— Стоять, — приказал ему Янек и тут же скомандовал друзьям: — Хватай обоих!

Они бросились вперед, растащили борющихся. Густлик схватил Томаша и зажал его двойным нельсоном, а Кос и Саакашвили удерживали незнакомого солдата. Стройный, в ладно пригнанном комбинезоне, он не вырывался, только тяжело дышал и облизывал языком рассеченную губу.

— В чем дело? — спросил Янек Томаша.

— Консервы хотел украсть.

Незнакомец пожал плечами.

— Могу вам своих добавить, если вам есть нечего, — произнес он высоким звучным голосом. — Пустите, я же не убегу. — Он повернулся к Косу. — И собаку придержите, а то бросится. Я хотел часы подвести, они спешат на шесть часов. — Он указал на висевшие посреди стены часы с кукушкой, которые все еще тикали со скоростью экспресса.

Густлик отпустил Черешняка. Тот, хромая, подошел к стене, открыл дверцы и вытащил из гудящего ящика спрятанную там жестянку с консервами.

— Ишь ты, как раз эти понадобилось ему подводить. Мало тут других,

— ворчал он, потирая руку.

Саакашвили и Кос тоже отпустили своего пленника.

— Хотелось бы узнать, — вызывающе спросил Янек, — кому какое дело до наших часов?

— Я все-таки не чужой, — ответил тот.

Он поднял с пола фуражку с целлулоидовыми очками над козырьком, надел ее набекрень. Потом, массируя кисть и помахивая затекшей рукой, пояснил:

— Нам приказано взаимодействовать.

Он встал по стойке «смирно», щелкнул каблуками и протянул для пожатия руку. И когда, после секундного раздумья, Кос подал ему свою, представился:

— Подхорунжий Даниель Лажевский.

— Сержант Ян Кос.

«Ку-ку», — подтвердила деревянная кукушка на стене.

— А если короче, то меня зовут просто Магнето.

— А меня — просто Янек. Откуда тебе известно о взаимодействии?

— Старик хочет до подхода главных сил захватить мост на канале.

Часы, спешившие на шесть часов и пятнадцать минут, пробили пять, и с последним ударом, как всегда пунктуальный, в комнату вошел генерал. А за ним, в черном танкистском комбинезоне, коренастый офицер, смуглолицый, с бравым чубом, отливающим синевой, как вороново крыло.

— Вижу, с командиром мотоциклистов вы уже познакомились.

— Так точно, и даже близко, — ответил подхорунжий, искоса взглянув на Томаша.

— А это поручник Козуб, командир передового отряда.

Кос инстинктивно сделал полшага навстречу, чуть поднял правую руку, чтобы поздороваться, но чернявый, слегка прищурив карие глаза, внимательно осматривал экипаж «Рыжего».

— Гражданин генерал, — начал Кос, — в Крейцбурге…

— Тебе уж успели сказать? — с деланной ворчливостью спросил генерал. — Не в самом городе, а южнее — бетонный мост. — На гладильной доске он расстелил карту, придавил один ее угол остывшим утюгом.

— Разрешите доложить? — снова вмешался Кос.

— Горит? — Генерал недовольно сдвинул брови и взглянул на часы. — Говори.

— Заключенный из концлагеря при заводе боеприпасов в Крейцбурге сообщил, что охранники получили приказ уничтожить их всех до освобождения. Если бы упредить эсэсовцев, то подпольная организация лагеря ударила бы с тыла.

— Где он?

— В госпитале. Ранен и совсем отощал…

— Поляк?

— Немец.

— А почему эсэсовцы собираются тянуть до последней минуты?

— Завод выпускает бронебойные снаряды повышенной мощности. Четыре тысячи узников. Он принес подробный план. — Янек протянул вынутую из кармана тряпицу величиной с носовой платок, покрытую мелкими значками.

Генерал в раздумье рассматривал ее, потом разгладил ладонью лист карты и, чтобы ровнее лежал, придавил его с другого края парадной фуражкой ротмистра.

Окованный козырек лег полукругом на Шпрее, а орел повис прямо над черным пятном громадного города.

В открытой двери показалась Лидка, но ее никто не заметил, поскольку все внимательно рассматривали карту. Наклонившись, Черешняк оттолкнул Еленя, тот ткнул его в бок, а Томаш, полагая, что ему предлагают высказаться, изрек то, чему недавно научил его командир:

— Если не будем спешить вперед, больше людей погибнет.

— Правильно, — кивнул головой генерал, вглядываясь в карту и обдумывая решение. — Правильно, — повторил он, когда смысл сказанного солдатом дошел до его сознания, и с интересом взглянул на молодого Черешняка. — В отца ты, видно, пошел, философ, но ты прав.

Кос тоже поднял взгляд на Томаша и поверх его склоненной головы заметил Лидку, которая, приподнявшись на цыпочки, посылала ему воздушный поцелуй и улыбку. Янек поднял руку в молчаливом приветствии. Девушка, казалось, была все той же, но в то же время и какой-то другой. Он не понял, в чем это выражалось, — может, другая прическа, может, лучше пригнанное обмундирование? У них там в штабе полно разных портных и сапожников…

Тем временем генерал остро отточенным карандашом загнул на север конец самой длинной черной стрелки на карте и обратился к офицеру:

— Все, Козуб, остается как и прежде. С той только разницей, что не мост, а люди. Пройдешь на десять километров дальше и без шума форсируешь канал.

— Ясно, гражданин генерал.

— Просочиться, овладеть, удерживать до подхода главных сил, — твердым, решительным голосом отдавал приказ командир. — Для выполнения задачи выделяю разведотряд в составе мотоциклетного взвода под командованием Магнето, два тяжелых танка поручника Козуба и экипаж «Рыжего».

— В качестве… — Саакашвили запнулся, с трудом проглотил слюну. — В качестве десанта? — выдавил он из себя.

— Да, я же еще не сказал. — Генерал хлопнул себя по нагрудному карману, вынул конверт и протянул его Косу. — Тебе письмо. Отец был на том берегу, но вас уже не застал. Оставил шкатулку от земляков, а сам отправился в Щецин.

— Что оставил? — удивился Кос, застыв с ножом в руке, которым собирался вскрыть конверт.

— Шкатулку, — повторил генерал, рассмеявшись. — Вы же помните, как во время гулянья в Гданьске начали собирать деньги на танк. Это когда еще Франек Вихура и Григорий Саакашвили влюбились в двух хорошеньких сестричек-близнецов. Они и фотографии с твоим отцом прислали. — Генерал шарил в своей полевой сумке.

— Новый? Наш? Где? — как скорострельная пушка, Григорий выпаливал свои вопросы, еще не веря, но уже млея от радости.

— Во дворе, — ответил генерал с деланным безразличием. — Я думал, вы слышали, когда мы подъехали.

Саакашвили бросился к окну, а за ним и весь экипаж. Возле дома стоял танк, новенький, прямо с завода, даже краска, цвета весенней листвы, нигде не была поцарапана. На борту белела надпись — «Рыжий», и не хватало только отпечатков рук. В открытый люк механика высовывался Вихура и, задрав вверх голову, кричал:

— Привет, братцы! — Он хотел помахать им рукой и, по обыкновению, стукнулся головой о длинный ствол мощной пушки.

Первым из застывшего у окна экипажа пришел в себя Саакашвили, он метнулся к двери и, не заметив Лидки, хотя едва не сбил ее с ног, исчез, словно его сдуло ветром. За ним, отдав на бегу честь генералу, затопал Елень и, пробегая мимо, потрепал по волосам девушку. Томаш сунул в карман консервы, схватил из угла вещмешок, а с карты ротмистровскую фуражку; поскольку обе руки у него были заняты, виновато улыбнулся в сторону высокого начальства, расшаркался, поклонившись телеграфистке, и поскакал вниз по лестнице.

Боевая задача была поставлена, официальная часть визита генерала завершена, и Лидка, слегка поправив волосы, подошла к Косу, все еще стоявшему у окна с письмом в руке, которого он так и не успел прочитать.

— Здравствуй, Янек, — протянула она руку. — Я очень беспокоилась. Радиограммы такие поступали…

— Привет. Как видишь, все целы, — ответил он с улыбкой и, обращаясь к генералу, спросил: — А откуда надпись на броне?

— Вихура рисовал, я разрешил. Я вижу, ты что-то не очень рад.

В один миг слетела сдержанность. Янек сунул письмо в карман, извиняющимся движением коснулся руки девушки и прямо с места, почти без разбега, прыгнул в окно на броню башни.