— Да будет так, — кивнул Ракадар.

И наутро они отправились в путь.

***

В Угомлике жизнь мало-помалу входила в свою колею. После отъезда Виды на всех его обитателей, казалось, опустилась тьма и только сейчас она начала рассеиваться. Не получив от сына письма, но узнав лично от сопровождавшего обоз телохранителя о том, что Вида жив и здоров, Зора хоть немного успокоилась и с новыми силами принялась руководить заготовкой припасов не только, как раньше, для угомликцев, но теперь уже и для оградителей.

Несмотря на то, что урожай в этом году собрали богатый, о прежнем расточительстве нужно было позабыть — теперь, после того, как запасы в кладовых были уполовинены, Мелесгард решил больше не устраивать пиров и богатых празднеств.

— До весны протянем, — без всякого сожаления согласилась с ним Зора.

В Стрелавице она продала свое жемчужное колье, перстни с драгоценными каменьями и золотые тяжелые цепочки, а на вырученные деньги купила у охотников еще мяса, а у крестьян — зерна.

— Сын мой не будет голодать, — то и дело повторяла она, глядя, как слуги доверху набивают повозки мешками с мукой.

Будь ее воля, она с радостью отдала бы оградителям и сам Угомлик со всем его убранством, если б это могло спасти Виду от опасности. К следующему сбору она решила снова написать сыну письмо, пусть и оно останется без ответа.

Ойка, которая шила теперь новые рубахи из привезенного из Олеймана сукна, почти не покидала своих покоев, лишь изредка встречаясь с Хольме Кьелепдаровым в беседке. Трикке успел возненавидеть Хольме всей душой и отчаянно желал тому сломать ногу по дороге в Угомлик. Но, несмотря на давешнюю размолвку, их дружба с Ойкой крепла день ото дня.

— Скоро зима, — как-то сказал Трикке, подходя вместе с Ойкой к самому обрыву, туда, откуда весь Низинный Край был виден как на ладони. — Скоро обход. Не знаешь, кто его возглавит?

По правилам, главным обходчим все еще был Вида и сохранял он свою должность вплоть до весны, до того дня, когда объявят нового господаря над охотниками. Но в нынешние времена все понимали, что больше Виде не придется никого вести в лес и надобно найти ему замену.

— Знаю, — замялась Ойка, словно думая, говорить или нет. — Должность отдадут Хольме.

— Хольме? — вскричал Трикке.

— Да. Только он пока сам об этом не знает.

Трикке хотел было спросить, откуда тогда об этом узнала Ойка, но не успел — его окликнул подошедший сзади Ванора:

— Отец дома? У меня к нему важные вести!

— Вида! — всплеснула руками Ойка и бросилась навстречу обходчему. — Что с ним?

— Бой на границе, — коротко сказал Ванора. — Главный хардмар убит. Теперь Вида верховодит оградительным отрядом.

Ойка прижала руки к груди и заплакала, но не от горя — от гордости. И сердце Трикке вновь пронзила зависть к брату, которая лишь недавно начала утихать. Образ Виды, смелого и удачливого, встал перед ним будто живьем. Находясь так далеко, он все равно сумел его обойти!

— Пойду поищу отца, — бросил он Ваноре и, не глядя на Ойку, всхлипывающую на груди у охотника, пошел обратно в замок.

Но не только Трикке не был рад новому назначению Виды: Бьиралла, едва узнав от отца о письме с границ, впала в ярость.

— Папочка! — запричитала она, бросаясь тому на грудь. — Ты видишь? Видишь? Где воля богов? Ты говорил, что Вида не протянет и месяца на границах! А он не только не помер, но еще и стал главным в отряде!

Перст в который раз попытался вразумить строптивую дочь:

— Главному хардмару приходится хуже, чем простому хардмарину…

— Нет! — выкрикнула Бьиралла. — Не приходится!

Она ненавидела Виду Мелесгардова всей душой и искренне желала ему скорой смерти.

— Не заживется он на границе, — начал объяснять ей отец. — Голодно там, холодно, опасно…

Бьиралла отстранилась от отца и, прижав руку к губам, тихо промолвила:

— Я думала, ты любишь меня, отец, но ты любишь Виду. Что ж, если в твоем сердце нет для меня места, я умру… Я убью себя, я отправлюсь в лес одна и останусь там навсегда…

Перст не на шутку испугался. Бьиралла говорила не как раньше — в ее голосе звучала решимость и впрямь совершить то, что она пообещала сделать.

И Перст сдался.

— Я накажу его, — сообщил он дочери, ненавидя себя за мелочность и страх. Но жизнь Бьираллы была для него ценнее совести, ценнее жизни даже тысячи таких, как Вида Мелесгардов.

Во дворе толпились слуги, разгружающие повозки, присланные из Угомлика Мелесгардом. Не сегодня так завтра Перст собирался отправить обозы с едой, платьем и утварью на границы. Решение пришло само собой:

— Эй! — позвал он слугу, стоявшему у входа в его покои. — Спустись вниз да от моего имени прикажи нести все в кладовые.

Раз Бьиралла так просит, он исполнит ее волю. Пока Вида в отряде, оградители не получат ни крошки. Перст справедливо решил, что озверевшие от голода хардмарины, едва узнают, по чьей вине они не получили свой кусок, сами прибьют своего хардмара. Владыка Низинного Края был наслышан о людях, служивших на границе, а потому и не сомневался, что преступники и отщепенцы, собранные там, по другому и не поступят.

— Прости, Мелесгард, — прошептал он, вспоминая своего лучшего друга. — Но я не могу иначе.

И, решив порадовать любимую дочь, Перст отправил Бьираллу в Неммит-Сор, где она быстро снискала себе славу самой красивой невесты окреста. Лучшие женихи сватались к ней, дурея от любви к прекрасной Бьиралле, а она, почувствовав себя снова самой желанной, милостиво разрешала им любить себя. Очень скоро она позабыла о Виде и его отряде, не зная, что ее отец обладал памятью куда как более цепкой, чем ее собственная.

***

Еще до того, как вдали показались серые стены Койсоя, Ракадар унюхал такой знакомый запах.

— Что за вонь? — спросил Ширалам, закрывая лицо рукой.

— Запах рабов, — мрачно ответил Ракадар.

— Выгребная яма и то пахнет лучше! — сморщился Асда. После драки на постоялом дворе он старался держаться от койсойца подальше и не вступать с ним в лишние разговоры.

— А ты не нюхай! — посоветовал Ракадар и поехал вперед, чтобы ни Асда, ни Ширалам не заметили, как сильно он боится вновь встретиться со своим прошлым.

От ворот города тянулась длинная очередь из тех, кто приехал в Койсой за живым товаром. Рослые стражники спрашивали у каждого прибывшего имя торговца, а Ракадар, который, даже стоя в самом конце, без труда различал знакомые имена, с ненавистью вопрошал себя, почему этих нелюдей не берет никакая хворь.

Очередь двигалась быстро — город жил за счет тех, кому нужны были невольники, а потому стражники не чинили никаких препятствий для въезда в Койсой.

Ширалам, держась как можно ближе к Ракадару, украдкой оглядывал толпу. Многие, как и он, морщились от едкой вони и зажимали нос руками, но были и те, кто спокойно ждал своего часа, не выказывая ни малейшего неудовольствия. Они перебрасывались шуточками со старыми знакомыми, обсуждали дела, передавали женам да детям друг друга приветы и теплые пожелания, словом, вели себя так, как ведет обычный человек на обычной ярмарке.

— Сколько еще ждать? — сдавленно спросил Асда. — Я не могу больше терпеть эту вонь!

Наконец, наступил их черед.

— Имя? — не глядя на Ракадара, спросил стражник.

— Цернет, — едва выдавил из себя Ракадар, борясь с желанием повернуть назад и скакать во весь опор, пока конь не упадет под ним замертво, только бы оказаться подальше от этого места.

— Сколько вас?

— Трое, — ответил Ширалам, увидев, как сложно стали даваться Ракадару даже простые слова. — Мы из Южного оградительного отряда, что в Северном Оннаре.

— Проезжайте, — одобрил оградителей стражник и пропустил их вперед.

Койсой встретил Ракадара именно так, как он и думал — волной густого серого смрада, стонами несчастных рабов, предсмертным хрипом умирающих, дребезжанием жирных мух, криками надсмотрщиков, свистом плетей, ржанием коней и смехом покупателей.