Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Третий декрет предписывал военным спать в одежде на случай внезапных нападений, на которые не скупился противник. Смертная казнь грозила любому солдату, офицеру или военачальнику, которого застанут раздетым.

Не пройдет и шести дней, как мальчику, только что вступившему в город, предстоит увидеть эти декреты в действии.

Все эти обстоятельства, как уже было сказано, вместе с поступавшими из Парижа вестями, придавали Страсбуру — от природы мрачному городу — еще более мрачный характер.

— Из Парижа поступили известия о казни королевы, казни герцога Орлеанского, казни г-жи Ролан и казни де Байи.

В городе также поговаривали о близившемся освобождении Тулона от англичан, но это были всего лишь непроверенные слухи.

Так что в это время Страсбур представал перед человеком со стороны отнюдь не в радужных тонах.

После девяти часов на темных узких улочках города хозяйничали патрули национальной гвардии и общества «Пропаганда», следившие за общественным порядком.

В самом деле, до чего же зловещими должны были казаться путешественнику, прибывшему из мирного не приграничного города, эти ночные звуки чеканных шагов, которые внезапно замирали, после чего раздавался приглушенный приказ командира и лязг металла всякий раз, когда один дозор встречался с другим и они обменивались паролями.

Два-три таких отряда уже прошли мимо нашего юного героя и его провожатого, не обратив на них внимания, как вдруг показался новый патруль и в ночи послышались слова: «Стой, кто идет?»

В Страсбуре отвечали на оклик дозора тремя различными способами, каждый из которых довольно красноречиво свидетельствовал о политических взглядах человека.

Равнодушные отвечали: «Друзья». Умеренные отвечали: «Граждане». Ярые революционеры отвечали: «Санкюлоты».

— Санкюлот! — решительно воскликнул Коклес в ответ на обращенный к нему вопрос.

— Подойди сюда! — прогремел повелительный голос.

— А! Прекрасно, — сказал Коклес, — я узнаю его: это гражданин Тетрель; я сейчас все улажу.

— Что за гражданин Тетрель? — поинтересовался юноша.

— Друг народа, гроза аристократов — одним словом, безупречный человек! И Коклес направился к патрулю спокойной походкой человека, которому нечего бояться.

— Это я, гражданин Тетрель, это я!

— А! Так ты меня знаешь, — проговорил командир отряда, великан ростом в пять футов десять дюймов, высота которого вместе со шляпой, увенчанной плюмажем, достигала семи футов.

— А как же! Кто же в Страсбург не знает гражданина Тетреля? — промолвил Коклес, и, поравнявшись с гигантом, он прибавил: — Добрый вечер, гражданин Тетрель!

— Прекрасно, что ты меня знаешь, — отозвался великан, — но я-то тебя не знаю.

— О! Это не так! Ты меня знаешь: я гражданин Коклес, а при тиране меня звали Соней; ты сам окрестил меня таким именем, когда твои лошади и собаки бывали в гостинице «У фонаря». Соня! Неужели ты не помнишь Соню?

— Ну да! Я прозвал тебя так, потому что ты был самым ленивым из плутов, каких я когда-либо видывал. А что это за юноша?

— Этот? — переспросил Коклес, приподнимая фонарь на уровень лица мальчика. — Это парень, которого отец отправил к господину Евлогию Шнейдеру учиться греческому.

— И чем же занимается твой отец, дружище? — обратился Тетрель к Шарлю.

— Он председатель суда в Безансоне, гражданин, — отвечал мальчик.

— Однако, чтобы учиться греческому, надо знать латынь.

Мальчик выпрямился.

— Я ее знаю, — сказал он.

— Как, уже знаешь?

— Да. Когда я жил в Безансоне, мы с отцом всегда говорили только на латыни.

— Черт возьми! Мне кажется, этот парень развит не по годам. Сколько же тебе лет — одиннадцать-двенадцать, не кли?

— Мне скоро будет четырнадцать.

— И с какой стати твой отец решил послать тебя к гражданину Евлогию Шнейдеру учиться греческому?

— Дело в том, что мой отец не столь силен в греческом, как в латыни. Он научил меня тому, что знал сам, а затем отправил к гражданину Шнейдеру, который свободно говорит по-гречески, так как занимал кафедру греческого языка в Бонне. Смотрите, вот письмо отца, которое я должен передать. Кроме того, неделю тому назад отец написал ему еще раз, чтобы предупредить о моем приезде, и тот заказал для меня комнату в гостинице «У фонаря», а также послал сегодня гражданина Коклеса меня встретить.

С этими словами мальчик вручил письмо гражданину Тетрелю, дабы подтвердить, что сказал правду.

— Ну-ка, Соня, придвинь свой фонарь, — приказал Тетрель.

— Коклес! Зовите меня Коклес! — возразил конюх, услышав свое старое прозвище, но тем не менее подчинился приказу.

— Мой юный друг, — промолвил Тетрель, — позволь заметить, что это письмо адресовано вовсе не гражданину Щнейдеру, а гражданину Пишегрю.

— Ах, простите, я, ошибся, — живо ответил мальчик, — отец вручил мне два письма, и я, должно быть, дал вам не то письмо.

Он забрал у Тетреля письмо и вручил ему другое.

— На сей раз, — сказал великан, — все точно:

«Общественному обвинителю гражданину Евлогию Шнейдеру».

— Елогию Шнейдеру, — повторил Коклес, переделав на свой лад имя общественного обвинителя, по его мнению искаженное Тетрелем.

— Ну-ка, преподай твоему провожатому урок греческого языка, — засмеялся командир патруля, — и растолкуй ему, что имя Евлогий означает… Ну-с, молодой человек, что значит Евлогий?

— «Красноречивый», — ответил мальчик.

— Клянусь честью, отличный ответ! Ну что, ты слышал, Свня?

— Коклес! — упрямо повторил конюх, отстаивавший свое имя с куда большим рвением, чем имя общественного обвинителя.

Между тем Тетрель отвел мальчика в сторону и прошептал ему на ухо:

— Ты идешь в гостиницу «У фонаря»?

— Да, гражданин, — ответил мальчик.

— Ты встретишься там с двумя земляками из Безансона, которые приехали защищать и требовать освобождения генерал-адъютанта Шарля Перрена, обвиненного в измене.

— Да, это граждане Дюмон и Баллю.

— Так точно. Ну вот, передай им, что, пока они остаются здесь, пусть не только не рассчитывают на спасение своего подопечного, но также не ждут ничего хорошего для себя. Видишь ли, речь попросту идет об их жизни.

— Я не понимаю, — отозвался мальчик.

— Неужто ты не понимаешь, что Сен-Жюст прикажет свернуть им шеи, как двум цыплятам, если они останутся здесь? Посоветуй им убираться отсюда, и как можно быстрее.

— На кого мне сослаться?

— Не вздумай этого делать, а не то меня заставят расплачиваться за разбитые, то есть за неразбитые горшки.

Затем, выпрямившись, он произнес:

— Отлично, вы благонадежные граждане, ступайте своей дорогой. И вы тоже — вперед, шагом марш!

Гражданин Тетрель удалился во главе своего отряда, оставив гражданина Коклеса исполненным гордости оттого, что он в течение десяти минут разговаривал со столь важной особой, и приведя гражданина Шарля в смятение своим сообщением.

Оба молча продолжали свой путь.

Стояла пасмурная, унылая погода, как водится в декабре на севере и востоке Франции; несмотря на то что близилось полнолуние, огромные черные тучи, бежавшие друг за другом, словно волны на экваторе, то и дело закрывали луну.

Чтобы добраться до гостиницы «У фонаря», расположенной на бывшей улице Архиепископства, ныне улице Богини Разума, нужно было пересечь Рыночную площадь, в конце которой возвышался помост; погруженный в свои мысли, мальчик едва не налетел на это сооружение.

— Берегись, гражданин Шарль, — рассмеялся конюх, — ты сейчас разнесешь гильотину.

Шарль вскрикнул и в ужасе отшатнулся.

И тут из-за туч ненадолго выглянула луна, явив их взорам страшное орудие, и бледный, печальный свет на миг озарил нож гильотины.

— Господи! Неужели это пускают в ход? — простодушно спросил мальчик, прижимаясь к Коклесу.

— Ты спрашиваешь, пускают ли это в ход? — весело откликнулся конюх. — А то как же, причем каждый день. Сегодня настал черед мамаши Резен. Она попала сюда несмотря на свои восемьдесят лет. Напрасно она кричала палачу: «Послушай, сынок, не стоит меня убивать: подожди немного, и я сама околею»; она рухнула так живо, как будто ей было только двадцать.

2
{"b":"7756","o":1}