Студент 1: «Ты читал книгу?»

Студент 2: «Нет, много букв.»

Кроме того, обучение только началось, и шла ознакомительная неделя, когда ученики сами выбирали лекции и не получали оценок. Студенты обожали это время, а преподаватели негодовали. Большинство моих студентов все еще не переключились с каникул: расслабленные и легкомысленные от воссоединения со своими друзьями после лета.

Я кратко прочитала лекцию, затем разбила класс на более мелкие группы и заставила их анализировать отрывки.

— Мне не требуется краткое изложение сюжета, — пояснила я им. — Поверьте, я читала эту книгу. — Класс хихикнул. — Не торопитесь и присмотритесь внимательнее к языку. Почему Элиот употребляет именно эти слова? Какие метафоры она использует и почему?

Когда я ходила по классу, погружаясь и выходя из групповых дискуссий, я ругала себя за то, что так отвлеклась. Я была так же плоха, как и мои ученики, отсчитывая минуты до конца урока, отчаянно пытаясь проверить свой телефон, чтобы узнать, написал ли мне Ларри сообщение или отправил по электронной почте письмо. Студентка подняла руку, и я поспешила к ней, благодарная за то, что меня прервали.

По дороге на следующий урок я снова проверила телефон. Ларри переслал мне сообщение с информацией о приеме. Я пролистала все подробности событий, и там был он. Адам Мартинес указан, как наш новый президент, и ранее он был проректором в Университете Хьюстона.

«Этого не может быть», — размышляла я, остановившись, как вкопанная, посреди двора. Дрожащими руками я нажала на вложение. Медленно резюме Адама Мартинеса загрузилось на мой телефон. Я лихорадочно просматривала его историю работы. Он был ректором Хьюстонского университета в течение трех лет. До этого был деканом их юридической школы. Еще раньше он работал в, так называемом, «частном капитале». А до этого был консультантом в банке на Уолл-Стрит. Я искала его дипломы. JD / MBA от Колумбийского университета. Бакалавр английского языка из Принстона.

Я вдруг почувствовала слабость в коленях. Мой бывший жених стал моим новым боссом.

АДАМ МАРТИНЕС, ТОТ САМЫЙ…

Он был моим парнем в колледже. Мой первый парень, моя первая (и единственная настоящая) любовь. Я не разговаривала с ним больше десяти лет, с тех самых пор, как мы эффектно расстались в ночь перед нашим выпуском из колледжа.

Я ошеломленно оглядела двор. Десятки молодых пар лежали под тёплыми лучами солнца, не обращая внимания на окружающий мир и меня, застывшую рядом с ними. Был сентябрь, им по восемнадцать, и все остальное не имело значения, кроме теплого тела рядом. В классе я предполагала, что они с должным вниманием слушают мои лекции и делают заметки, но потом замечала блуждающие взгляды и мечтательные глаза и понимала, что настоящая драма была прямо передо мной. Влюбленность, ревность, непонимание, разбитое сердце — всё это было похоже на бесконечную мыльную оперу, в которой каждый семестр появлялись новые актеры. Бóльшую часть времени я находила это занимательным. Романтические страдания студентов были так же предсказуемы, как и академический календарь. День начала занятий в школе — это день начала конца. И это был день, когда ты оказалась в медчасти, потому что твой парень изменил тебе с твоей лучшей подругой, и ты утопила свои печали в рюмке текилы. Время от времени, однако, мне напоминали, что то, что я находила забавным, для студентов было вопросом жизни и смерти.

Однажды, девушка, одетая в форму военной подготовки, со слезами на глазах подошла ко мне перед уроком и спросила, не может ли она пойти домой. Обычно, она была безукоризненно накрашена, накрахмалена, волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, но в тот момент на её лице не было ни капли макияжа, глаза покраснели и опухли, а щёки были мокрыми от слёз.

— Конечно, — ответила я, предполагая, что кто-то умер. — Мне так жаль. Ты в порядке?

Девушка в отчаянии оглянулась через плечо на красивого однокурсника с короткой стрижкой. Плача так сильно, что я едва могла понять ее, она прорыдала:

— Мой жених только что порвал со мной.

Я почувствовала внезапный укол осознания и сочувствия. Когда-то я была такой же, как она, убежденной, что жизнь закончилась после того, как мы с Адамом расстались. «Ты так молода», — хотелось мне сказать ей. «Вы собираетесь отправиться в Афганистан. Ты должна беспокоиться о том, чтобы вернуться домой в целости и сохранности, а не о каком-то глупом мальчишке. Ты найдешь кого-нибудь получше и, однажды, вспомнишь, какой глупой была, проливая слезы из-за этого парня».

Но я ничего не сказала. Вместо этого обняла её и разрешила идти домой. Это было много лет назад, но когда я вспомнила о ней, о лице, полном боли, то почувствовала, как мое собственное лицо напряглось. С яростью, я приказала себе собраться, вскоре у меня начнется следующий урок.

На пути к другому классу, я взяла себя в руки и напустила невозмутимый вид. В кабинете меня с нетерпением ожидали пятнадцать студентов, сидящих в три ряда.

— Внеплановая контрольная! — объявила я. Комната разразилась стонами.

— Уже?

— Но это же ознакомительная неделя!

— Я даже еще книги не успел купить!

— Старайся изо всех сил, — сказала я, вытаскивая стопку бумаг из сумки. — В конце семестра я выброшу твою самую плохую контрольную.

Один из моих учеников, медик с песочными волосами и в очках, который посещал мой класс прошлой весной, театрально застонал и притворно уронил голову на стол. Его подруга, серьезная старшеклассница, погладила его по голове и сказала:

— Я говорила ему, что он не должен играть в Лигу Легенд всю ночь.

— Есть ли дополнительные вопросы? — спросила другая студентка, нервно подрагивая за своим столом.

— Да, собственно говоря, есть. — Я подошла к доске и записала вопрос: «Что такое ЭКФРАСИС?»

Студент-медик тихо заскулил в своем углу.

— Можно мне писать карандашом? — спросил кто-то еще.

— Карандаш, ручка, твоя собственная кровь, мне всё равно, — съязвила я. — Главное, чтобы было разборчиво.

Я раздавала тесты, осторожно переступая через ноги студентов, рюкзаки и случайно оказавшийся здесь скейтборд. На последнем ряду я добралась до Чеда Виккерса, старого доброго Чеда, который всегда хорошо начинал семестр, но затем срывался на полпути, появлялся нерегулярно, а затем и вовсе пропадал. Это был третий раз, когда он записался на мой курс и поклялся, что действительно закончит его. В прошлом году он исчез на две недели. Оказалось, он напился, ударил полицейского («Я не понял, что он полицейский, пока не стало слишком поздно!»), и провел те две недели в тюрьме. Но сейчас был новый учебный год, и Чед был полон оптимизма для новых занятий. Он вытащил наушники и улыбнулся мне, подняв вверх большой палец.

После раздачи тестов я сидела в передней части аудитории и наблюдала за студентами, старательно корпевшими над бумагами, и периодически сообщала, сколько времени у них осталось. В течение следующих двадцати минут они будут сосредоточены на Викторианской поэзии, и я готова ответить им на любой вопрос. Я позволила своим глазам скользнуть по классу к большим окнам, выходящим во двор. Они были закрыты, но звуки смеха и далекой музыки все еще доносились снаружи. Отвлекшись, я начала перелистывать свою поэтическую антологию, остановившись, когда добралась до Альфреда лорда Теннисона и его «Волшебница Шалот». Против воли я начала читать.

МЫ С АДАМОМ познакомились на уроке английского. Я была первокурсницей, застенчивой, книжной девушкой из Флориды, которая никогда раньше не уезжала из дома и считала северо-восток практически чужой страной. В старших классах я была редактором литературного журнала, членом команды по плаванию и концертмейстером местного оркестра. В Принстоне я стала никем. Я попробовала себя в студенческом литературном обществе и была отвергнута. Для команды по плаванию я плыла слишком медленно. И, пока я успешно прослушивалась в оркестр колледжа, дирижер спросил, могу ли я переключиться со скрипки на альт, так как им не хватало людей в этой секции.