— И сдается мне, звезда Крымского ханства, если я и шакал, то и ты не лучше, — подвел я итог. — Более того, хуже и во сто крат подлее меня. Мало того, что ты велел украсть мою невесту, — лицо Кызы-Гирея вытянулось от удивления, а я невозмутимо продолжал, — так ты вознамерился плюнуть мне в лицо, пожелав, дабы я присутствовал на уговорах ее брата выйти за тебя замуж, а там, как знать, и на твоей свадебке с нею. Сдается, настоящий воин может убить другого воина, но унижать его никогда не станет.

Дослушивал он меня с полуоткрытым ртом, а когда я умолк, он не удержался от вопроса:

— Выходит, царевна — твоя невеста?!

Ага, вот мы и в разговор вступили. Очень хорошо, еще один шаг вперед на пути… Ну, не скажу, что к сближению, но к разумному диалогу. Я саркастически хмыкнул и криво ухмыльнувшись, съязвил:

— А то ты не знал. Уверен, об этом перебежчик сказал тебе в первую очередь.

Мой расчет оказался точен — вынудил я Кызы начать оправдываться. Но, слушая его, я продолжал недоверчиво усмехаться, и он заявил, что готов положить руку на Священную книгу и поклясться в своем неведении.

В это время в оконце постучал Семен Груздь. Открыв дверцу, я выглянул наружу. Вид у будущего тысяцкого был довольный, но говорить при хане он ничего не стал, поманив за телегу с порохом. Оставив двоих сторожить Гирея, я прошел к телеге. Подле нее стоял Хаджи-бей. Вид у ханского зятя был угрюмый.

Оказывается, тысячники, командующими этими оголтелыми ордами, кружащими вокруг нас, не поверили ни одному из тех, кого я отправил к ним, включая самого Хаджи-бея. Более того, они обвинили их в предательстве, а бея Сулешова, о чьих симпатиях к Руси знали ранее, и вовсе располосовали сабельками вдоль и поперек, и разрубленные куски покидали в нашу сторону. Я вопросительно посмотрел на Груздя. Тот утвердительно кивнул, подтверждая.

Хаджи-бей продолжал рассказывать. Мол, видя, что и его собственная смерть не за горами, он предложил спросить, как думает обо всем этом сам хан Бора. Тысячники призадумались и после недолгого совещания пришли к выводу, что смысл в его предложении имеется. И вот теперь они просят выслать нам своих заложников, но не ниже сотников, и тогда они сами придут к нам, выслушают хана и поступят в точности по его слову.

Поверил я сразу, врать Хаджи-бею смысла не имело. Кто он сейчас? Муж старшей сестры хана Кутлу-султан. Сестрицу Кызы держит в превеликом почете, вопреки обычаям присвоив ей титул ана-беим, то бишь мать-госпожа. Соответственно, уважением, почетом и авторитетом пользуется и Хаджи-бей. А кем станет его сестра, ну и соответственно, сам Хаджи-бей, в случае ханской гибели? То-то.

Но уж больно рано поступило их предложение. Не договорились мы с Кызы. Процесс пошел, как любил говорить один мерзавец, разваливший великую страну, но… не дошел. Пока не дошел. Значит, надо выгадать время. А как?

Я потер лоб, прикидывая. Ага, вроде пойдет.

— Звучит заманчиво, но вдруг ты меня обманываешь и задумал вызвать моих сотников лишь для того, чтобы умертвить их, а сам взамен пришлешь простых пастухов, переодетых в нарядные одежды.

— Я готов поклясться, — возмущенно выпалил тот.

— Слова есть слова, — вздохнул я, сокрушенно разводя руками. — Да и не хочу я унижать столь славного воина подозрениями, заставляя его клясться. Куда лучше, да и проще доказать истинность слов на деле. Если тебя, Хаджи-бей, и вправду прислали тысячники, притом не с коварным умыслом, а искренне, с серьезными намерениями, пусть они угомонят своих воинов на ближайший час. Тогда имеет смысл им верить. А через час они направятся к нам, а навстречу им выйдут мои сотники.

На том и договорились. Оставалось уложиться в этот час, взяв за рога упрямого хана. Эх, мне бы еще узнать, с какой стороны к нему лучше подойти! Но оказалось, я уже подошел именно с того краю, с которого надо. Больше всего, как я потом выяснил, он не терпел лжи и коварства, а тут я обвинил в этих пороках его самого. И ведь не огульно обвинил — имелись основания. И первым делом, когда наша беседа продолжилась, он потребовал очной ставки с перебежчиком. Почему-то хан решил, будто я обвиняю его именно из-за оговора Ивана, как он его назвал.

— Рад бы, но не могу, — развел я руками и честно поведал о причинах невозвожности их встречи, заодно упомянув, что тот успел сделать перед смертью с моей невестой.

Правда, в моем изложении все выглядело хоть и туманнее, но не в пример страшнее, чем в действительности. Рассказал я и про ужасные последствия ее раны. Мол, не миновать ей шрама, между прочим, в точности такого, как у тебя, хан, разве чуточку короче. А они украшают нас, мужчин, ибо мы воины, ни никак не бедных девушек.

— Теперь, после случившегося с моей невестой, ты понимаешь, что я не собираюсь щадить твоих сыновей, если мы не договоримся? — подытожил я.

— Да, понимаю, — мрачно кивнул он. — Но кривое дерево не держит снега, а плохой человек — своего слова. Да и у тебя нет веры мне. И где нам сойтись?

О-о, дядя, это ж совсем другой разговор! Коль нет принципиальных возражений, все остальное решаемо.

— Сойдемся посредине, — выпалил я. — Истина обычно всегда лежит там, как сказал один мудрец. Но идти к ней я предлагаю одновременно, с двух сторон. Я шаг и ты шаг.

Он вопросительно уставился на меня, не понимая.

— Лгут только в случаях, когда оно выгодно, — пояснил я. — Вот и давай разберем эти случаи. И начнем с тебя, хан. Я не вижу для тебя выгоды в утверждении, будто ты не знал, что царевна Ксения Борисовна является моей невестой. Знал или не знал — в твоей нынешней судьбе от этого ничего не изменится, верно? Тогда какой тебе смысл обманывать меня? Следовательно, я готов поверить твоим словам.

Хан посмотрел мне в глаза. Что он там в них прочел, не знаю, но, кажется, поверил в мою искренность и медленно кивнул. Обрадованный, я продолжил:

— А теперь и ты шагни мне навстречу и поверь, что Федор Борисович не ведал о моем замысле, ибо, согласись, в моем утверждении тоже нет ни малейшей выгоды.

— Но тогда тем более глупо верить обещаниям того, кто лжет даже своему государю, — усмехнулся Кызы.

— А я не говорил, что лгал ему, — улыбнулся я. — Я не сказал правды, но в чем я ему поклялся, того и не делал….

Слушал меня Кызы внимательно. Гнев его, судя по всему, стих, и до него стало доходить, что и впрямь лучшего выхода, чем договориться, нет. У обоих нет. Разумеется, если мы оба хотим остаться в живых.

Мы успели договориться в отведенный нам час. Изрядно помог и мой тайный козырь. Вначале, по дороге в крымский лагерь, я как бы между прочим, выяснил у Фарида-мурзы причину смерти хана Девлет-Гирея, отца Кызы. Я же говорю, они умерли от одного и того же. И едва он ее назвал, как мне припомнился рассказ экскурсовода, водившего нас по бахчисарайскому кладбищу и в голове всплыла дата смерти Кызы. Разумеется, я назвал хану только ее, в смысле год, заявив, что впоследствии, будучи в Москве, поведаю, отчего она наступит.

Откуда мне известно? Видения бывают. Вот в одном из них я и увидел его захоронение с указанной на плите датой. Неясно, правда, расплывалась она перед глазами, но год я углядел. И он не за горами, следующий. А что дата окутана туманом, очень хорошо. Туман этот — верный признак, говорящий о возможности кое-что исправить, и я готов помочь ему избежать визита костлявой старухи с косой. Надолго ли, учитывая немалый возраст Кызы, неизвестно, но отсрочку обещаю твердо. Более того, тем самым будут спасены и его сыновья, чья гибель случится в течение года после его кончины.

Поначалу он мне не поверил. Да и кому охота верить во всякие гадости.

— Аллах не рассказывает людям о будущем, — возразил он.

— Ты неправ, великий хан, — улыбнулся я и напомнил о пророках прошлых времен, которых хватало как в христианском мире, так и в мусульманском.

Кызы недоверчиво уставился на меня. Ну да, при слове «пророк» стереотипное воображение обычно выдает какого-нибудь мудрого отшельника, давно отказавшегося от всех житейских благ и награжденного за это чудесным даром. Словом, им непременно должен быть дедушка весьма и весьма преклонного возраста, чтоб и лицо в морщинах, как у печеного яблока, и волосы седые, и бородой можно пыль подметать, и вшей в голове больше чем звезд на небе. А тут перед ним сидит и нахально улыбается юнец, который ему не то, что в сыновья — во внуки годится. Хоть и худой, но не аскет, одежка не от Версачи, но и не на помойке найдена, да и чин с титулом не из самых низких.