даже к Кларе и их вечным посиделкам наедине. И если вдруг Морган сейчас проснется и скажет, что всё время обманывал её, Мурси не разрыдается и не захочет спрыгнуть со скалы. Она будет сожалеть, но не так сильно как о несостоявшемся браке с Христовым.
Возможно, знай она наверняка истинные мотивы Джеса, умей различать правду ото лжи, манипуляции от искренности, то могла бы, наконец, забыть мучавшие её противоречия, жить дальше, обустраивать свою личную жизнь. Влюбиться в кого-нибудь другого, да даже в Моргана! Но пока ответы не получены, Христов будет продолжать сидеть в сердце, подтачивая рану, раскрывая её вновь и вновь. И как бы Мурси не старалась уйти от самой себя, как бы не проговаривала вслух, что не дает себе права на надежду, та всё еще жила в ней. Вдруг Гидрос не врёт? Вдруг Христов действительно любит её и просто превозмогает жизненные обстоятельства? А даже если и нет. Смириться, что тебя предпочли другой? Что ты неинтересна тому, кто изначально воспитывал тебя как свою будущую жену? Простить за предательство, когда прощения никто и не думает просить?
Никогда! Она имеет право гневаться! Имеет, и никому не позволительно отбирать у неё хотя бы это чувство! Ненависть сильнее любви или любовь сильнее ненависти? Что из этого на самом деле чувствует Мурси? Нет ответа. Не понятно даже ей самой. Но по силе эти эмоции затмевали в её Разуме всё. «Убей, Забери, Властвуй!»
Да, именно так. «Забери!» Знать бы только у кого или чего забирать. Никогда Христов не упоминал ни об одной женщины, хотя они наверняка у него были. Он мужчина красивый, видный, многие воздыхали по нему даже в монастыре, где прошло детство Мурси. От молоденьких девочек, завидовавших её счастью, до вполне взрослых девушек, уже готовящихся выйти замуж за своих наставников.
Но Джеса всегда интересовал только Путь, заповеди ОВР, законы Ордена. Озарением вспыхнули в памяти воспоминания. Нет, об одной женщине Христов всё же упоминал. О своей матери. Он рассказывал о ней с таким упоением, с такой детализацией, будто лично был знаком. Мурси даже танцевать научилась из-за этих россказней, хотела поразить наставника, затмить несмываемый образ. Любимая история о танце при луне, которая выглядела в устах Христова настолько поэтично, словно он её где-то вычитал, впечатлился и поэтому заучил наизусть. Как искрились в свете луны рыжие кудри, как подпрыгивала молодая упругая грудь, как извивалась в сложных позах тонкая талия, а в ярких синих глазах отражалось пламя от костра, когда его мама нечаянно бросала взгляд на зрителей.
Интересно, а откуда на самом деле Джес мог знать такие страстные описания своей родительницы? Он рассказывал о ней не как о человеке, подарившем жизнь, а как о возлюбленной. Может, образно? Хотел поделиться любовными переживаниями, но не мог ни с кем, поэтому выбрал для этого ученицу и перевоплотил в безобидную соперницу? Но ведь сложней всего соревноваться с мертвыми, как бы цинично это ни звучало. А Мурси, по всей видимости, только это и выпало в жизни. Со своей матерью, с матерью наставника… Поэтому мысль, что Христов всё выдумал, одухотворил нарицательным именем образ любимой женщины, даже успокаивала. Что же, огненные волосы Мурси могла бы себе нарастить, колыхающуюся грудь тоже, только вот во внешности ли дело? Или Христову нужно от неё послушание, чтобы считать хорошей женой?
Хорошей женой и хорошей девочкой. Как Морган вчера прошептал: «Доверься мне». Таким нежным тоном, вкрадчивым, интимным, искренним, что выхода попросту не осталось. Сработали внутренние пружины, разжались, отпуская тревогу и страх. Всё моментально ушло, оставляя только безоговорочную веру в персону рядом. Это не наставник.
Скажи Христов заветные слова таким же тоном тогда, в первую их встречу после долгой разлуки, Мурси бы не напала. И потребовалось же ему всё так испортить! Ведь спустя столько лет, испытаний, битвы за собственную жизнь, она готова была всё забыть, вычеркнуть прошлое, начать с чистого листа. А попытка контроля, такая явная, неприкрытая, напрочь перечеркнула её чаяния. Конечно, Мурси разозлилась и атаковала! Неужели его ничему не научила вся история, приключившаяся с ними? И спустя столько времени он только и хотел, что опробовать на ней влияние старыми методами?
Да, екорный кворч, если бы Христов просто сказал вначале, что хотя бы скучал, а только потом произнес контрольные слова. Нет же! Прервал её волнительные душевные излияния, разрубил восторг встречи этим своим ледяным, будто запрограммированным машиной: «Будь хорошей девочкой, доверься мне». Именно это и вывело из себя Мурси, а не сами слова. Хоть немного бы тепла! Но нет, тогда холодные глаза источали только непроницаемую стену из ментальных блоков.
Дурак! Естественно, ему неудобно знать о том, что он разбил её сердце. Небось, надеялся, что Мурси ушла, чтобы умереть, и сильно удивился, отчего она еще жива. Почему он её не искал? Столько слез, столько мучений, столько боли… Каждое утро просыпаться и снова весь день провести в ожидании — вдруг прилетит, напишет, спасет. Дал свободу? Свободу жить во лжи и дальше? Да Христов просто стер её из своей жизни, как неудавшийся эксперимент! Всё остальное оправдания. Неужели всегда настолько занят, чтобы просто прислать весточку, просто приехать без поручения, побыть рядом? И ей Гидрос предлагает поверить в сказку и стать такой же дурой как наставник? Никогда, ни за что! И пока ответы на вопросы не получены, она продолжит их требовать. Тут Мурси как никогда раньше была согласна с Морганом.
Её гневные мысли прервал пробудившийся катар. Он вновь принялся прижиматься к Мурси плотнее, потягиваясь и фыркая, но уже через секунду сел и заморгал, глядя на сложенную чашечкой ладонь нянни. С кончиков её пальцев прорывались фиолетовые молнии, закольцовывались друг в друге и переливались из одного в другой. Будто Мурси держала в руках настоящую шаровую молнию и ждала момента кого-нибудь огреть ею.
— Я вас разозлил, сэр? — испуганно пробормотал Морган. — Не гневайтесь, не надо, в любом случае, простите, я не хотел.
— Нет, Котик, всё норм, — улыбнулась через силу Мурси, разминая пальцы, из которых тут же пропали молнии. — Просто дурной сон приснился.
— Ну, это я уже понял, — зевнул катар, кривясь от боли и капитан, наконец, заметила, что нижняя губа его выглядела слегка припухшей. — Вы дрались ночью, сэр.
— Ой, — виновато пролепетала Мурси. — Прости меня, Моричка. Я не хотела.
— Я знаю, всё в порядке. Думаю, один легкий поцелуй залечит любые мои раны, — и Морган смущенно уставился в сторону.
Мурси потянулась его поцеловать, но в комнату бесцеремонно ворвался Жан.
— Так, милые гости уже проснулись? — игриво произнес он и тут же полез к ним в кровать. — Затеваете что-нибудь интересное? Я с вами!
