Спустя два года ИППО отмечало своё 25-летие. На торжествах, прошедших в Петергофе и в Сергиевском дворце Петербурга, не без гордости отмечалось: «Ныне, обладая в Палестине владениями ценностью почти в два миллиона рублей, Православное Палестинское общество имеет 8 подворий, где находят приют до 10 тысяч паломников, больницу, шесть лечебниц для приходящих больных и 101 учебное заведение с 10 400 учащихся; за 25 лет им выпущено в свет 347 изданий по палестиноведению». Конечно, имелись и проблемы, в том числе финансовые. С большим трудом Елизавете Фёдоровне удалось избежать закрытия некоторых школ общества в Сирии, а заодно освободить его от ежегодных выплат на содержание Русской духовной миссии в Иерусалиме.
В тесном сотрудничестве с такими деятелями ИППО, как М. П. Степанов, Н. М. Аничков, А. А. Дмитриевский, Н. Н. Селифонтов, князь А. А. Ширинский-Шихматов и другие, Великая княгиня трудилась над всеми встававшими перед организацией вопросами, особое внимание уделяя школьной сети. Но, связывая прежде всего миссионерскую деятельность с её духовной составляющей, Елизавета Фёдоровна не уставала хлопотать об усилении русского православного влияния в Святой земле. Из письма в письмо она напоминала Николаю 11 о необходимости защищать российские позиции и расширять достигнутое влияние. «В иерусалимском вопросе с нашей стороны есть упущения, легко устранимые, мне кажется, при спокойной твёрдости, — сказано в декабре 1913 года. — Если русский Государь говорит: “Я так хочу”, этого достаточно, и Бог благословит твоё желание... Почему мы должны бояться греков? Не понимаю, почему они наступают нам на пятки, а мы смиренно терпим! ...А хуже всего, что до сих пор у нас нет дня для служб у Гроба Господня; все остальные конфессии служат свои литургии: католики, греки, армяне, абиссинцы, копты и прочие, — все, кроме русских! Что же это такое!.. У них у всех даже есть часовни в Соборе, а у нас нет, мы ходим-просим и ничего не получаем, а наша прекрасная славянская служба и пение, конечно же, согрели бы сердца тысяч русских паломников». А в июне 1914 года она уже предвкушала скорую победу: «Два года я вынашивала в секрете свой драгоценный замысел об Иерусалиме, как будущая мать своё сокровище: когда наступит срок и дитя должно явиться на свет, она и боится, и радуется, и хочет всё подготовить, чтобы ему было хорошо, и чтобы другие разделили её радость. Но к её радости примешивается страх: как всё пройдёт, будут ли готовы наилучшим образом принять её бесценное чадо. Я сейчас в муках — до лучшего из дней, когда в нашей церкви у Гроба Господня наше духовенство отслужит первую литургию по-русски! Воистину Бог милостив, если этот великий день настанет!.. Какой это будет великий день для наших паломников, как разрастётся теперь наше Палестинское общество — и оно должно расти рука об руку с миссией. О, как я хочу быть там!» Мечты и мысли актуальные и поныне.
Одновременно вернули к рассмотрению и вопрос о паломниках в Бари. В 1910 году по инициативе Елизаветы Фёдоровны было решено купить в этом городе участок земли и построить на нём подворье Палестинского общества. Первоначальный капитал составили деньги (около 246 тысяч рублей), собранные ещё на «Мир Ликийский проект», а с учреждением специального Барградского комитета и возникшей идеей дополнить подворье русским храмом по всей России начался новый сбор средств. О выбранном в Бари месте Великая княгиня писала Государю: «Участок... очень удобный, рядом с вокзалом, в оливковой роще, и оттуда трамвай идёт прямо до базилики (с мощами святителя Николая. — Д. Г.) — наилучшее местоположение и замечательно дёшево. Этот участок даже сориентирован правильно на восток... да почиет на этом предприятии благословение св. Николая и да станет это изумительное дело благословением и божественной связью между ним и твоим народом, и ярким эпизодом твоего царствования — как утешение во многих скорбях, которые тебе приходится нести».
Проектировать церковь и подворье поручили А. В. Щусеву, только что закончившему работы в Марфо-Мариинской обители. За образец архитектор вновь взял строения новгородско-псковских зодчих начала XV века, в итоге возведя рассчитанный на 200 человек храм с двухъярусной звонницей, ризницей и книгохранилищем. Пятиярусный иконостас должны были составить образа XVI—XVII столетий, такие же старинные иконы собирались для убранства храма, а его стены предполагалось расписать в стиле ферапонтовских фресок Дионисия. Война и революция помешают этим планам.
После торжественной закладки подворья, состоявшейся в праздник перенесения мощей святителя Николая, 9 (22) мая 1913 года, началось и строительство странноприимного дома. Его трёхэтажное здание с полуподвалом должно было включать приёмную, палаты и комнаты паломников, кладовые, кухню и столовую. Ещё до завершения всех работ сюда стали прибывать богомольцы, и для ознакомления с их нуждами и внесения возможных поправок в проект Елизавета Фёдоровна отправила в Бари нового члена ИППО, Князя императорской крови Олега Константиновича.
Князь Олег был любимцем своего отца, Великого князя Константина Константиновича, от которого унаследовал поэтический дар. Мечтая о литературной деятельности, талантливый юноша пробовал себя и в прозе, увлекался пушкиноведением, играл в домашних спектаклях. Он серьёзно занимался музыкой и живописью, но больше всего тянулся к художественному слову, к поэзии. Отличали князя и глубокая вера, и горячая любовь к Отечеству. «Бывают минуты жизни, — записал он в дневнике, — когда вдруг страстным и сильным порывом поймёшь, как любишь родину, как её ценишь... В эти мгновения так хочется работать, делать что-нибудь, помогать чем-нибудь своей родине». Как такую работу он воспринял и командировку в Бари, куда отправился в июле 1914 года. Там Олег Константинович внимательно осмотрел постройки, выдвинув затем ряд предложений на заседаниях строительной комиссии. Одно из них говорит о том, что князь подошёл к вопросу не только с практической, но и с эстетической стороны — вместо глухого каменного забора вокруг храма он посоветовал возвести лёгкую железную ограду, чтобы красота церковного здания не скрывалась от прохожих.
К делу храмостроительства и храмоукрашательства Елизавета Фёдоровна обращалась неоднократно. Иногда она первой замечала то, что давно просилось само собой, но почему-то не привлекало внимания других. Посетив Богородицкий женский монастырь в Казани, Великая княгиня пожелала осмотреть место явления и обретения знаменитой чудотворной иконы Божией Матери, ставшей одной из главных святынь России. Для этого пришлось спуститься в помещение под алтарём главного монастырского храма.
Помолившись, Елизавета Фёдоровна выразила удивление и сожаление о запущенности столь святого места. Тогда игуменья Варвара предложила соорудить здесь часовню, посвящённую трёхсотлетию Дома Романовых и порученную покровительству Её Высочества. Великая княгиня с радостью согласилась.
Через пять месяцев она писала управляющему Казанской епархией преосвященному Алексию: «Глубоко счастлива, что Господь сподобляет меня принять участие в святом деле сооружения часовни на месте явления чудотворной Казанской иконы Божией Матери. На днях вышлю вам, Владыко, план маленького храма-часовни, который разработан архитектором академиком Щусевым, строителем моего храма в обители. Со своей стороны я желала бы прислать все иконы и соорудить сень над царскими вратами, в которой будет вставлена чудотворная икона. Весь храм будет напоминать древние катакомбы, а отчасти и усыпальницу Великого князя Сергея Александровича». По поручению Елизаветы Фёдоровны в Казань приезжал её секретарь, Владимир фон Мекк, сделавший дополнительные архитектурные наброски, а в Москве о проекте ей докладывал прибывший из Казани инженер П. П. Голышев. После чина основания храма-часовни, совершенного в день рождения цесаревича Алексея 30 июля 1911 года, начались строительные работы, завершённые через двадцать один месяц. Выбрав днём освящения пасхальную субботу 20 апреля 1913 года, Великая княгиня прибыла на торжество и смогла увидеть то, о чём мечтала — богатую сень с иконой, золочёные лампады (среди них поднесённую от себя и от сестры-царицы), стены, расписанные по эскизам, утверждённым ею в Москве, украшения иконостаса, выполненные по образцам из её домового храма Марфы и Марии. Звонили колокола, шёл крестный ход, со всех сторон звучало «Христос Воскресе!». На душе было светло.
