Я закатила глаза.

— Знаешь что? Может, мне просто отменить занятия?

Моя сестра прибыла в больницу спустя два дня, измотанная и растрепанная, разглагольствуя о плохой погоде, из-за которой она потеряла связь в Атланте. Бросив сумку на пол, она подошла к отцу и некоторое время смотрела на него, словно ожидая, что он ее поприветствует. Она смотрела на него так пристально, что я почти поверила в то, что он откроет глаза и подчинится. Когда он не ответил, Лорен сделала шаг назад, и ее лицо исказилось. Но она не расплакалась, как мне показалось в начале. Она разозлилась.

— Как это могло случиться? — спросила она доктора, отчитывая его так, словно это он был причиной инсульта. — Я разговаривала с ним в тот день!

— Часто никто не предполагает, пока не становится слишком поздно, — сказал доктор, его голос был преувеличенно спокойным и профессиональным.

— Кто-то должен был предупредить нас, что это может случиться, — воскликнула она. — Мы могли бы предпринять шаги, чтобы предотвратить это. Неужели нет лекарств, которые он мог бы принять? Процедуры?

Я попыталась успокоить Лорен, но она отмахнулась от меня, осыпая доктора вопросами и с горечью выслушивая его ответы. Следующие несколько минут я стояла молча, пока она допрашивала его, расспрашивала о его профессиональной подготовке, приводила информацию, которую читала в интернете, упоминала идеи, которыми поделились ее друзья-врачи. На каждый ее вопрос доктор давал холодные, взвешенные ответы, и ярость Лорен быстро иссякала. Она вдруг показалась мне потерянной и измученной. Я снова потянулась к ней, и на этот раз она не оттолкнула меня, а тяжело обвисла в моих руках.

— Теперь, когда вы обе здесь, — сказал доктор. — Нам нужно обсудить, хотите ли вы вставить питательную трубку.

— Питательная трубка? — спросила Лорен, побледнев.

— Это ведь принудительная манипуляция? — Напряглась я.

— Да, это медицинское вмешательство. Твой отец на искусственной вентиляции легких и не может ни жевать, ни глотать. Питательная трубка — лучший способ для такого пациента получить питание, тем более, мы понятия не имеем, когда он придет в сознание и придет ли вообще.

— Трубка будет постоянной? — спросила я.

— В случае с Вашим отцом это возможный вариант, поскольку мы не знаем, сможет ли он когда-нибудь снова есть самостоятельно.

— Каковы риски?

— У некоторых пациентов это может вызвать инфекционное заражение и удушье.

Лорен грубо откашлялась.

— Есть ли альтернатива?

— Мы делаем все, чтобы вашему отцу было как можно удобнее. Он в состоянии принимать жидкость, но это все, что мы можем сделать.

— Вы имеете ввиду, его переместят в хоспис? — сказала она дрожащим голосом.

— Да. В таких случаях мы переводим пациента в хоспис.

Лорен покачала головой.

— Должно быть что-то еще, что мы могли бы сделать. Он еще так молод — ему еще нет и восьмидесяти!

— Папа бы не хотел питаться через трубку, — сказала я, положив ладонь на руку Лорен. — Ты же его знаешь. Он ненавидит, когда его заставляют делать то, чего он не хочет.

— Но ничего лучшего нет, — возразила Лорен.

Я отрицательно покачала головой.

— Он никогда не хотел бы быть таким.

— Он все еще может проснуться, верно? — спросила Лорен, поворачиваясь к доктору.

— Он мог бы, но мы понятия не имеем, когда. Это может быть завтра, а может быть и через двадцать лет. И у него, скорее всего, будет существенно снижено качество жизни.

— Что Вы имеете ввиду под «Существенно снижено»?

— Он может быть парализован. У него могут быть нарушения когнитивных функций, потеря памяти, трудности с речью.

У меня пересохло во рту.

— Если мы откажемся от питательной трубки, как долго он… сможет продержаться? — Даже произнося эти слова, я не могла поверить, что они слетают с моих губ.

— Это может занять несколько дней, а может и несколько недель.

Несколько дней или несколько недель. Мы с Лорен сидели в ошеломленном молчании, обдумывая смертный приговор моему отцу. Он всегда был таким энергичным, легко носил нас, когда мы были детьми, по одной на каждой руке. Я вспомнила, как он взбирался на крышу после проливного дождя, чтобы проверить, нет ли течи, или как под палящим солнцем стриг газон, или как он в одиночку передвигал нас с места на место, используя только ручную тележку и свою грубую силу, или как переносил все из холодильника на диван. Он всегда разговаривал так, словно выкрикивал команды, и мы с Лорен научились предупреждать людей, что это его обычная манера речи. Теперь, однако, трудно было поверить, что молчаливая хрупкая фигура под белой больничной простыней действительно являлась моим отцом. Когда он успел так состариться? До сих пор мысль о его смерти всегда казалась странно абстрактной, но теперь… это превратилось в неизбежный факт.

— Как быстро мы должны решиться? — наконец спросила Лорен, со слезами глядя на доктора.

— У вас есть немного времени. Это трудное решение, я знаю. Мы здесь не только ради вашего отца, но и ради вас и вашей семьи.

— Лорен? — осторожно спросила я. Она сидела, сложив руки на коленях и нахмурив лоб.

— Вам нужно несколько минут наедине? — сказал доктор. — Я могу выйти.

— Все в порядке, — сказала Лорен, ее голос был отстраненным и напряженным. — Энн права. Папа бы этого не хотел. Он хотел бы бороться на своих условиях.

— Ты уверена? — спросила я ее. — Мы не обязаны принимать решение прямо сейчас.

— Я уверена, — сказала Лорен. Когда я протянула руку, чтобы прикоснуться к ней, она вся сжалась. Я крепко обняла ее, раскачивая взад-вперед, моя рубашка стала влажной от ее слез.

В течение следующих десяти дней мы с Лорен по очереди сидели у кровати отца, читали ему или включали музыку, пока он спал, и оставляли его только чтобы принять душ и переодеться. Я мазала вазелином его сухие губы и массировала руки лосьоном, маленькие жесты ласки, которые он никогда бы не стерпел, если бы был в сознании. Лорен привела своих детей в последнее посещение. Три мальчика торжественно стояли над недвижимой фигурой. Тейт пытался пощекотать мозолистые ноги моего отца и удивлялся, почему не было никакой реакции.

— Прекрати, приятель, — сказал Бретт, но голос его звучал нерешительно. Он притянул младшего сына к себе и крепко обнял. После того, как они ушли, Лорен поставила фотографию мальчиков у кровати моего отца, а также грамоту Арчера «ученик месяца» и маленькую вазу с маргаритками. Мы провели ночь в хосписе, спали на раскладушках, которые были установлены рядом с кроватью моего отца, просыпаясь каждые два часа, когда приходила медсестра, чтобы проверить его жизненные показатели и убедиться, что он не испытывает боли.

Лорен никогда не теряла надежды, что отец придет в себя, возбужденно сигнализируя мне рукой всякий раз, когда он неожиданно всхрапывал или непроизвольно двигал конечностью.

— Что это значит? — она все спрашивала. — Это что, знак?

Когда он больше не повторял ни звука, ни движения, она выглядела разочарованной и сидела, сложив руки на груди, как бы показывая ему молчаливый упрек за его непокорность. Верный себе, мой отец цеплялся за жизнь до самого конца, даже когда его дыхание становилось все более затрудненным и затяжным. В эти последние часы ожидание было бесконечным и ужасно малым одновременно. Когда в воскресенье рано утром он угас, мы с Лорен сидели рядом, держа его за руки. Это напомнило мне стихотворение Эмили Дикинсон — он, казалось, хотел что-то сказать, но потом забыл; согласился и умер. Мы сидели ошеломленные. Неужели он действительно ушел? Вошла медсестра, чтобы констатировать смерть, и только тогда мы с Лорен разрыдались.

В течение нескольких дней после смерти отца, мы с Лорен спорили о том, стоит ли проводить поминальную службу. Кроме обожательниц в доме престарелых, у него было мало друзей и ни одного живого родственника, кроме нас. Я утверждала, что самым достойным вариантом было бы вообще ничего не устраивать. В конце концов, Лорен взяла верх, и я согласилась, видя, как процесс планирования помогает ей справиться с горем. Мы решили устроить небольшую панихиду в Фэрфаксе, пригласив только близких друзей и членов семьи. Несколько друзей Лорен из Лос-Анджелеса — Марни, Селесту и старого друга из бизнес-школы, с которым я познакомилась давным-давно. Ларри тоже был там, как и один или два сотрудника моего отдела. Рик должен был быть в Торонто на книжном фестивале, но предложил отменить свою поездку, чтобы остаться со мной.