Несостоявшаяся сделка с дьяволом 1. Два города Санкт-Петербург только и Амстердам: дьяволу душу, пожалуй, продам, чтоб, когда счет прекратится годам, вместо того, чтоб к астральным судам — тенью по этим бродить городам, доступ земным ограничив родам. Да, вдоль зеркальных каналов гулять, времени напрочь отсчет потерять, в прошлую жизнь горожан проникать, и ни о чем в мире больше не знать, как, что важнее, и знать не желать, и все, что помнил, скорей забывать, так мою новую мыслю я стать. Вот только что со мной будет тогда, если простая случится беда: станет мне скучно, сперва иногда, дальше – надолго, потом – навсегда, но не отправиться больше «туда», как не вернуться уже и «сюда», все ли заменит мне эта вода? Так что чуть-чуть стану сам себе мил: правильно я в этот раз поступил — в меру своих ограниченных сил тонкий соблазн я в душе победил и – сделку с дьяволом не заключил: как бы я те города ни любил, несколько раз я их лишь посетил. 2. Один город Неотразимый в притяжении магнитном, неприложимо-чуждый суете людской, в мундире строгом, похоронном и гранитном спит этот самый странный город над рекой. Весь воплощение линейной перспективы, так и не легшей на российскую судьбу, он телом – жизни европейской негативы, а духом – Пушкин, ясно мыслящий в гробу. То, что ему живые люди неприятны, уже сомненьям никаким не подлежит, но значит ли, что действует закон обратный — и только к умершим его душа лежит? А что – пусть в виде исключенья, но бывает: вдруг голос внутренний куда-то позовет, и человек квартиру в городе снимает чужом – но за всю жизнь и дня в ней не живет. Не это ли с Санкт-Петербургом и случилось: там неживым как будто все жилье сдано, да, видно, ими до сих пор не заселилось, точно жильцам в догадку, от кого оно? Любые чересчур возвышенные чувства несовместимы с человеческим теплом: здесь скрыта сердцевина всякого искусства, и Люцифер обмахивает нас своим крылом. Гигантского того крыла в нас дуновенье — величия и равнодушья к богу смесь — то самое и вызывает вдохновенье, которое на нас находит только здесь. Для смертного ему нельзя не подчиниться, но можно смысл его хотя бы осознать, а как на наших судьбах это отразится, нам, к счастью, не дано и близко даже знать. И сделку с дьяволом расторгнет наша вера — она пришла к нам не сегодня, не вчера — что это город все-таки не Люцифера, а Пушкина, как и великого Петра. Болезненный силлогизм
В земной и духовной жизни уже испокон веков учитель всегда в ответе за судьбы учеников. Свободен в игре ребенок, но где-то близко отец — и кто, как не он, решает, каков у игры конец? Бывает: отец и рядом, однако недоглядел — и случай жизни ребенка до срока кладет предел. Но есть и обратный случай: когда отец далеко, а детям в бурях житейских и радостно, и легко. Вот этот второй сценарий — на вид он неба светлей — одних отличает только истинных учителей. Их ауры после смерти воистину таковы, что волосу не позволят с близкой упасть головы. Нам это кажется тайной, но здесь природы закон — и Высшее торжествует, Низшее ставя на кон. Примеров я знаю немало, а лучший из них – буддизм: не шло от Будды насилье, дальше – простой силлогизм. В душе о нем каждый знает: знает – и странно молчит, будто незримая кара за ним на часах стоит. Но там, где хоть йота страха, истины нет и следа — здесь тоже закон природы, что действует в нас всегда. Однако нужно закончить щемящий тот силлогизм, началом коему служит обыкновенный буддизм. Достанет пролитой крови за Новый один Завет любую реку окрасить совсем в чужеродный цвет. Нет подле бога страданья, и пролитой крови нет — нашептывает нам сердце на тот силлогизм ответ. Тролль и зубная боль Как из пещеры на свет всходит тролль, так посещает зубная нас боль. В небо желает тролль мельком взглянуть, что-то душе боль желает шепнуть: может, что тоже в ней смысл высший есть, может, что низшего лишь она месть. Щурит глаза тролль на светлый простор: страшно пространство ему без опор. Также и боль: отмечает она, что жизнь в зубах ей отрадно-тесна. Тролль, как и боль – они в меру лишь злы: портит их навык жить в чреве иглы. Там, где материя сверхтяжела, в «черные дыры» духовность ушла. Может, из тех – и сверхплотных веществ сказочных соткана сущность существ? Важным мне кажется этот закон, ибо и к людям относится он: разве, чтоб ближнего сердцем принять, мы не должны прежде легкими стать? Небо для тролля – «любимый мозоль»: в землю скрывается каменный тролль. Боль же зубная сама не уйдет: врач мой лекарством ее уберет. И на обратном пути от врача — с грустным лицом, но блаженно урча, что отступила зубная та боль, я и начну постигать ее роль. Все в ней пойму, только дайте мне срок, а как аванс – эти несколько строк. |
