Подведя Галчонка к раките, я поставил ее перед собой, а сам плюхнулся на землю (не только Федора ноги не держали), прислонился спиной к дереву, устало закрыл глаза и велел рассказывать все в подробностях. В ответ молчание. Я открыл глаза. Так и есть: губы трясутся, вот-вот сорвется и взвоет, благо, Оболенская уже заскулила эдак протяжно и тонко, словно щенок.
— Я…, я… ничего не могла сделать, — выдавила Галчонок. — Хотела, да царевна мне… воспретила.
— Вот и хорошо, — кивнул я и … похвалил. — Молодчина.
Та ошарашенно уставилась на меня.
— Не шучу. И впрямь вы обе — умницы. Она велела, а ты послушалась ее и… осталась подле Ксении Борисовны, а это самое главное, — пояснил я, велев: — Теперь рассказывай, но постарайся ничего не упустить.
Та согласно кивнула и… все-таки разревелась.
— Э-э, нет, так не пойдет, — слегка возмутился я. — Ладно, давай иначе: я спрашиваю, а ты отвечаешь. Если слезы мешают, кивай головой или помотай ею. Все поняла? — и приступил к расспросам.
Через пару минут мой сухой деловитый тон подействовал на девчонку успокаивающе и она взяла себя в руки, а спустя еще несколько минут я знал все о том, что приключилось в Вардейке.
Получалось, если бы мы не поторопились, оставшись ночевать, то скорее всего тоже оказались пленниками хана. Это в лучшем случае. В худшем думаю понятно без слов, ибо врагов, налетевших рано утром, оказалось слишком много, не меньше пяти тысяч.
«Что-то слишком много для разъезда», — подумалось мне. Девчонка преувеличила? Возможно. Но навряд ли намного — чего-чего, а страха, у которого глаза велики, я в глазах Галчонка не заметил. Злость и досада, что не смогла выручить царевну, имелись, а его не наблюдалось. Получалось, татары шли целенаправленно. Так-так.
А уж когда Галчонок упомянула какого-то невысокого мужика в татарской одежде, но явно русского, мои подозрения, что здесь не обошлось без предательства, превратились в уверенность. Мужичок этот, ворвавшись вместе с татарами в светлицу к Ксении, находившуюся там вместе с еще пятью боярышнями, безошибочно указал на царевну. Получалось, дело нечистое. Но додумывать дальше не стал — не время — продолжая внимательно слушать девчонку.
Далеко не все из бояр и окольничих, оставленных Годуновым в качестве почетного эскорта подле царевны и яснейшей, вели себя достойно. Да и из их людей тоже. Кое-кто попытался скрыться, благо, основные татарские силы сосредоточились на захвате годуновского терема-теремка, а для атаки на прочие дома они бросили от силы тысячу, не больше. Словом, возможность сбежать имелась — было бы желание.
Правда, таковых оказалось мало. Судя по тому, что украдкой увидела Галчонок в оконце, когда возглавляемые Зомме люди прорывались из казарм к теремку, большинство дрались мужественно. И в первых рядах, бок о бок с Христиером Мартыновичем бились и Годуновы, и Вельяминовы, и Сабуровы. И столь отчаянным был их натиск, что несмотря на подавляющий численный перевес врага, они дошли до своей цели. Дошли, хотя к тому времени их осталось всего ничего. Дошли и встали насмерть у самого входа на крыльцо терема, приняв неравный бой.
— Сразу вовнутрь надо было и забаррикадироваться там, — вырвалось у меня.
— Кто-то крикнул о том, а Христиер Мартыныч не дозволил, — всхлипнула Галчонок. — Сказывал, тогда татары терем зажгут. А опосля уж, когда уразумели, что не зажгут…
— Почему? — перебил я ее. — Почему вдруг уразумели?
— Дык ведь татары им так кричали, — простодушно пояснила девчонка. — Мол, не тронем вовсе, токмо царя с царицей и князя Мак-Альпина с царевной выдайте, да казну, которую у них с собой, а мы вам жизнь подарим.
Так оно и есть — не случаен этот «разъезд». И хану сообщили о том, где мы с Федором, в интервале пяти-шести часов, где-то с двух до восьми вечера. Но вычислением предателя я займусь потом, все потом, а пока главное, и я поторопил девчонку:
— Дальше. Что дальше?
— А чего дальше, — вздохнула она. — Кто в живых остался, в тереме затворились, да проку с того. Татары двери выломали и вовнутрь ворвались. Но дрались твои вои, княже…. Ох и дрались…. У нас с Ксенией Борисовной, когда мы оттель выходили, то и дело сапоги по крови скользили. Все ею залито было. А татаровьев полегло почитай впятеро больше, — и вновь из ее глаз побежали слезы. — Ненавижу! — выдавила она сквозь стиснутые зубы….
По счастью, девчонку никто не заподозрил в том, что она — не простая холопка, ибо Ксения, заметив, как Галчонок достала из-под платья нож, велела его немедленно выбросить, запретив сопротивляться. Потому и с нею, как и с остальными боярышнями из окружения царевны, равно как и с Мариниными, обращались достаточно цивилизованно. Во всяком случае, никого не изнасиловали. Более того, едва Араслан-бей заметил, как одной из девушек полезли под сарафан, он немедленно пресек подобные попытки, располовинив наглеца надвое. Аргумент оказался убедительным, больше никто не дергался.
Араслан-бей и во всем остальном оказался весьма предупредителен, не забыв захватить и сундуки с их нарядами, и прочее имущество. Даже извинился, предупредив, что если в пути возникнет некая надобность, останавливаться они не станут, а потому придется немного потерпеть или… И многозначительно кивнул на принесенные из терема и предусмотрительно сунутые под сиденья колымаг ночные горшки. А в заключение посетовал, что государь слишком рано покинул их, оставив одних….
Упоминание о Годунове вновь подтвердило, что без предательства не обошлось. Но я вновь отогнал мысль о нем в сторону, продолжая выпытывать всевозможные детали, попутно выяснив, как у Галчонка с ее боевым арсеналом. Выяснилось, что потерь почти нет. Разве по дороге от тряски у нее из волос выпали и потерялись две длинные стальные шпильки, но две из пяти — это ерунда. Учитывая обстоятельства, ей они навряд ли понадобятся. Зато порошок с ядом, аккуратно подшитый с внутренней стороны сарафана, и три из четырех узких метательных ножей-стилетов, примотанных к бедрам, на месте.
По приезду в татарский лагерь их разместили в двух отдельных шатрах, расположенных подле ханского, где они ныне и находились. Отдельную охрану не выставляли. Самого Кызы Галчонок тоже успела повидать, но ничего конкретного мне не сообщила. Ну разве что внешний облик — огромный, страшный, полуседой, в нарядном шелковом халате — вот и все.
— Пока ехали через татарский лагерь, ты что-то запомнила? — осведомился я.
Галчонок обиженно насупилась и выпалила:
— И не что-то, а все как есть! Токмо людишек счесть не сумела — больно много их.
— Это не важно, — успокоил я ее и принялся сноровисто выкладывать из подручных средств карту местности, как я ее видел.
Столицу весьма символично изображал лист лопуха. Один его край я надорвал — ворота, из которых мы выехали. Травинками выложил излучину Москвы-реки.
— Мы с тобой сейчас находимся тут, — воткнул я веточку поблизости от надорванного края. — Ханский шатер где-то здесь, — и воткнул в землю вторую веточку, — но меня интересует, где именно и как далеко река?
Та призадумалась, морща лоб. Однако мои прежние уроки сказались — сориентировалась быстро. Поясняла, правда, не ахти, сбивчиво, но чуть погодя спохватилась, упомянув вначале про реку, возле которой стоят все три шатра, а спустя минуту и про расположенную всего в двух верстах от ханского становища церковь Живоначальной Троицы. Мол, туда с милостивого дозволения Кызы-Гирея и во исполнение просьбы царевны, за час до того, как усадить Галчонка в телегу, повезли Ксению Борисовну и прочих боярышень. А сама царевна, перед тем как сесть в карету, упомянула, что и в мыслях не чаяла столь странным образом в батюшкино сельцо Хорошево возвернуться.
— И, сдается мне, не просто так она енто сказывала, а для тебя, — добавила Галчонок.
— Для меня?! — удивился я.
Девчонка торжествующе улыбнулась и с явной гордостью за Ксению принялась рассказывать. Дескать, им обоим — и царевне, и Мнишковне — предложили выбрать из числа своих боярышень по одной для отправки сюда, дабы они самолично поведали обо всем случившемся. Заодно и о том, что зла им никоего не сотворено, а коль государь не станет противиться неизбежности, а поведет себя мудро, то и далее никакого худа не приключится. Словом, Галчонок оказалась тут не случайно — Ксения сама выбрала ее, хотя просились почитай все.
