— Не горюй. Приведу тебе не хуже той.

Томаш на широко расставленных ногах стоял рядом с конем, опершись плечом о шею животного, и, перебирая пальцами гриву, со слезами в голосе говорил:

— Я понимаю, что к людям они жалости не имеют, но чем же скотина виновата? Из минометов по коровам бьют…

— Что мы отобрали — то наше. А то бы они, изверги, уничтожили все, если б смогли.

Застучали копыта по брусчатке улицы. К фольварку рысью приближался покрытый пылью победный эскадрон. Его вел Калита, следом за ним ехал Саакашвили с саблей на боку. Один подкрутил, другой пригладил усы. Оба одновременно спрыгнули с коней, а вахмистр поздоровался с подошедшим Косом и командиром обоза.

— Порубили мы тех, что из-под вашего ствола убежали. Немного осталось. — Вахмистр показал на восьмерых пленных, которых уланы как раз вводили во двор.

Шарик, который помогал их конвоировать, подбежал к Янеку, заскулил и замолчал, почувствовав прикосновение руки хозяина.

Три командира направились к пленным десантникам. За ними Томаш, Вихура с Лидкой, а в конце Григорий рядом с Еленем, который недовольно ворчал:

— Что за железку прицепил к боку? Сними ее!

Немцы стояли в две шеренги, понурые, но с видом непокорным. На правом фланге — офицер, рядом с ним — лесничий, сзади за лесничим — фельдфебель с лицом в синих крапинках от пороха. Долгое время длилось молчание, оно становилось все более тяжелым и злобным. Нараставшая годами враждебность, кровь и обида разделяли этих людей с окаменевшими лицами, стоявших друг против друга. Страх и усталость больше всего исказили лицо лесничего. Гнев легче всего было заметить на лице Томаша, который тяжело дышал, то сжимая, то разжимая кулаки.

— Ночью они посветили пожаром, показали дорогу, — объяснил Калита.

— И потом уже мы по свежим следам… Интересно, что они тут искали, что среди бела дня в атаку пошли?

Янек снял планшетку, висевшую на боку у офицера, заглянул в нее.

— Он сумел выбросить карту или уничтожить, — произнес Кос, а потом по-немецки обратился к пленным: — Вас зухтен ир хир?21 Вопрос он задал спокойно, но твердо. Пленные не отвечали. Даже не пошевельнулись, будто не слышали этих слов. Янек ждал, по очереди глядел на их лица и вдруг показал на лесничего.

— Ты.

Тот вздрогнул, побледнел и, захваченный врасплох, медленно заговорил по-немецки:

— Унтер дер эрде ист хир…22 Глухо охнув, лесничий неожиданно переломился в пояснице, ноги у него подкосились, и он рухнул вниз лицом на землю. В спине под седьмым ребром у него торчал вогнанный по самую рукоятку десантный нож. Зеленый мундир быстро темнел от крови. Кос вытащил пистолет и, направив на остальных пленных дуло, перевернул лесничего на бок.

— Готов. Этот, в крапинках, прямо в сердце его ударил, — сказал он, глядя на напрягшегося, чуть пригнувшегося фельдфебеля, ожидавшего выстрела из пистолета.

— Осрамили вы меня, — обратился вахмистр к своим. — Вас, как детей, можно обмануть. А ну еще раз обыскать и все, до последней крошки, вывернуть…

Десантники без приказа подняли вверх руки, а два улана подбежали к ним выворачивать карманы. Все, что находили, они бросали на плащ-палатку, расстеленную на земле перед пленными.

Среди перочинных ножей, тряпок, перевязочных пакетов, сигарет и спичек блеснуло золото. Плютоновый наклонился, поднял крестик и с неподвижным лицом показал другим:

— Этот крест мой отец на шее носил.

— Не успели мы… — объяснил вахмистр. — Его сторожка догорала, — показал он на убитого лесничего. — Мы опоздали, наверно, на полчаса…

Томаш, все время стоявший молча, глухо охнул, словно в нем что-то оборвалось, и внезапно бросился на десантников. Размахивая обеими руками, он свалил на землю фельдфебеля и капитана, прежде чем те успели заслониться.

— Что ты делаешь? — закричал Григорий.

— Рядовой Черешняк! — крикнул Янек.

Густлик вышел вперед, схватил его за руку.

— Стой!

Тот, словно помешанный, вырвался от Густлика и, ударив кулаком в челюсть еще одного десантника, сбил и этого с ног.

— Черт! — выругался Густлик и, перерезав Черешняку дорогу, дал ему тумака в живот. — Нельзя, — говорил он, держа его за плечи, чтобы тот не упал после такого удара.

— Новый солдат, — попытался объяснить Кос. — Всего четвертый день в экипаже.

— Гм, новый, непосредственный, — сказал вахмистр. — Я бы его наказал, посадил бы на хлеб и воду, а потом представил бы к званию. Ничего, что он их немного того… Вечером в штабе армии они будут поразговорчивей.

— Сегодня вечером?

— Это отсюда недалеко. — Командир эскадрона кивнул головой, глядя не без удовольствия, как медленно поднимаются с земли побитые десантники и как фельдфебель размазывает по своей бандитской роже кровь, текущую из носа.

— Нам тоже в ту сторону. Можем вместе ехать. Посадим их в грузовик.

— Согласен. Только сначала коней надо напоить, и трогаться можно будет.

Вахмистр отошел к Колодцу, а Кос остановился около плютонового, который не отводил взгляда от отцовского крестика, держа его на ладони.

— Мы поехали.

— Поезжайте, — ответил солдат, словно выйдя из оцепенения, и подал руку Янеку.

— Возьмете этого пацаненка?

— А где он? Франек! — позвал он. — Я говорил, что не могу…

Из-под брезентового навеса одной из подвод высунулась светловолосая голова парнишки.

— Я тут.

— Где этот маленький немец?

— Тут, — ответил Франек. — Он со мной будет спать и с конями управиться поможет.

— Ну хорошо. — Плютоновый улыбнулся. — Пускай остается.

Минуту спустя казалось, что он и Кос вот-вот обнимутся, но оба были слишком молоды, чтобы не смутиться, поэтому отдали друг другу честь и каждый пошел в свою сторону.

— Строиться к маршу! — крикнул плютоновый.

Около танка, на досках, положенных у стены риги, корчился Черешняк, держась руками за живот. Григорий, опершийся о лобовую броню, Густлик, стоящий около башни, и Лидка, которая сидела у открытой дверцы кабины грузовика, — все слушали Вихуру. Шофер копался в моторе и одновременно рассказывал:

— …Только всего этого мало. Представьте себе, что ночью он меня сменяет на посту и начинает заливать, как он около Шварцер Форст переплыл речку и перерезал кабель и потому фрицы не смогли взорвать заминированный мост. Я ему сказал, чтобы он своей бабушке рассказал, когда вернется в деревню…

— Перестань, Вихура, болтать. Как только уланы напоят коней, мы едем вместе с ними.

— Корову отдали, за конями будем теперь плестись… Я бы проверил, что за стена в этой риге, и догнал бы.

— Погодите, — перебил Густлик и, спрыгнув с танка, подошел к Черешняку. — Ты чем это кабель перерезал?

Не поднимаясь, Томаш без слов полез в карман и подал садовый нож, невзначай вытащив конец кабеля. Елень наклонился и вынул большой моток.

— Водонепроницаемый, — сказал он, внимательно осмотрев кабель. — На что он тебе?

— Да так. — Он пожал плечами. — Провод всегда может пригодиться.

Елень раскрыл нож, провел пальцем по острию, нащупав на нем две маленькие щербинки. Потом подал нож Косу.

— Правда.

Вихура и Григорий, приподнявшись на носках, наблюдали за внимательно рассматривавшим кабель Янеком через его плечо.

— Рядовой Черешняк, — назвал он его негромко, а когда тот встал, сержант протянул ему руку. — Спасибо.

— Вон ты какой! — Григорий схватил его за плечи, посмотрел ему в лицо.

— Отцепи саблю, глупо выглядишь, — заметил Григорию Кос.

— Сейчас сниму.

В этот момент Вихура пошел к грузовику и вернулся, неся в обеих руках гармонь.

— Бери. Твоя.

Черешняк, еще продолжавший дуться, вдруг не выдержал.

— Ладно, буду вам играть, — пообещал он, глядя в сторону танка.

— Давай руку, мир. Тем вином из дворца запьем.

Протянутая рука Густлика повисла в воздухе.