– Что с вами? Как вы себя чувствуете? – Забеспокоилась подбежавшая медсестра.

– Где у вас туалет? Проводите, пожалуйста. – Поднявшись на ноги, Света сильно зашаталась, и медсестра – высокая, хорошенькая девушка в белом халате и колпаке как у повара, поддерживая пациентку, медленно повела её по коридору, тихо говоря:

– Вам нужно немного поесть и больше лежать, чтобы быстрее поправиться.

– А что у меня было? – Уже на выходе Света спросила, держась за медсестру.

– Ничего страшного: немного зашили селезёнку. Просто вы сильно ослабли, и нужно хорошенько отлежаться.

Светлана с трудом проглатывала бульон ухи, в которой плавали голые рыбные кости. Тёплый компот с кусочком серого хлеба – не согревали, и она, как ей казалось, опустошённая, чувствовала себя уверенно. Внутренние силы, исходившие из глубин сознания, поддерживали. Видела себя в другом свете; совершенно не похожем на прежнюю жизнь. Более всего поразило то обстоятельство: „До аварии меня столько мучило и не давало покоя, а теперь я освободилась от этого! Все куда-то ушло!” Даже чувства, взгляды изменились в ней, а она, задумавшись, сказала:

– Надо же, как будто заново родилась!

– Что вы имеете в виду? – Удивлённо спросила медсестра, укрывая Свету одеялом. Но Светлана уже ничего не ответила, а спросила совершенно спокойно:

– Я могу поговорить с хирургом, который меня оперировал?

– Да, его зовут Евгений Дмитриевич, заведующий отделением, завтра во время обхода он зайдёт к вам обязательно.

Когда в палате выключился свет, она ещё долго не закрывала глаза и ни о чём не думала. Ей было интересно наблюдать за окружающими, смотреть в окно на звездное ночное небо. Ловить себя на мысли, что раньше не замечала красоты этого мира, находясь где-то глубоко внутри себя. “Значит, от этого мне и было так тяжело, – подумала Света, – надо же, неужели я раньше не могла увидеть всего этого? Наверное, просто не обращала внимания”. Ощутила, что теперь ни одна мысль не управляет ей, ничего не раздражает и никаких чувств не вызывает. В недавнем прошлом они давили на неё, выводили из себя. Под этим давлением, зачастую, она не контролировала себя, совершая всякого рода нелепости – именно те неверные шаги, которые накапливались и которые привели к сложившимся обстоятельствам.

Света закрыла глаза, и подумала попробовать рассуждать, как и прежде, однако, вместо этих рассуждений она сказала себе шёпотом:

– Как глупо даже думать об этом. Старое всё ушло, теперь всё новое. Мне нужно смириться с этим и…

Дальше она не договорила, потому что сон так сладко увлёк, и не в силах противостоять ему, сразу же уснула.

– Садись! Ты почему ещё стоишь?! – Врач даже с приличным усилием толкнул Максима в стоящее за ним кресло. Голова закружилась еще сильнее. Доктор ещё что-то говорил, записывал, а Макс отвечал и думал про себя: “Наверное, снимок плохой, надо же, а я ещё два дня ходил, а как оказалось, даже стоять на ногах нельзя…” Стало совсем плохо находиться в стенах больницы, когда голова завертелась – как глобус. Всё внутри стало ныть изнуряющей болью, даже сидеть стало больно; а слабость настолько одолела, что даже встать он не мог. Тогда Максим запрокинул голову назад, положив её на стену, и сидел в непонятном самому состоянии, как бы полудрёме.

Среди различных картин, которые в эти моменты представали перед ним, снова увидел свою маму. Всегда восхищала её красота: короткие волнистые волосы, высокий лоб, большие глаза с пронизывающим взглядом – серьёзное выражение лица, всегда непоколебимое и искренняя уверенность во всех своих действиях – всё заставляло восхищаться ей. Но самое главное было то, что с внешней стороны нельзя было понять: насколько она внутренне богата, и что бы она ни говорила и не делала – нельзя было определить и сразу осмыслить – что она хотела сказать или сделать. Только спустя определённое время, или какое-то событие давало понять Максу истинную сторону её поведения: „Всё, что я вижу и слышу – это лишь мои предположения! Ничем не подкреплённые мысли! А понять истинную суть остального не могу – сразу разгадать и осмыслить, да и не стоит пытаться, пока не придёт время”.

Кто-то взял его за руку, и, сделав невероятное усилие, он оторвал голову от стены, всё-таки удержал её ровно. Затем, с тем же трудом пересилив свою внутреннюю боль, открыл глаза. Однако, спустя некоторое время он понял, что перед ним стоит его папа, Вениамин Леонидович, и удивлённо смотрит на него. Голова казалась очень тяжёлой, и Максим снова опустил её на стену, закрыв глаза. Он услышал, как папа разговаривал с врачом, даже не разговаривал, покрикивал на него. Потом снова взял Максима за руку и сказал:

– Посиди сынок, я сейчас приду, только не вставай, хорошо!? – Вместо ответа Макс пробормотал что-то невнятное, продолжая сидеть в той же позе, думая теперь о своём папе. Ему нравилось общаться с ним более, чем с кем-либо. Максиму чувствовалась невидимая связь с этим прекрасным человеком: высокого роста, тёмно-русым волосом, ясными и очень умными, всё понимающими глазами. Сын восхищался своим папой, и его восхищению не было предела! Папа был для него всем, и он постоянно чувствовал необходимость в общении с ним. Даже когда общались, или просто молча находились рядом друг с другом, Максим знал, что они – одно целое! И долго друг без друга – это неправильно и плохо. Каждый раз, когда папы рядом не было, а Максиму он был необходим, то внутренне всегда чувствовал его присутствие, и будто он говорил сыну: как правильно поступать и что лучше сделать. Всегда Макс старался находить время пообщаться со своим родителем, чем-то помочь, поучиться у него или просто побыть рядом. Также Максим считал, что сила его Небесного Отца и его сила – объединятся в нужное время, и чтобы он не делал – чувствовал: „Мне кто-то помогает! Даже делает за меня! Конечно же, Небесный Отец…”

Максим подняли на ноги, и повели, удерживая под руки. Ему было всё равно – куда, потому что он слышал справа голос папы:

– Неужели так всё серьёзно?! – В голосе чувствовалось волнение. Это бывало очень редко, а иногда казалось, его ничто не может вывести из себя; и это настораживало Максима.

– Перелом, к счастью, закрытый, ему повезло! Но когда я узнал, что он уже второй день ходит, и даже сюда сам пришёл – меня это сильно возмутило и удивило.

– Что именно? – Спросил Вениамин Леонидович, странно, но то же хотел спросить и Максим, но не мог.

– Если бы он сегодня не пришёл сюда, то кость бы треснула, и порвались сухожилия. Он уже никогда у вас, не смог ходить полноценно. В лучшем случае хромал, а в худшем – вообще бы не наступал на ногу.

Когда Максима усадили на стул и приложили к голове холодное, мокрое полотенце, только тогда снизился жар в его голове – он открыл глаза и увидел свою ногу, с которой уже сняли ботинок и подняли выше колена штанину. Она была непонятно-тёмного цвета и, казалось, опухла, но ещё не очень сильно.

– Вот так больно или нет? – Спросил доктор, надавив указательным пальцем на левую лодыжку. Больной ничего не ответил, потому что его два раза как бы подкинуло вверх на стуле – от нестерпимой боли, а из глаз побежали ручьями слёзы. Макс невольно и резко согнул ногу, и она оказалась под стулом. Задев ею ещё и об пол, больной согнулся и чуть не упал со стула, но его удержал папа. Глаза больше не открывал, и все силы уходили на борьбу с невыносимой болью в ноге и во всём теле. Врач долго пытался вытащить ногу из-под стула, а потом ещё дольше накладывал гипс.

– Пусть ни в коем случае не наступает на ногу, а недели две вообще лежит! Встаёт только в туалет и покушать. Каждый день нужно проветривать тщательно комнату.

– Хорошо-хорошо, я буду за ним следить.

– Мне интересно: почему он так ослаб?

– Он ведь только после операции, ещё не окреп, тем более, что около двух дней ходил с переломом – не удивительно.

– Ногу не сильно сжимает? – Спросил доктор больного.

Увидев гипс на своей левой ноге в форме сапога, Максим вообще не чувствовал никакого сжатия, ему казалось, что нога просто забинтована.