— Вашей листовке никто не поверит, — сказал Баррас, пожимая плечами.

— Ей будут верить завтра, — ответил Сотен, — это все, что нам требуется. Какое нам дело, что послезавтра ей перестанут верить. Уловка будет удачной.

Члены Директории разошлись, отдав приказ первым делом задержать своих коллег Карно и Бартелеми.

В то время как министр полиции Сотен сочинял свои афиши и предлагал расстрелять Карно и еще сорок два депутата, в то время как отменили назначение пятого члена Директории — Бартелеми, пообещав его место Ожеро в том случае, если вечером следующего дня им останутся довольны, двое мужчин спокойно играли в триктрак в одном из уголков Люксембургского дворца.

Один из них, который был лишь на три года моложе другого, начинал свою службу в качестве офицера инженерных войск; он опубликовал несколько математических эссе и благодаря этому был принят в ряд ученых обществ. Кроме того, он сочинил похвальное слово Вобану, за что удостоился награды Дижонской академии.

Будучи в начале Революции капитаном инженерных войск, он стал кавалером ордена Святого Людовика. В 1791 году он был избран депутатом Законодательного собрания от департамента Па-де-Кале. Первая его речь была направлена против принцев, эмигрировавших в Кобленц, против маркиза де Мирабо, против кардинала де Рогана и г-на де Калонна, который плел интриги при дворах иностранных королей, чтобы убедить их объявить войну Франции. Он предложил заменить офицеров-дворян, которые ушли из армии, унтер-офицерами и сержантами. В 1792 году он потребовал разрушить все бастилии на территории Франции и предложил меры по избавлению солдат и офицеров от слепого подчинения, которого от них требовали.

В те дни, когда Революции грозила иностранная интервенция, он потребовал изготовить триста тысяч пик, чтобы вооружить население Парижа. Избранный депутатом Национального Конвента, он без колебаний проголосовал за казнь короля. Он также одобрил присоединение к Франции княжества Монако и части Бельгии.

В марте 1793 года он получил назначение в Северную армию и во время сражения при Ватиньи отстранил от командования генерала Гратьена, отступившего перед лицом неприятеля, самолично встал во главе французских войск и отвоевал потерянные позиции.

Избранный в августе того же года членом Комитета общественного спасения, он проявил свой безмерный талант, ныне признанный всеми, развернув деятельность по формированию четырнадцати армий и составлению планов сражений не только для каждой армии в отдельности, но и для их боевых действий в целом. Тогда же благодаря ему наши армии одержали ряд поразительных побед, следовавших одна за другой, начиная со взятия Тулона и вплоть до капитуляции четырех крепостей на севере.

Этого человека звали Лазар Никола Маргерит Карно; он был именно тем четвертым членом Директории, что не сумел договориться с Баррасом, Ребелем и Ларевельер-Лепо и только что был осужден на смерть своими коллегами, считавшими его слишком опасным, чтобы оставить в живых.

Его партнер, маркиз Франсуа Бартелеми, переставлявший фишки столь же небрежно, сколь решительно играл Карно, был последним из пяти назначенных членов Директории; единственная заслуга его состояла в том, что он был племянником аббата Бартелеми, автора «Путешествия молодого Анахарсиса».

Будучи во время Революции французским посланником в Швейцарии, он двумя годами раньше заключил в Базеле мирные договоры с Пруссией и Испанией, положившие конец первой антифранцузской коалиции.

Он стал членом Директории вследствие своей общеизвестной умеренности, и вследствие той же умеренности коллеги исключили его из своих рядов и распорядились взять под стражу.

Был уже час ночи, когда шестая партия в триктрак завершилась победой Карно.

Друзья стали прощаться, пожимая друг другу руки.

— До свидания, — сказал Карно Бартелеми.

— До свидания? — переспросил Бартелеми, — вы в этом твердо уверены, дорогой коллега? В нынешние времена, отправляясь спать, я отнюдь не уверен, что назавтра снова увижу друга, с которым расстался.

— Черт возьми, чего вы боитесь? — спросил Карно.

— Гм-гм! — хмыкнул Бартелеми, — недолго получить удар кинжалом.

— Полноте! — сказал Карно, — уж вы-то можете быть спокойны: они прикажут зарезать не вас, а меня. Вы слишком добродушны, чтобы вас стали опасаться; они поступят с вами, как когда-то поступили с «ленивыми королями»: коротко остригут и заточат в монастырь.

— Но в таком случае, если вы этого боитесь, — продолжал Бартелеми, — почему вы предпочитаете не побеждать, а быть побежденным? Ведь в конце концов, судя по предложениям, что нам сделали, свержение трех наших собратьев зависело только от нас.

— Милейший, — произнес Карно, — вы видите не дальше собственного носа, который, к несчастью, уступает в длине носу вашего дяди. Что за люди сделали нам эти предложения? Роялисты. Но неужели вы полагаете, что роялисты смогут когда-нибудь простить мне то, что я им сделал? Мне остается лишь выбрать вид казни: роялисты повесят меня как цареубийцу; члены Директории зарежут как роялиста. Я предпочитаю быть зарезанным.

— И с такими-то мыслями, — спросил Бартелеми, — вы отправляетесь спать к себе?

— Где же прикажете мне ложиться?

— Ну, в каком-нибудь другом месте, где вы могли бы быть в безопасности.

— Я фаталист! Если кинжалу суждено найти ко мне путь, он его отыщет… Спокойной ночи, Бартелеми! Моя совесть чиста; я голосовал за казнь короля, но спас Францию. Пусть же Франция позаботится обо мне.

Карно вернулся к себе и спокойный, как всегда, лег в постель.

Он не ошибся: некий немец получил приказ арестовать его и убить при малейшей попытке сопротивления.

В три часа ночи этот немец и его сбиры явились к дверям Карно, жившего вместе с младшим братом.

Слуга, увидев сбиров и услышав, что их начальник на ломаном французском языке спрашивает, где гражданин Карно, отвел их в спальню младшего из братьев; тому нечего было опасаться, и поэтому он, будучи арестован, некоторое время держал солдат в заблуждении.

Затем слуга поспешил предупредить своего хозяина, что пришли его арестовать.

Полураздетый Карно скрылся через одну из калиток Люксембургского сада, от которой у него были ключи.

После этого слуга вернулся. Завидев его, арестованный понял, что брат спасен, и назвал себя.

Разъяренные солдаты осмотрели все апартаменты Карно, но нашли лишь его пустую кровать с еще теплой постелью.

Оказавшись в Люксембургском саду, беглец на миг остановился, не зная, куда направиться. Он явился в меблированные комнаты на улице Анфер, но там ему сказали, что не осталось ни одного, даже крошечного свободного номера.

Он побрел дальше куда глаза глядят, и тут внезапно раздался пушечный выстрел — сигнал тревоги.

При этом звуке распахнулись двери и окна некоторых домов. Что ожидало полураздетого Карно? Его непременно задержит первый же патруль; кроме того, со всех сторон к Люксембургскому дворцу направляются войска.

И вот патруль показался на углу улицы Старой Комедии.

Какой-то привратник приоткрыл дверь, и Карно устремился к нему.

Судьбе было угодно, чтобы этот славный малый прятал его до тех пор, пока тот не подыскал себе другое пристанище.

Что касается Бартелеми, которому Баррас дал дважды за один день почувствовать, какая участь ему уготована, то он не принял никаких мер предосторожности.

Через час после того как он простился с Карно, его арестовали прямо в постели; он даже не попросил, чтобы ему показали распоряжение об аресте, и лишь произнес: «О, моя родина!»

Его слуга по имени Летелье, который не расставался с ним на протяжении двадцати лет, попросил, чтобы его арестовали вместе с хозяином.

Ему отказали в столь необычной просьбе; позднее мы увидим, как он добился этой милости.

Оба Совета избрали комиссию, которая должна была непрерывно заседать. Председателем этой комиссии стал Симеон. Когда прозвучал сигнал тревоги, он еще не успел прийти.