Сергей Александрович уже собирался туда отправиться, и в два часа к подъезду была подана его карета. Перед самым выходом он сделал последнее частное распоряжение — воспитатель племянников получил его согласие на покупку для Великой княжны Марии столь желанной ею мандолины. Однако приподнятое настроение мужа Елизавете Фёдоровне не передалось. С самого утра её не покидало странное чувство, которое она назовёт «безотчётной тоской». Это ощущение дополнялось смутной тревогой, мучившей в последние дни, предчувствием какой-то опасности. Ещё накануне Великая княгиня, сама не зная почему, отговаривала супруга от его намеченной поездки в Петербург.
Было без четверти три. Готовясь к отъезду, Елизавета Фёдоровна находилась в своих комнатах, дети занимались с учителями. Внезапно на улице прогремел страшный взрыв. Он был очень сильным, но каким-то глухим. «Как будто снег сбросили с крыши, — скажет потом Великая княгиня, — только гораздо громче». Она сразу поняла, что случилось. Воскликнув: «Это с Сергеем! Сергея убили!» — кинулась вниз, выбежала в одном платье на улицу и вскочила в сани. На ходу кто-то успел накинуть на неё шубу. Вдогонку бросилась Элен Джунковская, схватившая первое попавшееся под руку пальто. Сани помчались в объезд Чудова монастыря и моментально оказались перед Никольскими воротами, где уже начала собираться толпа.
Нет таких слов, что могли бы передать чувства Елизаветы Фёдоровны в те ужасные минуты. Полиция, сначала попытавшаяся не пропустить её к месту взрыва, отступила, и глазам Великой княгини открылась жуткая картина — груда искорёженных обломков, окровавленный снег... «Тело Великого князя, — сообщит позднее официальный источник, — оказалось обезображенным, причём голова, шея, верхняя часть груди с левым плечом и рукой были оторваны и совершенно разрушены, левая нога переломлена с раздроблением бедра, от которого отделилась нижняя его часть, голень и стопа. Силой произведённого злоумышленником взрыва кузов кареты, в которой следовал Великий князь, был расщеплён на мелкие куски...» Елизавета Фёдоровна упала на колени. Молча, с окаменевшим лицом, на которое боялись взглянуть стоявшие вокруг, она стала собирать частицы разорванного тела мужа. Что-то из найденного складывала в платок. Вдруг она заторопилась: «Скорее, скорее, Сергей так ненавидел беспорядок и кровь!» Эта мысль, как позднее расскажет Великая княгиня, была единственной в её сознании.
Некоторые попытались ей помочь — передавали найденные в разных местах площади кольца, медальоны, обрывки мундира... Кто-то поднял уцелевший бумажник. «Крест, — взмолилась Елизавета Фёдоровна, — найдите крест!» Когда же, наконец, ей поднесли изорванную цепочку с образами и золотой нательный крестик, повреждённый взрывом и залитый кровью, Великая княгиня крепко зажала их в своей руке, как самое дорогое сокровище. Вероятно, она так и держала крест мужа, пока к Никольским воротам спешили лица свиты, пока останки Сергея Александровича перекладывали на принесённые со склада носилки и покрывали их чьей-то шинелью, пока в полной тишине она шла рядом с этой скорбной ношей во дворец...
Носилки, с которых ещё долго продолжала капать кровь, принесли в Алексеевский храм Чудова монастыря и поставили возле раки святителя Алексия. Тотчас над останками мученика была отслужена первая панихида, и под сводами древней церкви Великому князю Сергею Александровичу впервые провозгласили вечную память. Присутствовали только самые близкие, многие стояли на коленях. Привели племянников, Дмитрия и Марию, которым запретили появляться на месте убийства, и теперь, глядя на покрытые носилки, они впервые ощутили весь ужас происшедшего. Великая княжна на всю жизнь запомнила эту страшную картину — плачущие люди, дрожащий голос священника и отрешённый пугающий взгляд Елизаветы Фёдоровны.
В семь часов вечера останки Великого князя, облачённые в мундир, переложили в гроб, и спустя час в том же храме епископом Дмитровским Трифоном была отслужена вторая панихида, на сей раз официальная. В скорбном молчании застыли лица свиты, представители московской администрации, штаба военного округа, сословных учреждений и общественных организаций. Покидая по окончании службы Кремль, многие из них заметили, что в Николаевском дворце не зажигают свет. О происходящем за тёмными окнами было страшно подумать...
В тот вечер Елизавета Фёдоровна отказалась от ужина и, не найдя в себе сил оставаться одной в своей общей с мужем спальне, направилась после совершённой вместе с детьми молитвы в комнату Марии. Здесь она провела всю ночь в разговорах о Сергее Александровиче, постепенно приходя в себя. Напряжение чуть отпустило, и Великая княгиня впервые за долгие часы после катастрофы разразилась рыданиями.
Девочка уснула, а её тётя Элла всё ещё продолжала плакать. На ней по-прежнему было светлое платье, в котором она успела ещё после первой панихиды посетить умирающего в Яузской больнице кучера Андрея Рудинкина, много лет прослужившего Великому князю, — несчастный возничий не должен был видеть супругу хозяина в трауре. До последней своей минуты, наступившей спустя три дня, он оставался в уверенности, что Сергей Александрович не пострадал. Воздавая последний долг, Елизавета Фёдоровна накануне похорон мужа приедет на отпевание верного слуги и, поддерживая его вдову, пешком пойдёт за катафалком до Павелецкого вокзала. Похоронят Рудинкина на его малой родине в Подмосковье. Каким-то чудом могила великокняжеского кучера в селе Ивановском Серпуховского района сохранилась до сих пор, цел и поставленный стараниями Елизаветы Фёдоровны надгробный камень. На одной из граней памятника высечены слова из Евангелия: «Добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многими тебя поставлю; войди в радость господина твоего».
* * *
Адский план террористов осуществился. В день покушения Каляев долго дежурил у Воскресенских ворот близ Красной площади в ожидании выезда Сергея Александровича. Нервничал, периодически смотрел на вывешенную картину, в стекле которой отражается идущая от Кремля дорога. Вскоре, заметив суету городовых, предвещающую скорый проезд Сергея Александровича, бомбист направился к Никольской башне. Одновременно с противоположной стороны, повернув от Чудова монастыря и набирая скорость, великокняжеская карета вынеслась на небольшую площадь между Арсеналом и Сенатом.
От Никольских ворот экипаж отделяло около тридцати метров, когда подбежавший террорист кинул бомбу в левое окно кареты. Через секунду мощный взрыв потряс весь Кремль. В соседних зданиях вылетели стёкла, а люди в кабинетах бросились на пол, опасаясь, что сейчас рухнут стены. На месте кареты взметнулся высокий столб густого дыма, который ещё долго не мог рассеяться. Оглушённый взрывом Каляев некоторое время оставался возле задних колёс кареты. Он бросал бомбу с предельно близкого расстояния, однако остался невредим. Немного опомнившись, убийца медленно пошёл к воротам, но тут его задержал городовой Леонтьев. Наконец-то подбежали пришедшие в себя охранники, боевика разоружили и отправили в участок. Он не сопротивлялся.
Поскольку убийца отказался себя назвать, полиция занялась выяснением его личности. С трудом, через несколько недель узнали: Иван Каляев, уроженец Варшавы, двадцать восемь лет, наполовину поляк, не доучился последовательно в трёх университетах, побывал в тюрьме и в ссылке. На вопросы следователей он не отвечал, зато удивил жандармов страстным желанием узнать, что пишут о нём в газетах. Сергей Александрович и Елизавета Фёдоровна оказались правы, говоря о мотивах, движущих фанатиками террора, — резонанс, всеобщее внимание, след в истории. Сидя в тюрьме, преступник продолжал разыгрывать героя, не догадываясь, что является всего лишь орудием в чужих руках, одноразовым инструментом, разменной монетой, пешкой... На третий день около восьми часов вечера Каляева из Якиманского арестного дома повезли в Пятницкую полицейскую часть. Там его ввели в помещение канцелярии, где оставили под наблюдением жандармского ротмистра. Вскоре в комнату, сопровождаемая каким-то генералом и другими лицами, вошла дама в чёрном платье и с траурной вуалью. На вопрос преступника: «Кто вы?» — прозвучал ответ, заставивший его вздрогнуть. Перед ним стояла Великая княгиня Елизавета Фёдоровна.
