Парадокс времени, обнаруженный в наше просвещенное столетие, стал достоянием буквально каждой домохозяйки, то есть тем общим местом, о котором не вполне безграмотные люди говорят: «Банально». Между тем, явление это, чаще называемое парадоксом близнецов, далеко не проверено человеческим опытом и, следовательно, не может считаться окончательно доказанным. Многое остается невыясненным, и здесь возможны всякие неожиданности. Так и в нашем случае. Хотя Соня Пригожина, в отличие от ее отца и его ученика, не принимала участия в дальнем космическом полете, а как и все пять миллиардов людей, оставалась неподвижной в системе отсчета Земли, именно у нее, а не у отважных астронавтов время практически остановилось. То есть, дни и недели подступали с такой неимоверной медлительностью, с таким непоспешанием, что казалось, вот-вот сейчас окончательно встанут и выпустят из себя последний живой дух.

Соня только что поговорила с Евгением посредством шорохов и стуков и теперь возвращалась домой. Она шла, опустив голову, будто боялась смотреть по сторонам. Вот так же она когда-то, не поднимая головы, уезжала из столицы, повергнутая строгой экзаменационной комиссией. Но почему? Почему снова повторяется пройденный урок, и опять не в ее пользу?

Соня перешла дворцовую площадь, осмотрелась по сторонам, — слава богу, уже стемнело, — обошла дворец-музей и на краю суши уперлась взглядом в покрытую заснеженным льдом реку. Хорошее дело лед, твердый, прочный. Мало ли жизней он сберег от необратимых поступков? Слава богу, сейчас кризис миновал, и теперь она не злилась на мороз, а наоборот, благодарила за сохраненную жизнь в те черные декабрьские дни. И еще одно обстоятельство манило ее к этому берегу. Как об этом сказать, если страшно о нем подумать? Она прикрыла глаза, стараясь напряжением мысли восстановить былое. Не получилось. Нужно закрыть уши, вот так, закрыть глаза, или нет, смотреть на реку, только вниз и больше никуда.

— Девушка, вам плохо? — окликнул ее прохожий.

Она махнула рукой, чтобы не закричать. И опять повернулась к реке, прижалась вплотную к холодному граниту, поставила локти на парапет и сдавила уши, — но напрасно. Сквозь шерстяные рукавички настойчиво пробивался неживой механический шум. Громко, как в кинозале, зазвенел трамвай на мосту, запищала под резиной просоленная асфальтовая набережная, где-то заскулил троллейбус поношенными обмотками, город, огромный трехмиллионный город орал простуженным на морозе горлом. Все бесполезно, никуда не укрыться от подступившей действительности. Соня взглянула на тот берег — все то же, предательское мерцание уличных фонарей, жилых окон, вспышек трамвайных молний. Правее же чернела крепостная стена, а над ней граненый штык колокольни.

Пора было возвращаться. Соня, запутавшись в транспортных хитросплетениях, едва не опоздала на удобную электричку. Здесь, уже на жесткой деревянной скамейке, изъеденной откровенными надписями, она почувствовала, как замерзли ее бедные ножки. Она протянула их поближе к теплому нагревателю и повернула голову к окну.

Шел январь. Зима выдалась снежная и холодная. Но все же дикие ноябрьские морозы больше не повторялись. Да и в прошлые годы она не могла бы припомнить подобного вымерзания. Прошлые годы, прошлые годы. Где они, в каком месте, в каких краях? То холодное ноябрьское утро одним хлестким ударом отрезало от нее предыдущее время, будто его не существовало вовсе. Она чувствовала и тогда: что-то случится непоправимое. Ведь не зря же произошло это сумасшествие с митингом, с оркестром, с черными машинами. Когда отец взошел на трибуну и стал центром внимания всей Северной Заставы, она еще надеялась, что все как-нибудь развеется, рассосется. Будут выступать другие докладчики, рассказывать о своих планах, о повышении качества и количества, о внедрении и ускорении, об отдельных недостатках, о грандиозных задачах, и все в конце концов сойдет на нет. Но когда Илья Ильич и его Ученик взошли на палубу пароходика и прогремел выстрел, она поняла, что увеличенная копия отрицательного скомкователя сделана вовсе не из гуаши и картона. Она была настоящая, и одновременно неестественная, с каким-то привкусом, что ли… Нет, если бы на том берегу стояла просто ракета, а не эта дурацкая копия, тогда другое дело. Все ясно, выиграл папа, и там действительно оказался космодром. Но ведь не ракета! И Ученик, такой смешной, он все время вытаскивал ее взглядом из толпы, а она делала вид, будто не замечает его. Поделом…

Город не кончался. Соня заглянула в согретый каким-то любопытным пассажиром пятачок на заиндевевшем стекле — за окном мелькали столбы, трубы, ослепительные куски гаражей, складов, освещенные фиолетовым искусственным светом, опять столбы и бесконечные черные цистерны нефтяных составов. Электричку качнуло, и Соня повернулась от окна. Вокруг пригородные жители, умаявшись работой и очередями, потихоньку кемарили, то и дело выправляя падающие головы. Их мало интересовал городской пейзаж, раздражавший уютными огоньками квартир, где люди уже в тепле наслаждаются домашней обстановкой, сидят в мягких креслах, лениво поругивая дикторов центрального телевидения. Соня воротилась к ноябрю.

Сначала космический агрегат покрылся клубами дыма и пара, потом задрожала земля, и уж после загремело, загрохотало. Все смотрели на выползающую из дыма серебряную махину. Она на мгновение застыла, потом чуть подалась вправо, качнулась и устремилась в небо. Но грохот не утихал, и жители Северной, оглушенные ударной волной, что есть мочи орали в морозное небо, и к этому крику добавилось не виданное северным краем земное трясение. Свершилось новое чудо. Соня Пригожина не верила своим глазам. На том месте, где еще недавно стоял отрицательный скомкователь, теперь красовалась колокольня с золотым шпилем, увенчанная блистающим крестом. Она оглянулась, полагая узнать, видят ли остальные новое строение, или это ее собственное воображение вновь разыгралось после бессонной ночи. Но поверх голов вместо пустынного пространства и черных одноэтажных домишек возник Город. Да, именно с большой буквы Город, строгий, холодный, и все же до боли родной и знакомый. Где она его видела? — лишь мгновение лихорадил вопрос. Ну да, вспомнила, город ее мечты, город мечты древних основателей Северной Заставы. Дома, улицы, каналы, соборы все это оттуда, из музея, враз сошло на дикие берега Темной. Да какие дикие, река уже обрастала новыми одеждами, строгими, крепкими, гранитными, как раз под стать ее державному нраву.

— Ну ни фига себе! — только и сказал старик с подбитым глазом, обнаружив себя в новой обстановке.

Построенная накануне трибуна от тряски развалилась, а черные казенные «волги» стояли теперь поперек оживленного городского движения. У дворца-музея тоже толпились люди, но не беспорядочно, а строем, как в магазин. Они любопытными глазами поедали редкое зрелище, полагая, что здесь происходят натурные киносъемки на производственную тему.

Дальше все было как во сне. Соня, увлеченная охающими и ахающими земляками, устремилась вдоль набережной туда, где раньше был их дом, но там было все не то. Тогда ринулись обратно. По дороге толпа редела, жители бывшей Северной, разбитые незнакомой обстановкой, в поисках своих домишек разбрелись по улицам и переулкам, кое-кто от отчаяния садился в городской транспорт — по крайней мере там было тепло — кое-кто принялся пытать милиционеров, но все напрасно, те как будто издевались над ними и грозили вызвать скорую. Несколько машин в тот день таки прибыли на набережную и под разными подозрениями развезли часть народу по больницам. В результате бестолкового метания Соня осталась втроем со своими соседями. Афанасич все время повторял:

— Ну, едрена мать, Сашка, рванул-таки!

Мать же Варфоломеева молчала и только держалась за сердце. В конце концов Соня решила прекратить бесцельное метание и взяла руководство в свои руки. Ведь она прекрасно знала устройство города. Прежде всего нужно было согреться и опомниться, лучшего места, чем столичный вокзал, не придумать. Так она и решила, но, не зная транспортных маршрутов, повела стариков пешком. Слава богу, кое-как добрались. Правда, на мосту с четырьмя конями Афанасич взбрыкнул и, не желая больше делать ни шагу, уцепился за чугунный вензель.