— Он продолжит составлять планы и готовить победу, — сказал Баррас.

— Пусть он составляет сколько угодно планов. Если из меня что-нибудь выйдет, не трудитесь посылать мне хотя бы один из них.

— Почему же?

— Потому что битвы выигрывают не с помощью карты, циркуля и булавок с головками из красного, голубого или зеленого воска. Их выигрывают с помощью интуиции, зоркого глаза и таланта. Хотел бы я знать, посылали ли Ганнибалу из Карфагена планы сражений у Треббии, у Тразименского озера и при Каннах. Ваши планы заставляют меня лишь пожимать плечами. Знаете, что вам следовало бы сделать? Вам следовало бы сообщить мне полученные подробности о сражении при Лоано, и, раз карта развернута в этом месте, мне было бы интересно проследить движение наших и австрийских войск.

Баррас достал из кармана депешу, составленную с краткостью телеграфного сообщения, и протянул ее Бонапарту.

— Терпение, — сказал он, — у вас уже есть карта; быть может, за ней последует и пост командующего.

Бонапарт жадно прочел депешу.

— Хорошо, — произнес он, — Лоано — это ключ от Генуи, а Генуя — это кладовая Италии.

Затем, продолжая читать послание, он сказал:

— Массена, Келлерман, Жубер — какие люди! Чего только нельзя совершить вместе с ними?.. Тот, кто сумел бы их объединить, связать их между собой, стал бы Юпитером Олимпийцем, повелителем молнии.

Затем он прошептал имена Гоша, Клебера и Моро и лег на огромную карту (лишь один уголок ее был приоткрыт), с циркулем в руке.

Он принялся изучать марши и контрмарши войск, предшествовавшие прославленной битве при Лоано.

Бонапарт едва заметил уход Барраса, когда тот попрощался с ним, настолько он был увлечен стратегическими комбинациями.

— Должно быть, не Шерер, — размышлял он вслух, — задумал и осуществил этот план. И не Карно… слишком много неожиданностей в наступлении. Вероятно, это очень сильный человек. Без сомнения, Массена.

Он уже почти полчаса изучал карту, что отныне принадлежала ему, когда дверь открылась и слуга доложил:

— Гражданка Богарне!

Поглощенному своим занятием Бонапарту послышалось: «Гражданин Богарне!», и он решил, что юноша, которого он уже видел, пришел поблагодарить его за оказанную любезность.

— Пусть войдет, — вскричал он, — пусть войдет!

В тот же миг на пороге показался не молодой человек, с которым он встречался, а очаровательная женщина лет двадцати семи-двадцати восьми. Удивленный Бонапарт приподнялся, и, стоя на одном колене, впервые увидел перед собой вдову Богарне Марию Розу Жозефину Таше де ла Пажери.

Бонапарт застыл, пораженный и охваченный восхищением.

Госпожа де Богарне была, как мы уже говорили, двадцативосьмилетней женщиной бесспорной красоты; ее движения были исполнены прелестной фации, и от всего ее облика веяло неким сладостным ароматом, напоминавшим благоухание, которым Венера награждала своих избранниц, дабы они внушали любовь.

У нее были темные волосы и карие глаза, прямой нос, улыбчивый рот, безупречный овал лица, грациозная линия шеи, гибкая и подвижная фигура, дивные кисти рук.

Чрезвычайно приятно звучал ее креольский акцент, почти незаметный и лишь свидетельствовавший о том, что она родом из тропиков.

Как уже понял читатель по девичьему имени г-жи де Богарне, она происходила из знатной семьи. Она родилась на Мартинике и, подобно всем креолкам, была предоставлена самой себе — вот и все ее образование; однако удивительные свойства ума и души сделали мадемуазель Таше де ла Пажери одной из самых выдающихся женщин, какие когда-либо появлялись на свет. У нее было доброе сердце, и она рано поняла, что негры, чьи курчавые волосы напоминают шерсть, достойны жалости больше других народов: властные и алчные белые оторвали их от родины и увезли на чужбину, постоянно подвергающую их мучениям и порой убивающую.

Первым зрелищем, поразившим Жозефину, был вид этих страдальцев: разлученные с семьями и согнанные в рабочее стадо, они подставляли нещадно палящему солнцу и палке надсмотрщика вечно согнутую спину и для чужих людей обрабатывали землю, поливая ее собственным потом и кровью.

Она пыталась понять своим юным умом, почему эти люди отлучены от законов, по которым живет весь людской род; почему они влачат жалкое существование, лишенные одежды, крыши над головой, собственности, чести и свободы; она знала только, что они с детства, пожизненно, безнадежно обречены на вечные муки ради обогащения алчных хозяев. Благодаря милосердию юной Жозефины дом ее родителей превратился для рабов в рай. Его обитателей еще различали по цвету кожи, но негры пользовались всеми правами, за исключением свободы, некоторые из них вкушали радости жизни; в то время как на острове ни один неф не надеялся жениться на любимой им негритянке, в этом доме, в отличие от других, браки по любви были наградой рабам за труд и их преданность юной хозяйке Жозефине.

Ей было лет тринадцать-четырнадцать, когда она впервые увидела у своей тети Реноден прибывшего на Мартинику благородного молодого офицера, обладавшего массой достоинств.

Это был виконт Александр де Богарне.

У него были все качества, необходимые для того, чтобы нравиться.

У нее были все душевные свойства, необходимые для того, чтобы любить. Они полюбили друг друга с самозабвением юности, которой выпало счастье осуществить свою мечту — встретить родственную душу.

— Я вас выбрал, — говорил Александр, нежно пожимая ей руку.

— А я, я вас нашла! — отвечала Жозефина, подставляя ему лоб для поцелуя.

Тетя Реноден утверждала, что противиться любви молодых людей — значило бы противиться воле Провидения. Родители юноши и девушки находились во Франции, и необходимо было получить согласие на этот брак, для которого, по мнению тети Реноден, не было никаких препятствий. Однако они возникли в лице господ Богарне, отца и дяди жениха. В порыве братской дружбы они некогда поклялись соединить своих детей узами брака. Тот, кого девушка уже считала своим супругом, должен был жениться на своей кузине.

Отец Александра сдался первым. Видя, что его отказ поверг молодых людей в отчаяние, он постепенно смягчился и в конце концов взялся самолично сообщить брату о перемене, расстроившей их планы. Однако тот оказался менее сговорчивым и потребовал, чтобы кузен выполнил взятое обязательство, заявив, что если брат согласен нарушить свое обещание — а это недостойно дворянина, — то он остается верным своему слову.

Отец виконта вернулся в отчаянии от ссоры с братом, но, предпочитая ненависть брата несчастью сына, не только подтвердил обещание дать согласие на брак, но и дал это согласие.

И тут юная Жозефина, которой было суждено впоследствии явить миру пример столь высокого самопожертвования и столь безграничной преданности, предвосхитила, так сказать, грядущий великий акт развода и стала настаивать на том, чтобы ее возлюбленный пожертвовал своим чувством к ней ради мира и спокойствия в семье.

Она заявила виконту, что хочет побеседовать с его дядей, и вместе с Александром отправилась на свидание с г-ном де Богарне. Она оставила молодого человека в комнате, соседствовавшей с гостиной, где г-н де Богарне, удивленный этим визитом, согласился принять ее. Когда она вошла, г-н де Богарне встал, ибо он был дворянином и к нему пришла женщина.

— Сударь, — сказала девушка, — вы меня не любите и не можете любить; однако, что вы обо мне знаете, чтобы меня ненавидеть? Где вы взяли эту ненависть, которую направили на меня, и что ее оправдывает? Уж, наверное, не моя привязанность к виконту де Богарне: она чиста, законна и пользуется взаимностью. Мы не подозревали, когда впервые сказали друг другу о своей любви, что общественные условности и чуждые мне интересы могут когда-нибудь придать нашему первому признанию преступный характер. Что ж, сударь, стало быть, вся наша вина, особенно моя, сводится к этому браку, задуманному моей тетей и одобренному г-ном де Богарне. Скажите, если бы мы с Александром, покоряясь вашей воле в ущерб собственному счастью, нашли в себе жестокое мужество принести это счастье вам в жертву, если бы мы отказались от нашего брака, разрушающего тот, о котором вы договорились, вы бы по-прежнему считали своего племянника недостойным вашей дружбы, а меня все так же считали бы заслуживающей вашего презрения?