И снова его выручил Умудь.

— Ты уж не огорчайся, — сказал он, когда все разошлись, а Вида так и остался стоять посреди становища. — У нас всегда так. Хардмаров-то в последнее время много сменилось, поэтому здесь не радуются да не печалятся. Отвыкли давно.

Вида вернулся в шатер. Он уже успел позабыть о том, что не хотел больше ночевать бок о бок с другими оградителями. Слишком много чего стряслось за этот один день — больше, чем за всю его жизнь.

Вечер второго дня совсем не отличался от первого — все собрались возле костра, а потом и отправились на раздачу, где Виде уже налили супа не из общего котла, а из маленького котелка, в котором готовили только для хардмаров.

— Погляди вон туда, — ткнул его в бок Умудь, указывая на одного из оградителей. — Это и есть Валён, второй сотник. Силы в нем, словно в великане.

Вида внимательно поглядел на Валёна — высокого широкоплечего детину, со светлыми кудрявыми волосами и круглым красным лицом. Сотник больше походил на огромного младенца, нежели на хардмара оградителей.

— Я думал, что он совсем другой, — сказал он.

— Валён не выглядит злым, согласен. Но это ты его в бою не видел. Зверь!

— Откуда он?

— Валён южанин, как и многие здесь. А больше про него я и не знаю.

Вида отвернулся. Его охватило странное чувство — он никогда прежде не бывал в таком окружении, но сейчас не испытывал страха перед всеми этими головорезами, что проходили мимо него, искоса поглядывая и перешептываясь.

— Ты теперь можешь выбрать себе кого в личную охрану, — сообщил Фистар. — И есть и пить отдельно.

— Так Хараслат сам себя охраняет, — вспомнил Вида.

— Хараслат-то да, — согласился Ширалам, которому тоже уже налили похлебки, и он осторожно понес его обратно, стараясь не расплескать по пути ни капли. — А вот Валён-то нет. У него есть телохранитель, и у Леса — нашего прошлого хардмара — тоже был.

— Какой? — спросил Вида.

— А сейчас покажу, — ответил Ширалам. — Вон туда погляди! Худой да чернявый и есть Асда. Валёна правая рука. А вон там, далече, длинный такой, словно жердь, с белесыми космами — Уйль, Леса нашего охранник.

Вида пожал плечами:

— А я буду есть с вами.

— Это хорошо, — похвалил его Умудь. — Оградители — люди суровые, да и не очень-то любят, когда кто-то сразу задирает перед ними нос. Валён здесь давно и делами заслужил себе право быть иным.

— Я и заслуживать не хочу. В Низинном Крае, где я жил, в лесу на обходе не было ни господ, ни слуг. Все и ели вместе, и спали. Я так привык, — пояснил Вида.

— Значит, и здесь привыкнешь, — пообещал Умудь.

Поужинали они быстро и улеглись на свои тюфяки. И, как и вчера, Вида заснул так скоро, что и сам не заметил.

Невысокий, сухонький старик, в дорожном, выцветшем от солнца плаще, размахивая толстой, но легкой палкой, быстро шагал вперед. За ним едва поспевали двое его попутчиков. Когда вдалеке показался одинокий двор, он остановился и уверенно сказал:

— Погостим здесь.

Старик уже давно привык быть среди их троицы за главного, и всегда решать, что же им делать. Так и сейчас — не шибко-то много они прошли, чтобы останавливаться да отдыхать, но что-то подсказало ему, что именно здесь их ждут.

— Как скажешь, Ях, — повиновались его попутчики.

Васпир — тощий и пожухший от дорог и лишений, с редкой светлой бородой да давно нечесаными волосами, неловко уселся на свой мешок с пожитками, который носил, привязав к шее. Кадон, невысокий, но грузный, с круглым красным лицом, большой плешью и здоровыми кулачищами, ругнувшись, упал на землю и тут же захрапел.

— Тупоумки! — сварливо пробормотал Ях.

Он даже сам себе не мог ответить, зачем взвалил их себе на шею. Вроде, они и были всегда — этот Васпир да Кадон. Два дурака да головореза, и не понять, что было хуже. Ях только и смог разузнать у них, как удалось им сбежать по пути из Красноземелья в Койсой, куда они ехали в кандалах на невольничий рынок, да так, что по их следу никто не пошел ни тогда, ни сейчас.

Кадон, упившись браги и растянув рот в глупую улыбку, хвастливо поведал, что он задушил провожатого голыми руками, а потом поджег солому в клетках, в которых перевозили рабов. А в пожаре-то разве будут разбирать, кто сгорел, а кто нет? Когда вокруг пляшет огонь да грозит пустить по ветру все денежки хозяина, которые мог он выручить, продав рабов в Койсое, разве будет он смотреть, чтобы сгоревший раб не оказался случайно его охранником? Рассказывая это, Кадон весело сжимал да разжимал свои кулаки да топал ножищей. Ях и верил ему, и не верил разом. Любой бы, кто поглядел на Кадона, сразу бы уразумел, что перед ним редкостный дурень и болван. Разве мог он сам придумать, как сбежать, да еще так ловко и сноровисто это сделать?

Он подошел к храпевшему Кадону и огрел того палкой по спине. Здоровяк вскочил и, вместо того, чтобы выругаться, лишь виновато опустил голову.

— Чего разлеглись, болваны? — сварливо вскричал Ях. — Идем!

Совсем скоро показалась калитка, у которой стоял темноволосый мальчик, с лицом удивительно чистым и гладким для слуги или раба.

— Эй, — подозвал Ях мальчика, издалека махая ему посохом. — А ну подойди.

Мальчик подошел.

— Чей это дом?

— Хозяина Эрбидея, господин.

Ях задумался… Этот дом не был похож на имущество приближенных к господарю Южного Оннара, но как знать? Ях жил на свете слишком давно, чтобы понимать, что не всегда снаружи то, что и на изнанке. Ведь будь этот Эрбидей обычным селянином, добросовестно возделывающим свой клочок земли да помалкивающим, коли не спросят, то они бы и зашли, и переночевать бы попросились, а коли он один из соглядатаев, а то и родичей господаря, то им несдобровать. Сразу начнет выспрашивать, кто они да откуда, а на дуралеев надежи мало — что один, что другой, а за так расскажут о том, как пришлось им убить их охранителей в Красноземелье. Хотя Ях и справил им новую одежду, чтоб перестали они походить на висельников, но вот язык держать за зубами они так и не научились.

— Эх, — вздохнул Ях, — а будь что будет. Пошли вовнутрь.

— Хозяин в клети-то, — крикнул им вдогонку мальчик. — А в дому-то его сын младший. Вы его спросите, он и проведет.

Ях только потряс головой.

— Позови своего хозяина! — гаркнул он здоровому детине с рябым лицом и редкими зубами, входя в дом.

Детина неохотно встал и поплелся в клеть, шаркая ногами и подозрительно косясь на незваных гостей.

— Коли боги будут милостивы, то и пожуем хлеба-то! — пояснил своим путникам Ях.

Очень скоро к ним вышел сам хозяин дома. Эрбидей, старый, но по-молодецки еще высокий и статный, медленно подошел к Яху и растянул рот в улыбке.

— Будьте здравы, путники. Коли привели вас ноги к моему крыльцу, то и мне боги не велели вас гнать. Уж садитесь за стол да разделите с нами наш скромный ужин, да не обессудьте — далеко тут у нас от столицы, вот и не балуемся всякими вкусностями да сладостями, еда вся простая да деревенская.

Ях неровно поклонился, стащил с головы шапку и, затолкав ее поглубже в суму, благодарно произнес:

— Мир твоему дому да изобилие твоему столу, хозяин. Пусть воздадут тебе боги за каждый кусок, что мы у тебя тут наедим. Сам видишь — мы люди переметные, как перекати-поле катимся, да не знаем, где придется поесть да преклонить голову в следующий раз. Нам и кусок хлеба — уже добро, а уж что поболе, так навечно запомним твою доброту.

Сам себе Ях не верил ни разу — он знал таких хитрых лис, как Эрбидей. Старик жил на свете уже очень долго и повидал очень многих. И такие глаза, как у Эрбидея, ему приходилось видеть лишь однажды — когда его самого чуть не казнили по приказу господаря Южного Оннара. У Эрбидея были глаза палача.

Эрбидей склонил голову вбок и умильно улыбнулся.

— За стол пожалуйте, — повторил он.

— Кадон, Васпир, — позвал их Ях.

Те, один, громко шмыгнув носом, другой, неуклюже и тяжело оступившись и нечаянно ругнувшись, бочком протолкались на свои места. Хотя Ях и считал их тупоумками, они сразу почуяли, что их предводитель будто бы обернулся кем-то другим — слишком уж елейно и льстиво звучал его голос, слишком униженно и жалко он себя вел.