Спектакль готовился серьёзно, и Станиславского встречали очень тепло. Работа начиналась рано, так что Великая княгиня уже в четыре часа утра сама заботилась о завтраке для участников, поскольку прислуга в такое время отсутствовала. Режиссёра это весьма тронуло, а наличие среди друзей генерал-губернатора и его жены подлинных талантов приятно удивило. Зинаиде Юсуповой он даже на полном серьёзе предложил подумать об артистической карьере. Кроме неё свои роли достались князьям В. Голицыну и П. Волконскому, секретарю Елизаветы Фёдоровны камергеру Н. Жедринскому, фрейлине Великой княгини Е. Козляниновой, камергеру А. Корнилову, жене обер-полицмейстера С. Треповой. К ним присоединились воспитанники Музыкально-драматического училища, оркестранты во главе с дирижёром Большого театра И. Альтани и адъютант Великого князя А. Стахович, разучивший баритональную оперную партию Муция в «Песне торжествующей любви». Для роли его слуги, немого малайца, пригласили артиста Большого театра В. Гельцера, выдающегося характерного танцовщика и мимического актёра. Сцена с его участием должна была стать «гвоздём» вечера, поскольку на недавней премьере оперы она, специально написанная для Гельцера, потрясла публику, сделавшись темой обсуждения московских театралов. Словом, представление обещало быть ярким, зрелищным, незабываемым. Таким оно в итоге и получилось, заменив гостям Сергея Александровича традиционный светский раут и став своеобразной сенсацией. «Американцы говорят, — напишет Немирович-Данченко, — “Трудно сказать, где и когда что начинается и откуда придёт развязка”. Спектакль вышел очень удачным и оказался первой зарницей нашего театра».
Цель была достигнута — узнав о столь высоком внимании к режиссёрам-энтузиастам, сразу семеро из директоров и членов попечительского совета Филармонического общества согласились финансировать их проект. Административные формальности уладились, и уже 14 октября того же года Художественный театр распахнул свои двери. На имя Их Императорских Высочеств в знак уважения и благодарности были направлены приветственные телеграммы. Спустя полтора месяца Великий князь с супругой посетят первую постановку МХТ, «Царь Фёдор Иоаннович» А. К. Толстого, а через год побывают там же на спектакле «Дядя Ваня» А. П. Чехова. О полученном ими впечатлении Немирович-Данченко сообщит автору пьесы: «В течение двух дней, за обедом, ужином, чаем у них во дворце только и говорили, что о “Дяде Ване”... Пьеса произвела на них такое громадное впечатление, что они ни о чём больше не могли думать».
Вдохновлённые изначальным интересом Великокняжеской четы к своей работе, Станиславский и Немирович-Данченко ещё не раз обратятся за помощью к Сергею Александровичу, а имя Елизаветы Фёдоровны будут порой использовать и без её ведома. Например, ища источники финансирования среди московского купечества, Владимир Иванович запросто скажет миллионеру и меценату К. К. Ушкову: «Ну что вам стоит пожертвовать какие-нибудь пятьсот рублей. Вот Великая княгиня зачастила ходить к нам — а на сцене какое-то тряпьё». Далее, по словам режиссёра, последовал диалог: «Хорошо, — говорит Ушков, — пятьсот, говоришь? (В весёлую минуту он любил с собеседником переходить на “ты”.) Я тебе эти пятьсот дам, но смотри — скажи обязательно Великой княгине, что это я пожертвовал, хорошо?» — «Хорошо, только давай». — «Смотри ж, не забудь, что от меня пятьсот рублей, от Константина Ушкова». Елизавета Фёдоровна наверняка улыбнулась бы, узнав о таком разговоре и о том, что даже заочно смогла помочь доброму делу.
Нелёгкая доля мастеров сцены всегда вызывала сочувствие Великокняжеской четы. В Москве Сергей Александрович принял на себя покровительство над Обществом призрения престарелых и лишённых способностей к труду артистов и их семей, при котором открылось убежище имени Александра III. Благотворительные вечера, устраиваемые в пользу этой организации, помогали собирать средства для тех, кто когда-то имел успех и снискал любовь публики, а ныне в полном забвении еле сводил концы с концами. Сознавал Великий князь и другое — множество своих проблем артисты смогут решить лишь сообща, организованно. А потому он не только разрешил проведение в марте 1897 года I Всероссийского съезда сценических деятелей, но и согласился председательствовать на его открытии, придав мероприятию больший авторитет.
С некоторыми служителями Мельпомены семья генерал-губернатора была хорошо знакома лично. Прославленная Мария Николаевна Ермолова и знаменитая Надежда Михайловна Медведева удостаивались особых знаков её внимания, не оставались в тени и начинающие таланты. Ольгу Леонардовну Книппер Великий князь как-то удивил при встрече осведомлённостью о её семействе, но в ещё большее изумление была повергнута мать Ольги, Анна Ивановна, одарённая певица, преподававшая в Музыкально-драматическом училище при МФО. Однажды после концерта Великокняжеская чета спросила Анну Ивановну о здоровье писателя А. П. Чехова, с которым дружила её дочь, и заодно поинтересовалась, когда же состоится их свадьба. Певица была ошарашена — о том, что Ольга выходит замуж, она узнала впервые, жених и невеста скрывали от неё это намерение до последнего.
Другая восходящая звезда, Мария Фёдоровна Андреева, вызывала симпатии Елизаветы Фёдоровны, решившей даже написать портрет молодой актрисы и долго не подозревавшей, с какой личностью столкнулась. Супруга важного чиновника А. Желябужского, человека с тонким художественным вкусом и любовью к сцене, Андреева фактически оставила семью, окунувшись в бурный роман с Саввой Морозовым, а затем вступила в гражданский брак с Максимом Горьким. К тому же эмансипированная дамочка прониклась идеями социал-демократии и, пользуясь положением в обществе, тайно помогала марксистам. Да, актёрский талант — инструмент многопрофильный, иногда он удачно прикрывает истинное лицо человека, вводя в заблуждение людей с чистой совестью. Но без плевел нет и зёрен.
Москва не просто любила сценическое искусство — она буквально болела им. Кружащий головы запах кулис, казалось, не оставлял равнодушным никого: театры легко становились клубами, клубы — театрами. Обсуждались премьеры, сравнивались таланты, пробовались собственные возможности. Сцена и зрительный зал могли возникнуть практически где угодно. Этот массовый театральный дилетантизм быстро сделался одной из форм общего образования и воспитания москвичей. Быть «московским театралом» значило быть человеком культурным, думающим, бережно относящимся ко всему, что облагораживает душу. Именно так и понимал значение театра Великий князь Сергей, именно такие задачи и привлекали здесь Великую княгиню Елизавету.
Познакомившись с театральными художниками, она заинтересовалась творчеством некоторых новаторов, и особенно Константина Коровина. Однажды Сергей Александрович спас его от неприятностей, грозивших в результате статьи-доноса, а Елизавета Фёдоровна со временем привлечёт художника к одному выставочному проекту. В области же театральной живописи она практиковалась и сама, работая, понятно, на любительском уровне. Вместе с подругами писала декорации для домашних постановок, к ним же создавала эскизы костюмов.
Обладая способностями к рисованию, Елизавета Фёдоровна поначалу весьма слабо разбиралась в изобразительном искусстве. Правда, отсутствие знаний компенсировалось хорошим вкусом, тонким пониманием и ощущением гармонии. Это замечали многие. Устроители московского Музея изящных искусств, трудившиеся под руководством Сергея Александровича, нисколько не сомневались, что лучше Великой княгини никто не подберёт цветового оформления колоннады парадной лестницы. Но рядом с супругом, глубоко и серьёзно увлечённым всем, что касалось прекрасного, Елизавета постепенно возрастала, открывая для себя неведомый ранее мир и находя в нём место для своих забот.
Детство Великого князя прошло во дворцах, наполненных шедеврами живописи и ваяния, и уже в ранние годы он внимательно присматривался к творениям прославленных мастеров. Высокое искусство всегда было рядом. Даже одну из царскосельских комнат маленького Сергея, Рафаэлевскую, украшали копии знаменитых ватиканских плафонов. Тогда же царевичу очень повезло с учителями рисования, а в пятнадцать лет он начал серьёзно изучать художественные коллекции Эрмитажа, став со временем их прекрасным знатоком. Полученные знания Сергей продолжил пополнять самостоятельно. Увлечение быстро переросло в нечто большее, и уже вскоре он достаточно профессионально разбирался в европейском искусстве. Здесь его интересовало всё, но особенно привлекала итальянская живопись, в первую очередь флорентинцы. Занявшись изучением этой школы, он будет стремиться ознакомиться с произведениями её мастеров в русских собраниях и, уж конечно, при поездках в Италию. «Вся эта древняя живопись, — признается он другу, — открыла мне новый, совсем ещё неизвестный мне горизонт — это особый мир и мир хороший, я с ним сживаюсь и нахожу в этом большую прелесть».
