Евгений ничего не понимал и, чтобы хоть как-то отреагировать на слова хозяина, прочел вслух надпись на космологическом звездолете: «Е.П».

— Вам не интересно? — вдруг спросил Илья Ильич.

— Честно говоря, я плохо в этом разбираюсь, — смущенно промямлил Евгений.

— А зачем же вы ко мне на кружок ходите? — искренне удивился Илья Ильич.

— Меня взволновала ваша идея с оживлением человечества.

— О нет, это не моя идея, это…

— Да, да, я знаю, — опередил Шнитке. — Но вы так увлеченно рассказывали о будущем царстве, что я испугался.

— Испугались? — удивился Илья Ильич. — Но почему?

— Я не знаю, я, п-право… — Шнитке смущенно потупил взор.

— Ну говорите, говорите, — подбодрил, словно ученика, Илья Ильич.

Евгений как-то криво улыбнулся и решил все же объяснить:

— Не знаю. Я и раньше слышал об этой идее, но не придавал значения. А когда увидел и услышал вас, я испугался. — Шнитке опять замолчал.

— Ну же, ну же, — не выдержал Илья Ильич.

— Я испугался, я подумал: вот человек, который так верит, что готов всю свою жизнь положить. Значит, подумал я, либо эта идея легковесная и никогда не осуществится, и тогда вы, Илья Ильич, просто сумасшедший, — в этот момент Пригожин начал улыбаться. — И мне вдруг стало жалко вас, до того жалко, что я подумал: раз он обманывается и зря верит и надеется, а я знаю, что зря, и молчу, значит, я его обманываю. То есть получается, что я как бы хожу и посмеиваюсь над вами вместо того, чтобы прямо объяснить.

Илья Ильич рассмеялся.

— Ах, ха-ха, я сумасшедший! Соня, Соня, слышишь? — он громко позвал дочь. — Иди сюда, послушай, что он говорит!

Появилась Соня и Илья Ильич подошел, взял ее за руку.

— Ты еще не знаешь, что у тебя отец сумасшедший? — еле удерживаясь от смеха, говорил отец. — Сонечка, он просто чудо, он пожалел меня. Представляешь, он сказал, что раз я верю в будущее царство оживленных людей, то я несомненно сумасшедший. Но послушай, это еще полбеды, меня каждый сумасшедшим считает, — Соня, он мучается, что я зря свою жизнь живу, и ему неудобно за меня и жалко. Соня, да он добрая душа, слышишь?

Соня не понимала, радоваться ей или нет, а отец тем временем продолжал восторгаться гостем.

— Да вы знаете, Евгений Викторович, что меня вся Застава за сумасшедшего принимает, кроме нескольких детей, конечно, но ведь никто в глаза ни разу не сказал…

— Папа, — перебила Соня, — ты преувеличиваешь, тебя очень любят и ценят в школе…

— Подожди, подожди, Сонечка. Он чудо, настоящее чудо. Ну, спасибо, пожалели старика, — безо всякой обиды в голосе говорил Илья Ильич. — Нет, какова откровенность! Не смущайтесь, Евгений, мне все это очень по душе. Значит, вы ко мне на кружок из жалости ходили, чтобы поддержать старика?

— Нет, не только, — спохватился Евгений.

— Но вы ведь не верите в оживление, а завоевание космических пространств вас не волнует, ведь так?

— Нет, я же не договорил. Я, когда услышал от вас про оживление, подумал: либо вы с-сумасшедший, либо и вправду когда-нибудь что-нибудь подобное произойдет. Но если т-так, если в д-далеком будущем всемогущие люди соберут мои блуждающие атомы, как вы выражаетесь, в колбу и вырастят меня заново гидропонным методом, то что же я буду там делать?

— Как что? — удивился Илья Ильич. — Жить будете, дорогой мой Евгений Викторович, жить будете, и я буду жить, и Соня, и все-все люди вместе снова будут жить!

— Все люди? — переспросил Евгений. — Но ведь э-э-это ужасно!

— Что же в этом плохого? — спросила Соня.

Евгений уж собрался было объяснить, но потом вдруг передумал и лишь промямлил:

— Впрочем, м-может быть.

Возможно, он имел некоторые соображения против загробной жизни, но стеснялся их высказать прямо. Надо сказать, что теперь, и это заметила Соня, он заикался гораздо меньше, чем в начале их знакомства. По-видимому, Евгений все больше и больше обживался на Северной Заставе. Движимый какой-то собственной идеей, он здесь нашел не только подходящие условия существования, но и личный идеал женского сердца.

Соня, чувствуя нежелание Евгения вступать в прямые дискуссии с Ильей Ильичем, решила прервать беседу и пригласила всех к столу.

— Сегодня необыкновенное явление произошло, — сказал Евгений, пытаясь оборвать неловкое молчание, установившееся в начале ужина.

— Явление? Необычное? — удивилась Соня.

Она прекрасно знала, что на Северной Заставе уже лет сто никто не наблюдал никаких необычных явлений.

— Да, над овощной базой, — подтвердил Евгений.

— Над овощной? — теперь встрепенулся Илья Ильич. — Какая еще база?

Надо сказать, что сам Илья Ильич видел — стройка за рекой мало похожа на строительство космодрома, уж слишком близко к городу располагался непонятный объект. Но все же он надеялся на что-либо в этом роде и совершенно не мог согласиться с глупой идеей овощной базы. Правда, безусые солдатики из строительного батальона, которые уплывали на самодельных плотах в самоволку на левый берег, изрядно подвыпивши, рассказывали своим подругам, что именно здесь, под Северной Заставой, будет храниться стратегический запас государственного зерна.

— П-право, извините, — Евгений вспомнил рассказы Сони о гипотезе отца. — Люди так называют стройку за рекой.

— Папа, ну подожди, пусть Евгений расскажет.

— Да, над этой самой стройкой произошел птичий переполох, — продолжил Евгений. — С-сейчас я по порядку. Как раз обед кончился, я стал счета сортировать и вдруг замечаю — в комнате потемнело, будто кто-то взял да и накинул черный платок на сберегательную кассу. М-мне страшно стало, заведующей нет, я один, дверь открыта, и темнота кромешная. Знаете, резко так потемнело, летом так бывает, туча наползет внезапно, а потом как громыхнет. Я к окну, смотрю, а над головой низко-низко, чуть не задевая крышу, летят — главное, совершенно молча — тысячи ворон. Одной стаей, в одну сторону, одним черным крылом. Я еще подумал: что они, с ума с-сошли, в стаи собираться? На юг, что ли, подались? Выбежал на улицу, а туче этой конца не видно, точно одно крыло черное летит. Но насчет края невидимого это я соврал, это от страха мне показалось вначале. Я, знаете ли, очень боюсь ворон. — Евгений смутился.

Илья Ильич слушал сгорая от нетерпения.

— Наконец я увидел, куда стремится воронья туча. Полетела стая на правый берег, закружила словно торнадо вокруг мачты. Будто какая-то, не слышная мне музыка управляет каждой особью, и каждая особь вычерчивает в пространстве зигзаг. Тысячи траекторий, тысячи летящих организмов, и все вместе — ровный, неизменный во времени вихрь. — Евгений говорил так, будто сейчас, здесь, над столом, покрытым вязаной скатертью, он видит то, что поразило его днем. — Ну, а п-потом заведующая пришла. Только вечером, когда шел с работы, я заметил, красные огни на мачте мерцают, будто что-то их время от времени закрывает. Может быть, и сейчас кружат?

Илья Ильич тут же сорвался с места, забежал в кабинет, взял подзорную трубу и полез на чердак, откуда в вечернем тумане обнаружил, что какие-то летающие и явно непрозрачные предметы время от времени мелькают в поле зрения, затмевая на мгновения красные сигнальные огни таинственного сооружения. Илья Ильич обрадовался. Таково было свойство его души, всякий жизненный факт он подчинял своему делу. Вернувшись в Сонину комнату, он не сел сразу за стол, а подошел к их свадебному с Еленой Андреевной портрету, посмотрел в него, шевеля губами, потом повернулся к молодым людям и радостно объявил:

— Летают, черти!

— Ну и что? — возмутилась Соня.

— Как что? Да ведь это же признак!

— Признак чего? — Ей показалось, что папа со своим космодромом выглядит сейчас слишком глупо, и она решила его осадить.

— Сонечка, ну как ты не понимаешь, человечество не может вечно жить в колыбели!

— Да причем здесь колыбель? Говорят же тебе — зернохранилище. Зерно рассыпали, понимаешь, вот птицы и слетелись. А много так потому, что время голодное, осень.