***

Иль словно наяву увидела Уульме, но не таким, каким помнила, а совсем еще юным, таким, каким описал его Оглобля.

— Я сниму кинжал и спрячу, — вслух решила она.

А Уульме, который издалека наблюдал за Иль, обрадовался тому, что, в отличие от доратских стражников, палачи Даиркарда не присвоили кинжал себе.

В отряде многие из оградителей говорили на плохом оннарском, вставляя слова из других языков и наречий. Хараслат бегло говорил еще и на всгорском, чем изрядно изумлял всех, кто его впервые видел, ибо язык этот был сложен и груб.

— Хараслат-то обо всем думает, — шептались в отряде. — Лучше него нет хардмара в целом мире. На любом языке тебе скажет так, что ты тотчас же поймешь!

И еще Вида узнал, за что больше всего уважали хардмара его хардмарины — он никогда не бил своих воинов, даже за сильную провинность.

— Я был в плену, — как-то рассказал Хараслат Виде. — Во Всгоре. Ох, и дрянное место. Хотя это я раньше так думал. Пока не встретил Ракадара и он мне не поведал о Койсое. Теперь я думаю, что боги еще меня помиловали. Но и там я наелся плетей на тысячу жизней вперед. Побои либо ломают, либо превращают в зверя. Поэтому я никого здесь и не трогаю — слабаки мне не нужны, но и нелюди, которые кусают кормящую их руку, тоже.

Вида кивнул — все ему было понятно.

— А как ты оказался во Всгоре? — спросил он и тут же осекся. О прошлом в отряде расспрашивать было не принято.

Но Хараслат не обиделся:

— Я ж из Стрелавицы. Хараслат, сын Гармеля, благородного отца, да только у богов — свой расчет.

— Это как? — спросил Вида.

— А так. Я служил у тамошнего Перста Оильдамегена, при его почтовой службе. Перевозил важные послания или сопровождал того, кто эти послания везет. Как-то мне и пришлось с тремя другими сопроводителями поехать не куда-нибудь, а в Нордар. Вот по дороге на нас и напали. Отбиться не смогли. Нас было четверо, а их — одиннадцать. Они нас схватили и отвезли во Всгор. Там я и сидел, пока не сбежал. А как вернулся, так Перст мне и сказал, что я навеки замарал свою честь пленом, и хоть он и помнит о моих прежних заслугах да ценит мою храбрость, а обратно на службу взять не может.

Хараслат потер лоб:

— Я-то, дурень, все годы, пока был во Всгоре, только дом и вспоминал да мечтал, что снова буду служить Персту как и раньше. Только это мне сил и давало. А как явился перед его очи, так и стал не нужен.

Вида разинул рот.

— Но он был не злой, хотя и не добрый. Сказал, что ежели я желаю, то могу стать хардмаром здесь. Только мне нужно набрать себе воинов самому. А где ж я бы их взял? Кто согласится пойти к бывшему пленнику? Да и опасно тут, ну и кормят через раз. Ну а мне и выбирать-то не приходилось — отец-то тоже не шибко обрадовался, когда я вернулся из Всгора. Сказал, что уже меня оплакал, да и лучше бы я умер, ибо даже смерть лучше плена.

Хараслат остановился и закурил.

— Я и согласился быть хардмаром здесь. Перст Стрелавицы вроде в родственничках состоит у Перста Низинного Края. Я как-то спросил у него, почему низинец не хочет послать своего хардмара, и услышал, что там воинов-то мало, больше охотники, которые умеют выслеживать добычу, но худы в открытом бою.

Вида усмехнулся:

— Это уж точно. У нас только благородные умеют с мечом управляться. Да и им это умение не шибко-то нужно — все они становятся обходчими в лесу.

— Вроде тебя? — прямо спросил Хараслат.

Вида замялся.

— Да, — наконец признался он.

— Я погляжу, что ты сдружился с Валёном. — перевел тему Хараслат.

Вида кивнул — это нельзя было назвать дружбой, но и вражде, пусть и неявной, пришел конец.

— Валён ценен всем, — сказал Хараслат. — Но уперт, словно бык. Пока сам чего для себя не решит, так хоть теши ему кол на голове, а все одно — поглядит бычьим взором и отворотится.

Вида захохотал — очень уж точным было определение Валёна.

— У него в почете два хардмарина — Асда да Райм. Они у него за телохранителей. Видать, он думает, что с ними безопаснее. Райм взялся и сам не упомню откуда, но злобы ему не занимать. Сущий зверь. Такие в бою ценятся. А вот Асда — другой. Хитрый, смекалистый и преданный лишь одному человеку — Валёну. Он его выкормыш, как есть. Кто-кто, а Асда никогда не согласится с твоим или иным хардмарством. Да и меня он не шибко-то любит, да только деваться ему некуда — куда Валён, туда и Асда.

— Я его знаю, — ответил Вида. — Дружбы у нас не выйдет.

— Асда превосходит многих. Зрение у него как у орла, хотя все равно много хуже, чем у Умудя. Ну и страха в нем нет ни капли. Как и в тебе.

Виде понравились такие слова — он был рад и благодарен, что Хараслат оценил его.

— До тебя здесь был Лес, зверь во плоти. Я и сам не всегда был уверен, что поступил правильно, взяв его в хардмары. Но в тот день уж сильно худо мне было, чтобы еще и думать о том, хорош Лес или нет.

— Что случилось? — снова не выдержал Вида.

— Я потерял брата, — коротко ответил Хараслат.

— Он погиб? — не унимался Вида.

— Нет, — горько усмехнулся главный хардмар. — Ушел. Вернулся в город. Сказал, что так больше жить не может. Последний мой друг из прошлой жизни.

Хараслат скрутил еще одну самокрутку и продолжил:

— Черный день, как есть. Тогда-то и пришел Лес и сказал, что может и биться, и приказывать. Вот я его и поставил сотником. А потом и хотел у него хард забрать, а все никак. Только незадолго до твоего прихода он помер от ран. Что тут началось! Кого ни поставлю — а все не так. Оградители как ополоумели. Все Леса оплакивали, хотя при жизни его не любили, боялись словно огня да желали ему жизни короткой, а смерти кровавой. А когда так и вышло, то сразу позабыли о своих словах, будто был он им родным отцом.

— У меня тоже был такой день, — сказал Вида. — когда я уехал из дому.

— Знал ли, куда ты попадешь? — спросил Хараслат, усмехаясь, и оглядывая драные шатры.

— Не знал. Но и не жалею. Нечего жалеть о том, чего не воротишь.

— Верно говоришь, — похвалил его хардмар. — Жаль, что иногда против воли вспоминается.

— Хараслат! Повозки! Повозки! — услышали они снаружи голоса оградителей.

Оба хардмара выскочили из шатра и вместе со всеми бросились к прибывшему из Низинного Края обозу. В этот раз Перст не пожалел для отряда еды и прислал в два раза больше повозок, чем обычно.

— Хараслат! — закричал сопровождавший обоз гридень, издали увидев хардмара.

— Гайда! — поприветствовал старого знакомого Хараслат.

Вида, тоже узнавший Гайду, юркнул в первый же попавшийся шатер. Внезапно он застыдился драного платья оградителя, изношенных шатров и даже своего звания хардмара. Он не хотел, чтобы Гайда увидел его, а потом рассказал обо всем Мелесгарду.

— Ты поглянь! — восторженно пробормотал Денови, доставая из одной повозки новый шерстяной плащ и тут же примеряя его на себя. — Да я теперь краше, чем столичные воины!

— Здесь и сапоги есть! — вторил ему Фистар. — Новые, блестящие! Всяко лучше моих дырявых опорок!

— Чего это Перст расщедрился? — подозрительно спросил подошедший раньше всех Валён, разглядывая присланное в отряд добро. — Аль праздник какой?

— Не могу знать, — ответил Гайда. — У меня еще письмо есть.

— Давай, — протянул руку Хараслат.

— Не тебе, Виде. Говорят, он теперь в твоем отряде.

— В моем. Здесь где-то был. Эй! — обратился он к сновавшему туда-сюда Шираламу. — Пойди сыщи своего сотника. Ему, говорят, послание есть.

Ширалам кивнул и побежал по становищу, громко выкрикивая Видино имя.

Понимая, что дальше прятаться в шатре глупо, Вида вышел на свет и с деланной беспечностью подошел к разговаривающим хардмарам и Гайде.

— Вот и он! — обрадовался Хараслат.

— Гайда! — будто бы удивился Вида. — Не ожидал тебя здесь увидеть!

Телохранитель глядел на него во все глаза — он тоже не думал, что средний Мелесгардов наследник действительно служит в Южном оградительном отряде.