Мечутся тени и свет на стене,
синие вспышки мелькают в окне:
«Скорая помощь» стоит во дворе —
кто-то инфаркт получил на заре.
Им оказался брюзгливый старик —
сел на «очко» он – и странно поник:
в грудь ему пуля как будто вошла,
кожу окутала дымная мгла.
Воздух хватает, как рыба на льду,
ужас объял его, точно в аду —
благо, что верная рядом жена:
вовремя весть сообщила она.
Весть не благую, печальную весть:
так обстоятельства нужно учесть,
ибо на все и веков испокон
можно смотреть с двух различных сторон.
То есть остаться лежать-умирать
(мук многолетних зато избежать)
или себя предоставить врачам
(с риском остаться живым пополам).
Ясно, что только второй вариант
выберет наша семья-фигурант —
и на взметнувшийся к звездам звонок
с красным крестом прилетел «воронок».
Здравствуй, старик! на носилках его
спешно увозит от мира сего
в чрево машины, как в темный туннель,
дружная двух санитаров артель.
В то время как в измеренье ином —
схожем отчасти для смертных со сном —
стал проступать, дополняя портрет,
скрытый, но, может быть, главный сюжет.
Ангел-хранитель, свершая дозор,
с ангелом смерти вступает здесь в спор:
просит он, чтобы убийственный чин
дал ему сделать последний почин.
Ангел-хранитель, всегда начеку,
должен он жизнь сохранить старику:
это его как бы жизненный долг,
дело другое, в том будет ли толк.
Ангел же смерти преследует цель
старческую поменять канитель —
правда, на что? для нас тайна пока:
но уж на лучшее наверняка.
Первый прозрачен и кроток на вид,
свет от него никого не слепит, —
если ж на свет от второго смотреть,
сразу в глазах начинает темнеть.
Впрочем, коллеги из дальних миров
зрели на сцену из сказанных слов,
видя пространство машины, как мы
видим ладонь, если рядом нет тьмы.
Спор был у них (догадаться легко):
нужно ль в игольное двигать ушко —
напрочь от жизни – того старика,
или вернуть его к жизни пока.
Есть адвокат, но и есть прокурор:
перед судом происходит их спор, —
вот только суд, отстранившись от дел,
им все дела разрешать повелел.
Ангел-хранитель сказал, что старик
смысл своей жизни еще не постиг:
крепкий орешек он был – посему
приступ сердечный поможет ему.
Ангелу смерти такой аргумент
как богачу завалявшийся цент:
плакать ему иль смеяться над ним —
сравнивать можно ль с рекою Гольфстрим?
Крутит он пальцем на месте виска:
«Не понимаю я вас ни фига —
новая жизнь старика того ждет:
с этой в сравненье она не идет.
Кроме того, из последних он сил
слезно прощенье за все попросил —
с адскими муками наедине:
сколько любви недодал он жене!
В общем, во всей прежней жизни и час
не был и близко хорош, как сейчас,
этот несчастный, счастливый старик —
право, я вижу в нем ангельский лик.
Хочешь его ты вдруг перечеркнуть?
и возвратить ему смертную суть?
восстановить его мелочный нрав?
это ты хочешь? о, как ты неправ!
Все же уважу я просьбу твою:
пару годков старику я даю,
чтоб показать тебе, милый дружбан,
как бестолков твой спасительный сан».
Сказано – сделано, время ушло —
непоправимое сделалось зло:
тела вся левая часть отнялась,
мозга и мышц там разрушилась связь.
Жизнь не пойдет старику уже впрок,
будет страдать он в оставшийся срок:
так не поняв, сожалеть ли о том,
что пришла «помощь» в кавычках в их дом.
«Ну, что ты скажешь, приятель, теперь?
может, откроем заветную дверь
для старика, чтобы он не страдал?» —
ангел один напоследок сказал.
Ангел другой ему так возразил:
«Я бы того старика и спросил —
хочет ли он продолжать путь земной,
или покинуть его – и с тобой».
Плюнул тогда ангел смерти в ответ:
все, у него больше доводов нет:
«Если не хочет старик умирать,
как же он Высшее может принять?»
С этим вопросом оставим пока
как параличного мы старика,
так и двух ангелов, разных на вид:
первый как небо, второй как аид.
Только какой из них небо, друзья,
не в состоянии выяснить я:
и соответственно – кто же аид?
часто бывает обманчивым вид.
Есть и постскриптум к балладе моей:
он о жене старика, да, о ней —
мужней сиделкой два года была
женщина и – свою участь кляла.
Стала вдовой – не узнала себя:
каждый вдруг час, что она не любя
нудно влачила с супругом своим,
жечь ее душу стал, как херувим.
О, теперь много она бы дала,
чтобы любовь и забота была
в каждой частице их жизни вдвоем:
полон воды так живой водоем.
Полон благих начинаний и он —
тот, кто все видел сквозь бдительный сон:
ангел-хранитель старухи-вдовы, —
что же ему пожелаете вы?
Чтоб над старухой ночной свой дозор
нес как заботливый он командор,
и до конфликта чтоб не довело
с ангелом смерти его ремесло.
Ибо нигде не прощается брак:
неба работники тоже впросак
могут попасть, если верить Будде —
полного нет совершенства нигде.
Будь то земной иль небесный пиар:
все суть спектаклей лишь репертуар, —
нищий, блестяще исполнивший роль,
лучше, чем слабо сыгравший король.
Нищий тот – наш параличный старик,
путь ему в небо открыт напрямик, —
что, как по праву актерской родни
роли свои поменяют они?
Он – и тот ангел-хранитель его:
что-то изменится? нет, ничего —
будет все в мире точь-в-точь, как теперь:
это и есть, может, в истину дверь.
Та, что за дверью, проста и сложна,
и, как все истины, нам не нужна, —
все же, продуманная до конца,
возвеселит она наши сердца.
