— Поверьте, Бурьенн, в Париже не хранят воспоминаний ни о чем. Если в течение полугода я буду сидеть без дела — я проиграл: знаменитости в этом Вавилоне то и дело сменяют друг друга; если меня не увидят в театре три раза кряду, то больше никто на меня и не взглянет.

Двадцать девятого января он опять говорил Бурьенну, неизменно возвращаясь к своей потаенной мечте:

— Бурьенн, я не желаю тут оставаться. Здесь нечего делать; если я останусь, то погибну; во Франции все прогнило. Я уже вкусил славу. Но эта бедная маленькая Европа дает ее недостаточно: нужно идти на Восток.

Наконец, когда за две недели до отъезда, восемнадцатого апреля 1798 года он спускался по улице Святой Анны бок о бок с Бурьенном, которому от самой улицы Шантерен не сказал ни слова, секретарь, тяготившийся этим молчанием, спросил его:

— Стало быть, генерал, вы окончательно решили покинуть Францию?

— Да, — отвечал Бонапарт. — Я спросил, можно ли мне присоединиться к ним, но они мне отказали. Если бы я остался здесь, мне пришлось бы их свергнуть и стать королем. Аристократы никогда на это не согласятся; я прощупал почву: время еще не пришло, я останусь в одиночестве, и мне надо покорить этих людей. Мы отправимся в Египет, Бурьенн.

Итак, Бонапарт хотел покинуть Европу не для того, чтобы вести переговоры с Типпу Сахибом через всю Азию или сокрушить Англию в Индии.

Ему надо было покорить этих людей! Вот истинная причина его похода в Египет.

* * *

Третьего мая 1798 года Бонапарт приказал всем своим генералам сесть на суда вместе с войсками.

Четвертого он отбыл из Парижа.

Восьмого прибыл в Тулон.

Девятого поднялся на борт флагманского корабля «Восток».

Пятнадцатого прошел мимо Ливорно и острова Эльбы.

Тринадцатого июня захватил Мальту.

Девятнадцатого снова двинулся в путь.

Первого июля высадился возле Марабута.

Третьего приступом взял Александрию.

Тринадцатого выиграл битву при Шебрахите.

Двадцать первого разбил мамлюков близ пирамид.

Двадцать пятого вошел в Каир.

Четырнадцатого августа узнал о разгроме при Абукире.

Двадцать четвертого декабря он уехал, чтобы посетить вместе с членами Института Франции остатки Суэцкого канала.

Двадцать восьмого он пил из Моисеевых источников и, подобно фараону, едва не утонул в Красном море.

Первого января 1799 года он составил план сирийского похода.

Эта идея пришла к нему полугодом раньше.

Тогда же он написал Клеберу:

«Если англичане будут продолжать бороздить Средиземное море, они, возможно, вынудят нас совершить более значительные дела, чем мы предполагали».

В этом письме содержался намек на поход, который собирался предпринять против нас правитель Дамаска, и сам Он, паша Джеззар, прозванный Мясником за свою жестокость, должен был возглавить его передовой отряд.

Эти известия начали подтверждаться.

Выйдя из Газы, Джеззар продвинулся до Эль-Ариша и убил несколько наших солдат, находившихся в этой крепости.

В числе молодых адъютантов Бонапарта служили два брата Майи де Шато-Рено.

Он послал младшего из них к Джеззару для переговоров, но тот, не считаясь с правом, взял его в плен.

Это значило, что он объявил войну.

Бонапарт, с присущей ему быстротой, решил уничтожить передовой отряд Оттоманской Порты.

В случае успеха он собирался заявить о своих притязаниях. В случае поражения он разрушил бы укрепления Газы, Яффы и Акра, опустошил бы страну, уничтожив все запасы, и, таким образом, сделал бы невозможным переход любой, даже местной армии через пустыню.

Одиннадцатого февраля 1799 года Бонапарт вошел в Сирию во главе двенадцатитысячного войска.

Завоевателя сопровождала плеяда храбрецов, не покидавших его на протяжении первого, самого блистательного периода его жизни.

С ним был Клебер, самый красивый и отважный из кавалеристов армии.

С ним был Мюрат, оспаривавший у Клебера этот двойной титул.

С ним был Жюно, искусный стрелок из пистолета: он мог попасть двенадцать раз подряд в лезвие ножа.

С ним был Ланн, уже заслуживший титул герцога Монтебелло, но еще не носивший его.

С ним был Ренье: ему выпала честь решить исход сражения в Гелиополе в пользу французов.

С ним был Каффарелли, но ему было суждено остаться в траншее, которую он приказал выкопать.

Кроме того, для второстепенных поручений служил его адъютант Эжен де Богарне, наш юный друг из Страсбура: он явился за шпагой своего отца и таким образом способствовал браку Жозефины с Бонапартом.

С ним был Круазье, ставший молчаливым и печальным после того, как он дрогнул в стычке с арабами и у Бонапарта вырвалось слово «трус».

С ним остался старший из двух Майи: ему предстояло освободить брата или отомстить за него.

На его стороне был молодой шейх Ахера, предводитель друзов, чья слава, если не могущество, простиралась от Мертвого до Средиземного моря.

Наконец, с ним был наш старый знакомый Ролан де Монтревель, к чьей неизменной храбрости добавилось, после того как его ранили и он побывал в плену в Каире, странное стремление к смерти, которое, как мы видели, терзало его на протяжении всего нашего повествования о Соратниках Иегу note 23.

Семнадцатого февраля армия Бонапарта подошла к Эль-Аришу.

Солдаты сильно страдали от жажды во время этого перехода. Лишь в конце одного из этапов пути они нашли повод для веселья и радости.

Это случилось в Массудия, то есть в «благословенном месте», на берегу Средиземного моря, усеянном невысокими дюнами из очень мелкого песка. По воле случая один из солдат повторил чудо, сотворенное Моисеем: когда он воткнул в песок палку, оттуда брызнула вода, как из артезианской скважины; солдат попробовал воду на вкус и нашел ее превосходной; он созвал своих товарищей и поделился с ними своим открытием.

Тогда каждый проделал отверстие в песке и нашел свой источник.

Этого было достаточно, чтобы к солдатам вернулась их обычная веселость.

Эль-Ариш сдался по первому требованию.

Наконец, двадцать восьмого февраля показались зеленые плодородные равнины Сирии; в то же время сквозь мелкий дождь, который так редко идет на Востоке, виднелись долины и горы, напоминавшие наш европейский пейзаж.

Первого марта французы стали на биваках в Рамаллахе, бывшей Раме, куда пришла Рахиль, охваченная великой скорбью, о которой Библия повествует в бесподобных, исполненных поэзии строках:

«Глас в Раме слышен, плач и рыдание, и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» note 24.

Через Раму проходили Иисус, Дева Мария и святой Иосиф по пути в Египет. Церковь, которую священники отдали в дар Бонапарту, чтобы в ней разместился госпиталь, построена на том самом месте, где отдыхало святое семейство.

У колодца с чистой и прохладной водой, где утолила жажду вся армия, тысяча семьсот девяносто девять лет тому назад утоляли жажду святые беглецы. Ученик Иисуса Христа Иосиф, чьи благоговейные руки погребли тело нашего Спасителя, был также из Рамы.

Возможно, ни один из бесчисленного множества воинов не слышал этого библейского предания, но все знали, что до Иерусалима осталось не более шести льё.

Прогуливаясь под самыми прекрасными оливами, какие только встречаются на Востоке, под деревьями, которые наши солдаты безжалостно вырубали для костров своих биваков, Бурьенн спросил Бонапарта:

— Генерал, вы даже не заглянете в Иерусалим?

— О нет, увольте, — беспечно ответил тот. — Иерусалим вовсе не значится в моем плане боевых действий. Я не хочу сражаться с горцами на узких тропах, и, кроме того, на другой стороне горы меня атаковала бы многочисленная конница. Меня не прельщает участь Красса.

Красе, как известно, был убит парфянами.

В биографии Бонапарта удивляют два факта: пройдя в шести льё от Иерусалима, колыбели Христа, и в шести льё от Рима, папской столицы, он не пожелал взглянуть ни на Рим, ни на Иерусалим.