Старик сидел, как обычно, откинувшись на своих подушках. Прямо напротив него стоял высокий мужчина, одетый в серое дорожное платье и черный плащ. Даже со спины Иль узнала Лема и, охнув, прислонилась к стене. Хотя ни разу она не заговаривала о пропавшем рийнадрекце и не давала волю слезам на людях, думать о нем она не переставала никогда.

Услыхав ее голос, Лем обернулся. Глаза его вспыхнули огнем, какого Иль доселе не видела.

— Иль! — хрипло сказал он, подавшись вперед.

Иль, не зная, что ей делать, и как говорить, подошла к Забену.

— Звали? — спросила она, заикаясь от волнения.

— Тут к тебе пришли, — буркнул Забен, вставая с места. — Говорить хотят.

И оставив свою юную помощницу и рийнадрекского гостя одних, Забен поковылял в мастерскую.

— Иль? — снова позвал Лем, но робко и неуверенно. Он испугался, что она забыла его, что не хочет глядеть ему в глаза потому, что образ его давно стерся из ее памяти. — Иль!

Иль медленно повернулась. Щеки ее пылали, а по ним бежали слезы, которых она не могла сдержать. Лем вернулся, хотя и не должен был! Лем выжил в той бойне, вырвался из лап смерти!

— Ты помнишь меня? — несмело спросил Лем, делая шаг к Иль. — Я вернулся.

И Иль, повинуясь тому самому чувству, которое так долго пыталась в себе заглушить, кинулась ему на шею.

— Меня ранили… — шептал Лем, прижимая трясущуюся от рыданий Иль к себе. — В голову. Помню, что упал, а потом и не встал. Очнулся в чьей-то избе. Ни имени своего не помнил, ни языка, на котором говорю. Только мычал что-то, как теленок… Только начну вспоминать, так сразу в морок проваливаюсь… Лежал на лавке, уж и не знаю, сколько дней… Хозяева за мной, как за родным дитем… Кормили, воды подносили, раны чистили… Я уж думал, что и не вспомню ничего… Только вот однажды ночью постучалась к нам баба одна. Сказала, что в Опелейх путь держит… Просила хоть хлеба кусок, хоть воды глоток… Тут-то я и начал вспоминать. А потом вставать начал… Тут мне хозяин и принес одежу мою. А там, в кармане — стекло битое. Я и вспомнил медведя-то, которого в первый день в лавке купил… А следом и все другое.

Лем тоже плакал, не таясь.

— Гарда далече от того места, где меня выходили. Да я и без коня, без единой монеты в кармане. Дали мне с собой котомку и отпустили на все стороны. Идти пешком по большой дороге мне раньше не приходилось — все лошадные принимали меня за бродягу. Насилу я одного спешившегося упросил отцу весточку от меня передать. Сказать, что жив я, да попросить послать мне на встречу хоть осла! Тот сначала не хотел ко мне заезжать, а потом и согласился. На полпути до Гарды меня встретили, погрузили в повозку и домой повезли. Там я еще луну в постели пролежал, раны свои залечивал. А как только встал, так сразу же и сюда, в Опелейх…

— Я получила письмо, — только и смогла ответить Иль. — О том, что ты погиб.

— Я и сам так думал. Только боги спасли меня.

Уульме, никем не замеченный, вошел в лавку и долго разглядывал Лема. Ревность, которая противно колола его раньше, умерла. Исчезла, будто бы ее и не было. Он был только рад, что Иль перестанет его поминать, считая себя вдовой. Но та, словно прочитав мысли Уульме, отстранилась от Лема и сказала, глядя в пол:

— Я рада, что ты жив. Я молила о том своих богов. А с тем и распрощаемся.

— Но почему? — воскликнул Лем, не желая верить своим ушам.

— Я вдова. И должна беречь честь своего покойного мужа.

Рийнадрекец сник, словно от удара. Совсем не такого приема он ждал.

А Уульме, услыхав такой ответ, зарычал. Если бы он мог напомнить Иль, что ничего она ему не должна, ибо никогда ему не принадлежала, если бы мог отпустить ее с миром! Он в бессилии заскреб дощатую половицу.

— Уульме явился ко мне во сне, — сказал Забен, входя в лавку. — Он поведал мне, что больше не думает о тебе.

— Правда? — вскричала Иль, с надеждой глядя на старика. — Так и сказал?

— Истинная правда, — подтвердил Забен. — И тебе не след о нем думать. Своими слезами ты лишь тревожишь его покой, возвращая туда, куда ему нет ходу.

Уульме взвыл, желая подтвердить слова Забена. Эх, старик умел убеждать!

Иль вытерла лицо и снова посмотрела на Лема.

— Я прошу тебя поехать со мной в Рийнадрек, — тихо сказал Лем, опускаясь перед Иль на колени.

***

После того, как Вида вернулся с Кружем из Бидьяд-Сольме, многие оградители перестали подозревать всгорца в дурных намерениях. Но только Ракадара было не так-то просто задобрить — он тенью ходил за Кружем по становищу, подслушивая его разговоры и стараясь выведать его замыслы. Он не сомневался, что бывший надзиратель еще покажет свое нутро, и старался глядеть в оба, чтобы не просмотреть беду.

Рийнадрёкцы пока дали оградителям короткую передышку, и Вида каждый раз благодарил богов за то, что пока может обучать новых воинов, а не выпустить в бой необученных рабов, которые тут же и падут от меча опытного ратника.

— Это — ольвежский бой! — говорил он, проходя мимо нестройных рядов своих учеников, слушавших каждое его слово. — Самый лучший. Овладейте им и ничто более не будет вам страшно. Вы поразите любого врага!

Круж, который был самым большим и здоровым среди всех, усмехнулся.

— Наш надзиратель, кажись, не верит своему хардмару! — закричал Ракадар, бросаясь вперед. Он только и ждал дня, когда сможет поквитаться с ненавистным всгорцем.

— Стой! — приказал Вида.

Круж же не двинулся с места и не переменился в лице.

— Если Круж считает, что он знает ратную премудрость лучше меня, то пусть бьется так, как ему будет угодно, — сказал главный хардмар.

Ракадар сжал кулаки.

— Ракадар! Круж! Встать друг напротив друга. Сейчас мы и узнаем, кто лучше дерется.

Остальные оградители переглянулись, предвкушая показательный бой, а Ракадар и Круж стали готовиться к поединку. Круж скинул с себя рубаху и снял тяжелый пояс, а Ракадар завязал длинные волосы тесьмой.

— Начать поединок! — приказал Вида.

Ракадар только и ждал этого — змеей бросился он на всгорца и скользнул в волосе от его меча. Круж же ударил так, что если бы не ловкость хардмарина, то поединок бы закончился, даже не начавшись.

— Давай же, кровопийца, иди сюда! — шипел Ракадар, подзывая к себе Кружа.

Всгорец размахнулся и снова ударил. Силы ему и впрямь было не занимать.

— Да помогут тебе боги, Ракадар, — прошептал Вида, пристально следя за каждым движением противников.

Но койсоец не нуждался в помощи богов — он владел мечом хоть и хуже Виды, но лучше остальных. Круж тоже был знаком с мечом. Однако все увидели, что здоровяк был совсем не ровней верткому Ракадару. Он защищался, но не успевал нападать.

Ракадар прыгнул вперед и повалил Кружа на землю, носком сапога отшвырнув от того меч.

— Проси пощады! — просвистел он.

— Ракадар победил! — объявил Вида, хотя никто и не сомневался в этом. — А теперь же он и его новый ученик встанут да обнимутся как братья.

Ракадар переменился в лице — неужто он ослышался? Ученик? Он должен будет учить Кружа вместо Виды?

— Но, хардмар, — начал Ракадар.

— Ты слышал мой приказ. И не смей со мной спорить! — ответил ему тот и, посмеиваясь, удалился с учебной площадки вместе с Валёном.

— Ты хорошо бьешься, — заметил Круж, вставая на ноги.

— Заткнись! — ответил его новый учитель, больше всего на свете желая перерезать Кружу глотку.

Но делать было нечего, и Ракадар стал учить Кружа, как когда-то Вида учил его самого. Мало-помалу, ненависть сменилась равнодушием, а потом и гордостью, когда он увидел успехи своего ученика.

— Я не замышляю зла, — как-то сказал ему Круж. — Тебе нечего меня опасаться.

А Валён, в чьем харде был всгорец, не мог нарадоваться на него. Ему как раз и не хватало таких воинов.

Забен, Иль и Уульме собирались в Рийнадрек, в столицу его Гарду. Лем, отбывший загодя, чтобы подготовиться к свадебному пиру, нанял для них две повозки и четверых телохранителей, дав тем наказ сторожить Иль и старика с ручным волком как зеницу ока.