А если Кызы-Гирей выставит против него заслон тысяч в десять, боярин и вовсе остановится, решив, что против него нацелилось все татарское войско. И первым он атаковать никогда не решится. Помнится, когда его поставили во главе ратей против Дмитрия, его продвижение вперед было результатом регулярных пинков сзади в виде постоянных требований и напоминаний Годунова-старшего. И все равно под Добрыничами, несмотря на ясные и четкие приказы, полученные ранее от Бориса Федоровича, и превосходство в людях, он стоял в раздумьях и Дмитрий сам налетел на него.

Ныне же численность ратей Мстиславского гораздо меньше, чем у крымского хана. Помнится, говорил мне Федор перед моим весенним отъездом в Эстляндию, что у Федора Ивановича во всех пяти полках в общей сложности не больше сорока тысяч. А у татар по самым оптимистичным подсчетам, то есть по минимуму, не меньше семидесяти-восьмидесяти. А может и сто — поди сочти с точностью.

Да и четкий приказ отсутствует. Содержание грамоток, писанных второпях в Москве, я выяснил: кроме общих фраз идти не мешкотно на выручку, ничего конкретного, а я в своих тоже приказывать не имел права, ограничившись известием о нашествии крымчаков и все.

Итак, Мстиславский отпадает. Но и об обороне речи нет — ни полководцев, ни людей. Тогда что придумал Романов? По методу исключения выходило, что он попытается действовать путем переговоров, дав хану огромный выкуп, так сказать, отступное. Но где ему взять серебро? Денег-то в казне кот наплакал. По своим амбарам пометет, по сусекам пошарит? Такое лишь в сказках бывает, да и то как ни старайся, а больше чем на колобок не набрать. Мало того, боярин сам настоял, чтобы Федор прихватил с собой всю казну и деньгу, а коль поначалу его путь лежит к князю Мак-Альпину, то пускай заодно заберет и его серебрецо. Дескать, если щедро платить, то и рати удастся собрать куда быстрее.

Следовательно, и денег Федору Никитичу взять негде. Ну разве объявить сбор средств среди населения. Но для этого нужно время, а у хана каждый день на счету, посему Кызы-Гирею надо быстро хапнуть и тикать обратно, и срок для сбора выкупа он отпустит мизерный, от силы день, пускай два. Да и давать люди станут с неохотой. Каждый понадеется на соседа, норовя оставить свой кошель в неприкосновенности.

«Думай, думай!» — заставлял я себя, но ничего не получалось. Не Штирлиц я, чтоб влет вычислять хитроумные комбинации своих врагов. Впрочем, насколько мне помнится, и нашему разведчику правильные догадки приходили на ум не сразу, после раздумий. Увы, он располагал временем, а у меня его, увы, кот наплакал. Значит, надо поторапливаться. Но помешал Годунов. Продолжая говорить, он накрыл рукой мою ладонь, сбив с мысли.

— Ныне прояснились все ковы ворогов князя, а посему слагаю с него вины несуществующие, благодарю сердешно, что не изобиделся он на меня за сором, ему учиненный, и доверяю ему сбор ратей. Их же надлежит привести в Москву…., — он осекся, ибо я подал условный знак, толкнув его ногу под столом, и, смешавшись, закончил. — Словом, быть тебе, князь, наипервейшим воеводой, ибо ежели и можно измыслить, яко оборонить стольный град, так токмо тебе одному. А теперь давай, Федор Константинович, поведай нам, что умыслил.

— За честь превеликую благодарствую, государь, — приподнялся я со своего места, но Годунов властно нажал на мое плечо, не давая отвесить даже символического поклона.

— Ныне без чинов и титлов. Сказывай не вставая.

— Скажу, — кивнул я, — но попозже. Пока понятно лишь то, что в открытом бою одолеть полчища крымского хана нечего и думать. А идти во Владимир, Ростов, Суздаль, и там собирать рати, когда в Москве каждый оружный человек на счету, тоже нельзя. Нет, собирать полки конечно надо, — поправился я, — но не нам. Наш путь лежит обратно в столицу, притом, выполняя твое повеление о защите града, отправимся туда нынче же. А вот как ее защитить…, — и я обвел взглядом присутствующих. — Для начала народ хочу выслушать. Ну, кто что мыслит? И начнем, как всегда, с младших, дабы слово старших ни над кем не довлело. Итак, что думаешь, Самоха?

— Драться! — выпалил тот. — Свеев били, ляхов били, и татар побьем, потому как бог троицу любит.

— Сомнут они нас, — не выдержав, пробасил рассудительный Голован. — Тут инако надобно, хитрость какую измыслить.

— А Самоха дело сказывает, — вмешался Груздь. — Стрельцы, знамо дело, пущай во граде остаются, а нам прямая дорога в леса, да из них, яко с ляхами, налеты на басурман по ночам устраивать. Тогда они и на стены днем нехотя полезут, потому как ночь не спамши.

— Ну да, — подтвердил Самоха. — О том и речь. Они хошь и пошустрее ляхов, но и к ним, ежели умеючи, тайно подобраться можно. Чай, нам не впервой….

Пока народ азартно обсуждал тактику и стратегию партизанской войны, я продолжал прикидывать возможные действия Шеленберга, он же Мюллер, он же Гиммлер, в смысле Романов. Вычислить не получалось, но один вывод напрашивался сам собой: нельзя надолго оставлять боярина в столице без присмотра. Чревато это. Более того, если он сам подал идею выезда государя в Вардейку, значит, надо брать с собой и Федора. Да, опасно, но зато вразрез с планами Романова. По той же причине следует захватить и казну.

Словом, во всем надлежит поступать наоборот. Во всем, кроме одного: царевна и Мнишковна. Их и впрямь брать с собой не желательно, ибо неведомо, как оно у нас сложится. Опять же сборы из-за них могут затянуться. Но это решать не мне.

И тут я услышал за окном возмущенные голоса. «Никак бояре успели потрапезничать, — понял я. — Что ж, и нам пора закругляться».

Я поднял руку, призывая к тишине, и когда она наступила, озвучил свое решение. Мол, мнений много, все разные, но в каждом мудрое зерно, потому окончательно определимся на месте, для чего немедленно отплываем в Москву. На сборы и погрузку даю час. Впереди снайперская сотня, следом спецназ. Бояр, кто пожелает вернуться, рассаживать в струги строго по одному, не больше. В пути всем хранить полное молчание. Нарушителей сразу веслом по голове, чтоб угомонились.

— И бояр тоже? — осведомился Аркуда.

— Тоже, — чуть поколебавшись, подтвердил я, уточнив: — Но не тебе. Уж больно рука тяжелая. Не зря тебя матушка медведем прозвала. И еще одно — надо кликнуть добровольцев, которым предстоит немедленно плыть обратно за пушками и…. сундуками с серебром и златом, включая и привезенное Федором Борисовичем, и то, что хранилось здесь.

Идея подкинуть хану отступное в виде проклятых сокровищ возникла у меня спонтанно, но была хорошей. Глядишь, застрянет оно у него в глотке.

А теперь последнее, Мнишковна и царевна. И я, напомнив Федору о наших невестах, осведомившись, как быть с ними: берем с собой или….

— А Москву отстоим? — осведомился он.

Надо же. Прямо как Сталин Жукову. И что говорить? Чуть поколебавшись, я молча пожал плечами, неопределенно протянув:

— Если б нам тысяч десять добавить, ответил бы твердо, а так…. Всякое может случится.

— А коль всякое, пущай во Владимире отсидятся, — буркнул он.

Я согласно кивнул и повернулся к сотникам.

— Тогда здесь для охраны Марины Юрьевны и Ксении Борисовны останутся две сотни. Есть желающие или назначать?

В ответ ни слова. Понятно. Я неспешно обвел отцов-командиров взглядом. Кто-то потупился, не глядя в мою сторону и надеясь, что пронесет, кто-то наоборот, умоляюще уставился на меня.

— Мои и без того изобижены. Чуток хуже остальных отстрелялись, ан все равно в Ливонию не поехали ратиться, в Вардейке остались, — торопливо выпалил один из сотников второго полка Емшан, которому показалось, что мой выбор вот-вот остановится на нем.

— Ежели по справедливости, то никому из тех, кого на ляхов весной не взяли, отказывать нельзя. Хоть на сей раз в Москву забери, княже, — рассудительно заметил низенький коренастый Ваган, сотню которого я тоже не взял в Прибалтику.

Мне припомнилась полусотня, которая извлекала проклятые сокровища, и я решил попробовать перехитрить судьбу. Жаль, конечно, оставлять их. Одни из лучших, да и командовал ими до весны этого года не кто-нибудь, а сотник Долмат Мичура, которому весной я доверил возглавить весь полк. Но…. Если пророчица говорила правду и им суждено погибнуть, то, логически рассуждая, на какой участок стены их не ставь, именно через него татары и прорвутся в Москву, положив все пять десятков. Нет уж, надежнее отправить их в тыл. Глядишь, и сами живы останутся, ну и для столицы безопаснее.