Когда в зимний ранний вечер

падает влажный снег,

становится даже холод

кладезем тонких нег.

Схож запах талого снега

с телом женщины – той,

которую вы любили:

ей же был люб другой.

Отныне она и будет

ваш двулезвийный меч:

ни с нею соединиться,

ни от себя отсечь.

Пусть вера, любовь, надежда

в вас сгорели дотла —

в душе живет благодарность:

в жизни просто была

она – и на том спасибо,

помнит сердце о ней,

но память о той любови

снежности холодней.

Стоп! разве с жизнью иначе —

жизнью как таковой?

бесчисленные в ней раны,

в ранах же – кровь и гной.

Однако есть тайный способ

раны те заживлять:

наша бессмертная склонность

лучшее вспоминать.

Сходным путем в холодильник

вы кладете еду:

ведь дольше всего хранится

рыба – если во льду.

Странно: страданье и счастье

лишь в минувшем – одно,

и первое даже выше,

точно свыше оно.

Но рано иль поздно станет

прошлым все житие, —

может, это и будет

вечное бытие?

Вот когда больше не нужен

гордый в небо побег —

и небо само на землю

сходит: как чистый снег.

Сужается вдруг пространство:

снег, дорога, фонарь!

источник в них просто чуда,

как для детей букварь.

Спешите вкусить то чудо:

в детство зовет оно!

туда, где немного счастья

всем нам было дано.

Ведь снег перестанет падать,

в небо вернется синь,

и Снежную Фею сменит

прочая из богинь.

Как беспросветны вечера

на тихих улочках зимой!

снежинок ласкова игра,

и веет – тьмой, и тьмой, и тьмой.

Сегодня так же, как вчера:

не веселей и не грустней,

и будут окна до утра

беззвездной полночи мрачней.

И сам собой при виде их

во мне свершается обряд:

в одежду мыслей… никаких

мой одевается вдруг взгляд.

Как странно: если глубоко

проникнуть в существо вещей,

их исчезает смысл легко,

как будто наш он и – ничей.

Не есть ли это дверь в стене,

что из реальности земной —

через вовнутрь, через вовне —

ведет нас просто в мир иной?

Тот мир как отдыхов земных

ковчег – и больше ничего,

и из гостей миров иных

там тоже ровно никого.

И если кто там и живет,

то Фея Снежная – одна,

нам день и ночь шлет напролет

забвенье холода она.

Да, без любви и без тепла —

я знаю: людям жизни нет,

но разложения игла

всегда ползет любви вослед.

Мне так понятна и близка

любви и страсти круговерть,

но как же истина горька,

что холод замедляет смерть!

А это только лишь одно

и хочет Фея нам сказать —

нас же проймет тогда оно,

когда придется умирать.

Я это начал понимать

когда болезнь пришла к жене,

когда ушли отец и мать,

и нужно собираться мне.

С людьми ль, с богами ль – вечен спор

у нас на жизненном пути,

но с Феей только разговор

мы можем мысленный вести.

Последний с нею диалог

я начинаю на снегу —

и к жизни лучший эпилог

я вряд ли выдумать смогу.

Быть может, шире, чем теперь,

неважно: сколько лет прожить,

ту нынче найденную дверь

мне не удастся приоткрыть.

Ее слегка попридержав,

я ближний продолжаю путь,

а снег, над городом кружа,

ночную просветляет муть.

Слышишь, мой друг, как пред дальней дорогой

сердце волнуется близкой тревогой?

ясна лазурь и опор лишена,

станет нам пристанью только она:

в ней все, что было и вечно пребудет,

может быть, будет, а может, не будет,

в ней суждено нам и вечно пребыть:

может быть, быть, а быть может, не быть.

Где в сини бледной и пустой

вдали от суетно-земного

все дышит чудной простотой

и ощущением иного,

откуда реют облака

в изнемогающем покое,

как бы не слишком, а слегка

благословляя все мирское,

и все стекается куда

в щемящей ноте ожиданья,

там… сердцу близка и чужда

мысль, что за смертью нет страданья.