Три секунды спустя граната взорвалась, взметнув тучу песка.

— Ах! Богиня Разума, — сказал Ролан, — по правде сказать, я боюсь, как бы на этот раз ты не стала вдовой.

Но тут старший сержант поднялся, стряхивая с себя песок и пыль.

Казалось, что он вышел из кратера вулкана.

— Да здравствует Республика! — воскликнул он, отряхиваясь.

В тот же миг этот священный лозунг, благодаря которому даже мертвые обретали бессмертие, был подхвачен зрителями и участниками спектакля и в воде, и на суше.

Сбор пушечного урожая продолжался четыре дня, пока англичане и турки не разгадали цель маневра, в котором они поначалу усмотрели браваду. После подсчета оказалось, что собрано три тысячи четыреста ядер.

Бонапарт приказал армейскому казначею Эстеву в точности расплатиться со старшим сержантом.

— А! — воскликнул Эстев, узнав его, — ты явно наживаешься на артиллерии. Я заплатил тебе за пушку во Фрошвейлере и плачу тебе за три тысячи четыреста ядер в Сен-Жан-д'Акре.

— Ладно уж! — ответил старший сержант, — я на этом не разбогател; те шестьсот франков, что я получил во Фрошвейлере, пошли вместе с казной принца де Конде на пенсии вдовам и сиротам Дауэндорфа.

— А с этими деньгами что ты собираешься делать?

— Они пойдут по другому назначению.

— Нельзя ли узнать, по какому?

— Будет лучше, гражданин казначей, если ты возьмешься исполнить это поручение. Эти деньги предназначены престарелой матери нашего храброго капитана Гийе, которого убили во время последнего штурма. Умирая, он наказал своей роте позаботиться о ней. Республика не настолько богата, она может и забыть о пенсии для матери. Ну а рота вместо пенсии вручит ей целый капитал. Жаль только, что эти дьяволы-англичане и олухи-турки раскусили нашу уловку и не захотели больше приносить нам доход; а не то мы округлили бы сумму для бедной женщины до тысячи франков. Что поделаешь, гражданин казначей, ведь и самая прекрасная девушка в мире не может дать больше того, что у нее есть; вот и третья рота тридцать второй полубригады, самая прекрасная из дочерей армии, может предложить ей лишь восемьсот пятьдесят франков.

— Где живет мать капитана Гийе?

— В Шатору, столице департамента Эндр… Ах! Мы храним верность старым однополчанам, и храбрый капитан Гийе был одним из них!

— Хорошо, мы передадим ей эти деньги от имени третьей роты тридцать второй полубригады и от…

— … душеприказчика Пьера Клода Фаро.

— Спасибо. А теперь, Пьер Клод Фаро, главнокомандующий уполномочил меня сообщить тебе, что желает с тобой поговорить.

— Когда ему будет угодно, — произнес старший сержант с присущим ему движением шеи. — Пьер Клод Фаро за словом в карман не полезет.

— Генерал тебя позовет.

— Я буду ждать!

Сержант повернулся на каблуках и отправился в тридцать вторую полубригаду ждать вызова. Бонапарт обедал в своей палатке, когда ему доложили, что старший сержант, за которым он послал, ожидает его приглашения.

— Пусть войдет! — произнес Бонапарт. Приглашенный вошел.

— А! Это ты?

— Да, гражданин генерал, — сказал Фаро, — разве ты меня не звал?

— В какой бригаде ты служишь?

— В тридцать второй.

— В какой роте?

— В третьей.

— Кто капитан?

— Капитан Гийе, убит.

— Его заменили?

— Нет.

— Кто из двух лейтенантов храбрее?

— В тридцать второй бригаде все равны: и тот и другой — удальцы хоть куда.

— В таком случае, кто из них дольше служит?

— Лейтенант Вала. Он остался на посту с простреленной грудью.

— А второй лейтенант не ранен?

— Он в этом не виноват.

— Хорошо. Вала будет произведен в капитаны, а второй лейтенант станет командиром роты. Не отличился ли кто-нибудь из младших лейтенантов?

— Они все отличились.

— Не могу же я всех сделать лейтенантами, болван!

— Это правда; тогда — Таберли.

— Таберли? Что еще за Таберли?

— Один смельчак.

— Его назначение будет хорошо воспринято?

— Все будут этому рады.

— В таком случае, он скоро распрощается со своим чином. Кто дольше всех ходит в старших сержантах?

Тот, кому был задан этот вопрос, дернул шеей, как будто на нем был галстук, сдавливавший горло.

— Некто по имени Пьер Клод Фаро, — ответил он.

— Что ты можешь о нем сказать?

— Ничего особенного.

— Может быть, ты его не знаешь?

— Напротив, именно потому, что я его знаю.

— Ну и я его знаю.

— Ты знаешь его, генерал?

— Да, это один из аристократов Рейнской армии.

— Ох!

— Задира.

— Генерал!

— Я застал его, когда он дрался на дуэли в Милане с неким бравым республиканцем.

— С приятелем, генерал; ведь можно драться по-дружески.

— Я отправил его на гауптвахту на двое суток.

— На сутки, генерал.

— Значит, я по ошибке лишил его одних суток гауптвахты.

— Он готов наверстать упущенное, генерал.

— Младшего лейтенанта не отправляют на гауптвахту, а сажают под арест.

— Мой генерал, Пьер Клод Фаро не младший лейтенант, он всего лишь старший сержант.

— Нет, он младший лейтенант.

— О! Вот так новость! И давно ли?

— С сегодняшнего утра; вот что значит иметь покровителей.

— У меня есть покровители? — вскричал Фаро.

— А! Так это ты? — воскликнул Бонапарт.

— Да, это я, и я хотел бы выяснить, кто оказывает мне протекцию.

— Я, — отозвался Эстев, — тот, кто видел, как ты два раза щедро раздавал заработанные тобой деньги.

— И я, — сказал Ролан, — мне нужен храбрый человек для поддержки в походе, из которого многие не вернутся.

— Возьми его, — промолвил Бонапарт, — но я не советую тебе ставить его одного на посту там, где водятся волки.

— Как, генерал, ты знаешь эту историю?

— Я знаю все, сударь.

— Генерал, — сказал Фаро, — а ведь это тебе придется отбывать за меня сутки на гауптвахте.

— Почему?

— Ты только что назвал меня «сударь»!

— Ну-ну, ты остроумный малый, — произнес Бонапарт со смехом, — и я о тебе не забуду; а пока ты выпьешь бокал вина за здоровье Республики.

— Генерал, — улыбнулся Ролан, — гражданин Фаро пьет за Республику только водку.

— Вот как! У меня нет водки, — произнес Бонапарт.

— Я это предусмотрел, — сказал Ролан. Подойдя к двери, он сказал:

— Входи, гражданка Разум. Гражданка Разум вошла.

Она была все так же красива, хотя от египетского солнца ее лицо покрылось загаром.

— Роза здесь! — вскричал Фаро.

— Ты знаком с этой гражданкой? — спросил, рассмеявшись, Ролан.

— Еще бы! — отвечал Фаро, — это моя жена.

— Гражданка, — промолвил Бонапарт, — я видел, как ТЫ делала свое дело под артиллерийским обстрелом. Ролан хотел заплатить тебе за рюмку, которую ты поднесла ему, когда он выходил из воды, но ты отказалась; в моем погребце нет водки, и поскольку мои гости захотели выпить по рюмке, Ролан сказал: «Пригласите гражданку Разум, мы сообща расплатимся с ней за все». Раз тебя привели, наливай.

Гражданка Разум наклонила свой бочонок и налила каждому по рюмке. Она забыла Фаро.

— Когда пьют за процветание Республики, — заметил Ролан, — все должны пить.

— Но можно пить просто воду, — возразил Бонапарт.

Подняв свой бокал, он провозгласил:

— За процветание Республики! Все хором повторили тост.

И тут Ролан достал из кармана листок пергамента.

— Возьми, — сказал он, — вот переводной вексель на будущее; он выписан на имя твоего мужа; ты можешь делать на нем передаточную надпись, но получать по нему будет только он.

Богиня Разума дрожащими руками развернула свиток, на который Фаро смотрел горящими глазами.

— Держи, Пьер, — сказала она, протягивая ему пергамент, — читай, вот твой диплом младшего лейтенанта; ты заменишь Таберли.

— Это правда? — спросил Фаро.

— Погляди сам. Фаро прочел документ.