Слова «музей Марселя Пруста» и «Илье-Комбре» слетели с языка Бекс, как пузырьки шампанского. Я вспомнила, что Бекс была не только очень красива и умна, но и прекрасно говорила по-французски — результат года, проведенного в Париже за работой в художественной галерее.

— Я люблю Пруста, — сказала я. — Хотя мой французский недостаточно хорош, чтобы прочитать его в оригинале.

— Я написала свою дипломную работу на тему «à La Recherche du Temps Perdu», — сказала Бекс. Она помедлила, ее взгляд стал отстраненным, потом пробормотала: — Autrefois on rêvait de posséder le cœur de la femme dont on était amoureux; плюс tard sentir qu'on possède le cœur d'une femme peut suffire à vous en rendre amoureux.

Пока все ошеломленно смотрели на нее («Я понятия не имею, что ты только что сказала, но это звучало потрясающе», — выпалила Марни), я неуклюже попыталась перевести цитату у себя в голове. «В прошлом мужчина мечтал завладеть сердцем любимой женщины» или что-то подобное. Я поразилась тому, как легко Бекс процитировала этот отрывок. Из нее вышел бы отличный профессор.

— Так что же такое «Джейн Эйр»? — спросила Лорен, внезапно повернувшись ко мне. — Это книга, на которой основана «вампир Джейн», верно?

— Гм, ну… — пробормотала я. С чего бы мне начать? — Джейн Эйр-гувернантка.

— А что такое гувернантка? — спросил кто-то.

— Это вроде, как учитель, но и няня тоже. Бронте работала гувернанткой, как и ее сестры. Она ненавидела это занятие.

— Почему же? — Шайлер выглядела озадаченной. — Я немного завидую своей няне. Она ходит в парк с детьми и берет их на игры, и ей за это платят!

— А гувернантки убирали в доме, готовили здоровую пищу и занимались легкой стиркой? — спросил кто-то еще. — Если так, то, возможно, мне придется нанять гувернантку.

— Так трудно найти хорошую няню, — пожаловалась Куинси. — Они такие ненадежные. И они могут быть капризными.

— Мы заставляем наших подписать соглашение о конфиденциальности, — сказала Марни. — Осторожность никогда не помешает.

— Вот именно, — согласилась Шайлер. — Я сказала в агентстве, чтобы они присылали только «зрелых» дам, то есть, старше пятидесяти лет.

Женщины постепенно пьянели, и вскоре всякое обсуждение книги было оставлено, и все просто сплетничали, наполняли свои бокалы вином и слонялись по патио. Я глубоко вздохнула, радуясь, что, по крайней мере, моя роль закончилась. Когда я встала, чтобы наполнить свой бокал вином, ко мне подошла Бекс с экземпляром «Еженедельника Выпускников Принстона» в руках.

— Ты получила журнал на этой неделе? — спросила она.

— О, я давно сменила адрес так что…, — пробормотала я. На самом деле я перестала читать его много лет назад, когда головокружительные новости о свадьбах, детях и продвижении по службе стали для меня непереносимы.

— Я хотела спросить, не знаешь ли что-нибудь о новом президенте Фэрфакса. Он производит впечатление.

Она протянула мне журнал. На обложке была огромная фотография Адама, одетого в костюм и галстук, со скрещенными руками на груди.

«Адам Мартинес' 03, Президент колледжа Фэрфакс, освещает новый путь», — гласила надпись.

— Ух ты, — восхитилась я, листая журнал. — Не знала, что он попал на обложку.

Внутри была еще одна фотография Адама, на этот раз со времен выпускного курса. Он стоял в профиль, широко улыбаясь, в рубашке с воротничком и галстуке, который я купила ему по случаю в Джос. А. Банк на Нассау-стрит. На галстук я истратила все деньги, которые скопила на подработке. Боже, какими мы были детьми… Я бегло просмотрела статью.

«Адам Мартинес ' 03, Президент Фэрфакс Колледж, освещает новый путь»

Адам Мартинес ’03 помнит первый раз, когда он ступил на территорию кампуса Принстона.

«Я только что совершил свой первый полет на самолете, и мне казалось, что я попал в совершенно новый мир», — говорит он.

Он родился в Гватемале и воспитывался в Лос-Анджелесе матерью-одиночкой, которая бежала от Гражданской войны на родине. Мартинес и его мать поселились в латиноамериканской общине к востоку от центра города. Адам был не по годам развитым ребенком и талантливым спортсменом, и вскоре он привлек внимание работодателя своей матери, который предложил помочь оплатить его обучение в местной католической школе для мальчиков. Адам преуспевал во всем: успешно играл в футбол, был добровольным судебным переводчиком и президентом своего класса в средней школе.

Когда пришло время подавать документы в колледж, Мартинес решил, что останется дома.

«Моя мать не хотела, чтобы я уезжал далеко, — рассказывает он. — Я ее единственный сын, и, если бы это зависело от нее, я бы, наверное, до сих пор жил с ней!».

Случайная встреча с адвокатом во время работы волонтером в суде познакомила его с Принстоном.

«Этот молодой парень, помощник окружного прокурора, спросил меня, где я собираюсь учиться. Я ответил, что не думал об этом, и он посоветовал мне поступить в Принстон, его альма-матер. Он считал важным познать мир за пределами Лос-Анджелеса и заставил меня поверить, что Принстон вполне достижим для такого как я».

Мартинес подал заявление и был принят на полную стипендию. Он прибыл в кампус взволнованный и полный планов.

«Оглядываясь назад, я понятия не имел, во что ввязываюсь, — продолжает он. — На мой взгляд, Принстон был окутан огромным количеством мифов. Я читал «Великого Гэтсби» в средней школе и знал, что Ф. Скотт Фицджеральд учился в Принстоне, поэтому я пошел в библиотеку и изучил каждую книгу, написанную им. Я прочитал «Эта сторона рая», по меньшей мере, три раза и посчитал, что готов. Но как же я ошибался».

Мартинес описывает одинокий первый год обучения, полный тоски по дому и неуверенности в себе. В конце года он решил взять академический отпуск, не зная, вернется ли обратно.

«Я думал, что Принстон совершил ошибку, приняв меня, — сказал он. — Я знал, что люди относились ко мне с предубеждением, и чувствовал невероятное давление, чтобы доказать им, что они ошибаются. Я старался быть лучшим, но, в конце концов, сдался».

Свободное время помогло Мартинесу обрести перспективу.

«Мне нужно было немного повзрослеть. В свободное от учебы время я подрабатывал на разных работах, но продолжал читать все, что только мог найти в библиотеке: историю, экономику, литературу, газеты. Я понял, что пропустил школу».

После почти пятилетнего перерыва Мартинес вернулся в Принстон, присоединившись к классу 2003 года в качестве второкурсника. Во второй раз его опыт был совсем другим.

«Я был более открытым и принял решение достигать большего, не бояться рисковать» — признался он.

Мне казалось, что я читаю о незнакомце. Вся эта информация была мне знакома — я была там, в конце концов, но все казалось странно обезличенным и не полным. Как будто я никогда не существовала в жизни Адама, как будто меня вычеркнули из его биографии, потому что я, в конечном счете, не имела большого значения. Оцепенев, я пролистала сопутствующие фотографии — вот Адам, позирует со своим наставником в юридической школе, вот он получает почетную награду от города Хьюстон, а вот репортажный снимок, где он читает лекцию на занятии. Его жизнь после меня. Я быстро перескочила к концу статьи.

Некоторые выразили удивление относительной молодостью Мартинеса. В свои тридцать восемь лет он является одним из самых молодых президентов колледжей в Соединенных Штатах и одним из немногих латиноамериканцев — президентов колледжей. Когда его спрашивают об этом, Мартинес смеется. «Вудро Вильсону было сорок пять, когда он стал президентом Принстона», — говорит он. — Я знаю, что меня считают молодым по некоторым стандартам, но я не новичок в управлении университетом».

Член совета директоров Ахмансон соглашается: «У Мартинеса есть богатый опыт, и мы надеемся, что он также принесет свежую энергию в кампус». Фактически, для Совета попечителей возраст Мартинеса был одной из причин его избрания. «Мы хотели, чтобы новый президент был в начале своей карьеры, а не без пяти минут пенсионером», — говорит Аннет Фаулер, давний спонсор и член совета директоров.