Но больше всего Елизавету Фёдоровну радовали поездки, в которых паломничество соединялось с миссионерскими или благотворительными целями. Таким, например, стало посещение в июле 1910 года села Николо-Берёзовка Уфимской епархии, где ежегодно совершался крестный ход с местной чудотворной иконой святителя Николая. Незадолго до намеченного визита в селе случился сильный пожар, и Великая княгиня обратилась к императору с просьбой о помощи погорельцам. В Николо-Берёзовке её встречали как благодетельницу, а равно и как страдалицу — в строящемся здесь храме освящался придел во имя преподобного Сергия, созданный в память о Великом князе Сергее Александровиче. Побывав на освящении, приняв участие в крестном ходе с образом Николая-угодника и посетив миссионерскую монастырскую школу, Елизавета Фёдоровна подробно ознакомилась с местной жизнью. Её интересовало всё — крестьянский быт в разных деревнях, состояние народного просвещения, религиозные верования. Край был многонациональный, многоукладный. Русские, татары, мордвины, черемисы (марийцы). От пестроты их праздничных костюмов рябило в глазах. «Была масса язычников, — делилась Великая княгиня впечатлениями в письме царской дочери Ольге, — они все чтят чудотворную икону св. Николая, и язычники даже ставят свечи перед ней... С какой любовью они меня просили “поклониться батюшке-царю”... Там я много слышала о жизни наших крестьян, монастырей, есть очень хорошие, слава Богу; слышала и об язычниках и их образе жизни, о татарах, у которых муллы и миссионеры ведут страшную пропаганду для обращения в мусульманство и против православия, также о сектах и их ложных учениях и т. д. Этот край наполнен разными вероисповеданиями, но, слава Богу, много хороших миссионеров между священниками и даже мирянами».
Как всегда в таких случаях, Елизавета Фёдоровна не оставила посещённый регион без дальнейшего внимания. Уфимскую духовную миссию она взяла под своё официальное покровительство, оказывая практическую помощь в её работе, а Камско-Берёзовскому монастырю прислала как благословение собственноручно написанную икону Спасителя. Иконопись — ещё одно проявление подвижничества Великой княгини. К нему она пришла постепенно, после шитья на покровах, после рисунков для украшения риз. За столь ответственное дело всегда бралась с трепетом, духовно настроившись. Нередко советовалась со специалистами, в частности с отцом Павлом Флоренским. Образ, подаренный в Николо-Березовку, изображал на чеканном золотом фоне Спасителя как Царя Славы, сидящего на троне. Его правая рука благословляла, левая держала развёрнутый свиток с евангельскими словами: «Аз есмь Свет миру».
Великой княгине довелось ещё раз побывать в тех местах. Это случилось во время длительного паломничества, совершенного летом 1914 года в Пермскую губернию и на Урал. Вместе с ней в поездку отправились казначея Марфо-Мариинской обители В. С. Гордеева, традиционно сопровождавшая Елизавету Фёдоровну, гофмейстер А. П. Корнилов и генерал-майор А. А. Зуров, состоявший в должности управляющего конторой Двора Великой княгини. Последнего она практически выхлопотала на эту должность, помня его как одного из первых своих пажей и говоря, что «он благородный, прямой, честный человек и глубоко верующий — как раз, что мне нужно». Помимо обязательного протокола присутствие придворных объяснялось и участием в поездке сестры Елизаветы Фёдоровны, принцессы Виктории Баттенберг с дочерью Луизой.
Удивительно, но с годами Елизавета и Виктория становились всё ближе и ближе друг другу. Такие разные, непохожие ни характерами, ни интересами, они находили что-то общее в своих взглядах, в своём мироощущении. Старшую сестру характеризовали независимость мнений, увлечение философией и геологией, приверженность современным идеям. И вместе с тем она постоянно ощущала какое-то духовное родство с Елизаветой. В отличие от Аликс Элла казалась ей естественной и понятной, её жизнь (Виктория говорила «умение жить») виделась абсолютно правильной, а путь, выбранный после смерти мужа, достойным преклонения. Они совпадали в оценке многих вопросов, любили взаимное общение и старались по возможности чаще встречаться. «Я бесконечно наслаждаюсь обществом Виктории, — признавалась Елизавета, — превосходная женщина, что за ум, сердце, какое глубокое знание человеческой натуры и снисхождение к ней. Как всё здраво и определённо в её уме, который подкрепляется силой души, ободряющей простотой и безмерным руководством». Сёстры словно вернулись во времена своего детства и ранней юности, когда делили общие комнаты в Дармштадте, когда доверяли друг другу личные тайны и вместе переживали трагедии семьи. При каждом удобном случае Виктория приезжала в Россию, чтобы поддержать Эллу, а когда весной 1913 года серьёзно заболела и нуждалась в операции, Елизавета немедленно выехала в Англию, стремясь оказать сестре посильную помощь.
Высокие паломники отправились в путь вечером 5 июля. Обратим внимание на эту дату — день именин Сергея Александровича, день предстоящей гибели Елизаветы Фёдоровны. Обратим ещё и потому, что последнее длительное, широкое паломничество Великой княгини, начавшееся в столь знаменательную отметку календаря, сопровождалось и другими обстоятельствами пророческого характера. Сначала побывали в Сарове и Девееве. Затем, пересев на пароход «Межень», зашли в Николо-Берёзовку, после чего прибыли в Пермь, где визит Елизаветы Фёдоровны превратился в настоящий триумф. Здесь, как и предполагалось, путешественники разделились — Великая княгиня посещала местные храмы и поселения, а её сестра, следуя другим маршрутом, знакомилась с уральскими заводами. Дважды она заезжала в Екатеринбург и, как потом вспоминала, обратила внимание на красивую постройку, оказавшуюся домом инженера Ипатьева. Да-да, тем самым Ипатьевским домом...
Паломничество продолжалось. Елизавета Фёдоровна направилась в Белогорский Свято-Николаевский монастырь, основанный тринадцать лет назад в память чудесного избавления цесаревича Николая от покушения в Японии. Там, на высоком холме, с которого открывалась потрясающая живописная панорама, строился огромный Крестовоздвиженский собор, и туда для встречи Августейшей паломницы пришли тысячи богомольцев, в основном крестьян, сбивших обутые в лапти ноги, но желающих помолиться рядом с той, кого воспринимали почти как святую. Следующим пунктом стал Серафимо-Алексеевский скит, созданный по случаю рождения наследника престола. Основал и возглавлял его игумен Серафим (Георгий Михайлович Кузнецов), хорошо знавший Великую княгиню. Именно ему принадлежат приведённые нами слова о её молитве в Троице-Сергиевой лавре накануне оставления светской жизни, именно он, неоднократно бывавший и молившийся в Марфо-Мариинской обители, пригласил настоятельницу посетить Белогорье, именно ему будет суждено сопровождать гроб убиенной Елизаветы Фёдоровны до места последнего приюта. Но пока, не ведая о грядущем, смиренный игумен отслужил в присутствии подвижницы литургию и панихиду по Великому князю Сергею Александровичу, побеседовал с ней, получил от неё подарки и благословил в дальнейший путь.
Из Белогорья, называемого Уральским Афоном, её дорога лежала в Верхотурье, главную цель паломничества. Туда влекло многое. Место упокоения святого Симеона, Верхотурский монастырь откровенно соперничал с Белой горой, по-своему отражая давнее противостояние Перми и Екатеринбурга. Колоссальный по площади (больше Московского Кремля), он, как и «конкурент», назывался Свято-Николаевским и его собор, возведённый в честь трёхсотлетия Дома Романовых, был точно так же посвящён празднику Крестовоздвижения. Огромный, уступающий по объёму только Исаакиевскому собору в Петербурге и храму Христа Спасителя в Москве, этот памятник могуществу державы гордо возник на границе Европы и Азии. Но Елизавету Фёдоровну сюда привлекала, прежде всего, возможность помолиться у мощей праведного Симеона Верхотурского, особо почитаемого в Царской семье. Недавно при участии Николая II для них была сооружена новая гробница, и теперь, когда явственно ощущалось приближение военной угрозы, хотелось испросить защиту святого.
