— Забен! — жаловались на него Оглобля с Коромыслом. — Прогони пса!

Но Забен лишь посмеивался в бороду.

— А ты хватки-то не растерял, — как-то похвалил он Уульме. — Что раньше они при тебе лениться остерегались, что теперь.

А Уульме все бы отдал, только чтоб поменяться с ними местами и, засучив рукава, приняться за работу. Глядя на грубые поделки братьев, на то, как они портят стекло, Уульме приходил в ярость, и оттого кусал их все сильнее. Один только Ратка казался не таким дураком и лентяем и прилежно работал от зари до темна.

— Какой умный пес! — на второй день сказала Иль, увидев, как Уульме загнал недотепу-Коромысло на дерево.

— Умный, — ответил Забен. — Иначе б не держал.

— У Уульме тоже были подмастерья, — добавила Иль. — Они изготавливали бусы. А фигурки делал он сам.

Она вспомнила хитрого старика в нордарском халате.

— Он даже смог выплавить человечка.

— Вот как? — сверкнул глазом Забен. — И кого же?

— Сталливана! — сообщила Иль.

Даже если бы Уульме в тот миг не глядел на старика, он бы догадался, что тот закатил глаза.

— Кого же еще! — язвительно сказал старик. — Драгоценного Сталливанчика!

И, обращаясь уже к Коромыслу, закричал:

— Слезай с дерева, дурак! И принимайся за работу!

На восьмой день Иль, одетая в простое оннарское платье, готовилась к работе в лавке. Забен рассказал ей, что сколько стоит, показал, где что стоит, и ушел к себе, оставив присматривать за ней Уульме.

— Представляешь, Серый! — дрожа от волнения, обратилась к нему Иль. — Скоро я заработаю свои первые деньги! Еще год назад я и подумать о таком не могла, а теперь стою здесь и собираюсь продавать стекло!

Уульме хотел было согласиться с Иль, сказать, что и он не думал о том, что в волчьей шкуре окажется в лавке Забена в Опелейхе, но вместо этого коротко ухнул.

Первые покупатели не заставили себя ждать: в лавку вошли двое мужчин. По платью Иль узнала в них радаринкцев и, с трудом вспомнив слова, которыми приветствовал земляков Хлей, выдохнула:

— Здравы будьте!

Покупатели засмеялись, а один сказал:

— Увы, госпожа. Мы из Рийнадрёка.

Иль смутилась. Надо ж так оплошать в первый же день!

— Мы только приехали. Решили погулять да осмотреться. Вдруг чего и приметим, что можно домой привезти, — сказал первый, а второй восхищенно глядел на Иль.

— В лавке Забена вы найдете лучшие изделия из стекла, — проговорила Иль заученные слова. — Лучшие в Южном Оннаре.

— Мы еще походим, посмотрим, — сказал первый и направился к выходу.

— А чего ж смотреть? Раз лучшие, то и раскупят их, когда мы вернуться сподобимся, — сказал второй.

Иль, обрадованная тем, что рийнадрёкец все же решился что-то купить, начала доставать с полки лучшие фигурки и выставлять их перед покупателем.

— Вот и птицы, и рыбы, и даже медведь! — приговаривала она, подавая хрупких животных.

— Медведь? — оживился рийнадрекец. — Беру! Медведь исстари наш оберег.

Он высыпал на прилавок пригоршню монет и завернул стеклянного медведя в платок.

Иль чуть не плясала от радости. День только занялся, а уже покупка!

— Спасибо! — сказала она.

— Мы еще зайдем, — пообещал рийнадрекец, — домой гостинцев купить.

И он, улыбнувшись внезапно покрасневшей Иль, вышел из лавки.

— Да как у такой не купить? — услышала она его голос с улицы. — Да я за одну улыбку бы все деньги выложил.

“Видел бы меня Иркуль! — пронеслось у нее в голове, — его бы удар хватил”. Но Иль совершенно не стыдилась того, что она, кера Нордара, стоит за прилавком темной лавки и торгует стеклом.

К концу дня Иль сообщила Забену, что ей удалось распродать даже грубые поделки Коромысла.

Уульме, услышав ее слова, скрипнул зубами. Не окажись он в шкуре зверя, он бы явил такие чудеса, какие и не снились неискушенным покупателям.

И на следующий день он решился задать Забену давно мучавший его вопрос.

— Обратно в человека? — переспросил старик, как обычно откинувшись на подушках и шумно хлебая чай. — Ну ты и скажешь, Мелесгардов!

Уульме огрызнулся. За спрос, как он знал, голову не рубят.

— Можно, — вдруг ответил Забен. — Только вот в кого? Тело твое, то, которое осталось в Даиркарде, давно в прах обратилось. А другое может и совсем не тем быть, которое ты ждешь.

Он отхлебнул еще и продолжил:

— Я уже говорил тебе, что повезло еще волком оборотиться. Зверь сильный, опасный, себя защитить может да на врагов страху нагнать. А вот если б в блоху? Обратно тоже можно, но в кого? В калеку, в хромого, слепого, немощного старика или бессловесного младенца. Тут подгадать никак нельзя.

Уульме сдвинул уши, стараясь ничего не пропустить, чтобы потом не переспрашивать и не гневить лишний раз Забена.

— Сталливан, брат мой пройдошливый, тебя заговорил. Коли тебе еще раз придется умереть, то очнешься ты уже человеком, но каким и где — никому знать не дано. Может, и за тысячи шагов отсюда, а, может, и в соседнем дворе.

“Слишком уж опасно." — подумалось Уульме.

Сейчас ему меньше всего на свете хотелось умирать снова.

— Потерплю и так, — ответил он.

— Вот и славно, — похвалил Забен.

И Уульме ушел на конюшню, где обычно спал, развалился на мягком сене, вытянул ноги и крепко задумался: жить он начал только сейчас, а ведь мог бы стать счастливым куда как раньше.

А молодой рийнадрёкец, купивший медведя, стал нарочно захаживать к Забену, лишь бы лишний раз увидеть милую лавочницу.

— Я из Гарды, Лемом звать, — как бы невзначай рассказывал он Иль, нарочно подолгу выбирая очередную стеклянную фигурку. — В городской страже служу. В Опелейх прибыл по поручению моего господаря — жду, когда кузнецы откуют мечи. Раньше я тут часто бывал, а теперь редко, но язык я ваш еще не позабыл…

Иль поначалу не знала, как ей говорить с дружелюбным покупателем. Стоило ему войти в лавку, как ее начинало бросать то в жар, то в холод, щеки наливались румянцем, а руки предательски тряслись. Обычно бойкая, Иль в его присутствии не могла вымолвить ни слова, а только улыбалась в ответ. Но Лему и этого было довольно: он радовался, что прекрасная Иль терпеливо слушает его болтовню и не гонит прочь из лавки.

— В Рийнадрёке нынче неспокойно, — продолжал он, мысленно ругая себя за то, что не может придумать более занятной темы для беседы. — Наши же рийнадрёкцы уже который год нападают на Северный Оннар, а мы на них все никак управы найти не можем. Они, вроде как, сами по себе. Закон им наш не указ, господаря нашего не слушаются. Заняли приграничье, там и разбоем промышляют… Сейчас в Гарде первые люди государства совет держат — как прогнать их навек, бойцов со всех сторон собирают…

Новые покупатели заставляли Лема умолкнуть, а Иль вернуться к делам. Она споро отпускала товар, отсчитывала монеты и то и дело звала одного из подмастерьев, чтобы погрузить тяжелые бутыли в повозку.

— Кузнецы свое дело знают, — возобновлял прерванные откровения Лем. — Куют на совесть. Но и времени ковка занимает пропасть. Отец мой дождаться меня назад с оружием не может. Говорит, что вот-вот беда придет, а нам с голыми руками биться придется…

— Боги помогут, — только и отвечала Иль, и Лем, распихав по карманам купленные безделки, покидал “Цветное стекло и изделия”, кляня себя на чем свет стоит, что и сегодня он не решился подарить полюбившейся ему лавочнице шелковый цветастый платок.

И каждый раз после его ухода Иль была в замешательстве: впервые она смотрела на кого-то, как женщина смотрит на мужчину, и это новое чувство было ей приятно, но и мысль о том, что тем самым предает она Уульме, не давала ей покоя.

Она решила поделиться своими страхами с бессловесным Серым, которого все еще предпочитала считать собакой, а не волком, пусть и ручным. Найдя зверя, как и обычно, в конюшне, Иль присела рядом и потрепала густую жесткую шерсть.

— Отработал свое? — спросила она, когда волк лизнул ее ладонь.

Уульме кивнул.