Мне уже начинало казаться, что поисками кровного родителя Артура он был одержим больше, чем я.

— Что ты хочешь?! Чтобы я выдернула волос из бороды главы службы безопасности деда? — Я даже не пыталась скрыть свое раздражение.

— Не обязательно у него. Вполне достаточно волоса его сына. Какая разница, чью связь устанавливать, папа-сын или брат-брат. Уверен, что с Томом у вас отношения более доверительные, чем с его отцом, — съязвил Адриан.

— Адриан, ты просто омерзителен! — Взвизгнула я почти в голос. — Не стану я этого делать!

— Станешь. — Последовал невозмутимый ответ. — Агата, мы с тобой были знакомы за 9 месяцев до рождения, не забывай. Я прекрасно знаю, чего от тебя ожидать.

Я громко фыркнула и отключилась. Но как же он оказался прав… у меня ушло целых семь минут на отрицание самой возможности такого поступка и всего одна на то, чтобы вытащить из косметички пинцет и засунуть их в тумбочку у кровати.

С того дня, как Адриан попал в больницу и дедушка уехал из гнезда, каждая смена Томаса заканчивалась в моей спальне. Следуя правилам, он спрашивал разрешения подняться на этаж и, получая мое безусловное согласие, все крепче запечатлевал себя в моем сердце. Первые ночи он просто ждал, когда я усну, крепко держа в своих руках и покрывая поцелуями всякий раз, когда кошмар норовил проникнуть в мой сон.

Но после, смирившись с тем, что Адриан будет находиться под аппаратом искусственной вентиляции легких до тех пор, пока более менее не заживут ребра, я уже не могла сохранять спокойствие рядом со своим телохранителем. Одного только взгляда на его твердые гладкие мышцы было достаточно, чтобы я отбрасывала наше одеяло и забиралась на Томаса верхом. А он глядел на меня мутными от возбуждения глазами и стаскивал зубами бретельку майки с моего плеча.

Так было и в тот вечер после разговора с Адрианом, когда, поймав ртом мой последний стон, Томас осторожно убрал с моего разгоряченного лица прилипшую прядь волос и поцеловал в кончик носа.

— Ты такая… — начал было он, но вдруг осекся, подбирая слова. Я поерзала под ним и ласково очертила пальцами контур его губ. — Моя. — выдохнул Томас.

Перекатившись на спину, он прижал меня к себе и поплотнее накрыл одеялом. Наивный, как я могла замерзнуть рядом с таким горячим парнем? И все равно, забота и внимание, так несвойственные человеку его склада, буквально растворяли меня в обожании к нему.

— Отец рассказал, зачем твоя мать приходила к нему. — Томас так несвоевременно вернулся к теме, о которой я не хотела вспоминать до утра. Мысль о пинцете в тумбочке тут же неприятно царапнула голову. — Она просто хотела узнать, не может ли он выделить кого-нибудь для охраны Артура. Ей больше не к кому обратиться.

От гнева, подкатившего к горлу резкой волной, я села на кровати и даже не смогла подобрать слов. Любимый сынок этой женщины чуть не грохнул ее младшего сына, а она еще смеет являться в гнездо, где даже последняя горничная находилась на стороне Адриана?! Она что же, после развода совсем из ума выжила? Или… или же кто-то мне наврал, и причина ее визита была совсем в другом? Я мотнула головой, отгоняя от себя эту назойливую мысль. Заметив мое замешательство, Том мягко но настойчиво уложил меня обратно на подушки и вплел пальцы мне в волосы.

— Детка, я не хочу, чтобы что-то омрачало тебе сны. Ты становишься такой беззащитной, когда начинается очередной кошмарный сон, что я готов не спать всю ночь, лишь бы вовремя отогнать его от тебя. Не думай о плохом…

Я молча прижалась губами к его плечу и закрыла глаза.

— Что мы будем делать, когда дедушка узнает о нас? Он последний из гнезда, кто еще не в курсе, где ты спишь почти каждую ночь.

Томас молчал подозрительно долго, так что мне пришлось приподняться на локте, чтобы проверить, не заснул ли он. Но Томас просто задумался, и его глаза загадочно сверкали в темноте.

— Думаю… мне придется спасти тебе жизнь, чтобы Уильям оставил мысли сосватать тебя наследнику чего-нибудь, — прошептал он, опуская мою голову обратно себе на грудь.

Я слушала его дыхание, становившееся все спокойнее и ровнее, ощущала, как расслаблялись подо мной его мышцы, и утопала в чувстве совершенно космического счастья. Что еще мне нужно было?

Поймите меня правильно… если бы я была обыкновенной девчонкой по имени Агата, я бы, не задумываясь, поставила во главу угла любимого человека, не стала бы подвергать сомнению его слова. Но я была и остаюсь частью клана Эркерт, саморазрушение — это синоним нашей фамилии. Мы никогда не сможем измениться к лучшему, даже понимая, что вот-вот совершим ошибку. И уж точно никогда не будем претендовать на статус «хороших людей». Мы никогда не изменимся. Мы не знаем, как.

Поэтому в три часа ночи я вытащила из тумбочки пинцет, и, молясь одновременно всем святым, чтобы тот не проснулся, выдернула несколько волосков с затылка Томаса. Теперь я могла надеяться лишь на то, что он об этом никогда не узнает. Завтра не его смена.

Своим доверенным лицом я выбрала Монику, соврав, что должна сдать кровь на ХГЧ, поскольку последний раз мы с Томасом якобы не предохранялись. В назначенное время мы встретились во внутреннем дворе университета.

— Ты все помнишь? — Спросила я, застегивая на ее шее свою цепочку с датчиком слежения.

— Конечно, дорогая, — улыбнулась она, забирая мой телефон, — ты быстренько смотаешься в больницу, сдашь анализы, а я побуду здесь вместо тебя. Если Саша спросит, почему ты задерживаешься, напишу сообщение.

— Да, но не забудь писать его от моего имени. У нас Сашей немного другие отношения, — подмигнула я Монике. Очень важно было не волноваться, чтобы участившее сердцебиение не заставило моих телохранителей обратиться к датчику в одном из моих пальцев.

— Агата, прежде, чем ты поедешь, считаю своим долгом спросить тебя последний раз: ты уверена, что Томас не должен об этом знать?

— Разумеется. — Отрезала я, всем своим видом давая понять, что ни ей, ни кому бы то ни было меня не переубедить.

— Окей. Я твоя подруга, и я не осуждаю. Но Томас не простит тебя, если ты предпримешь что-то кардинальное.

Намекая на аборт, Моника даже не предполагала, как близка была в своем предостережении.

— Мне не привыкать! — Единственное, что я могла из себя выдавить.

Я быстро чмокнула Монику в щеку и заспешила к выходу. Нужно было лишь обогнуть здание университета, надвинув на голову капюшон куртки Моны, и усесться в такси. А там уже дышать как можно ровнее и следить за сердцебиением, чтобы то не ускорилось.

Но у людей с нечистой совестью частенько не срабатывают даже самые простые планы. Вот и я, жадно выглядывающая у тротуара номера своего такси, смачно вписалась в кого-то плечом. Я невольно вскрикнула, балансируя на одних лишь пятках, но руки столкнувшегося со мной человека моментально водворили меня на место. Это оказался высокий парень в зеркальных солнцезащитных очках, хоть Гамбург и не располагал желанием вытаскивать солнце из-за туч. Я пробурчала извинения и поспешила дальше, но незнакомец ловко поймал меня за рукав и снял очки.

— Агата, я поверить не могу! — Выдохнул знакомый голос. А я стояла и нервно глотала ртом воздух, будто увидела привидение. В сущности, так оно и было. На меня смотрела точная копия Теона. Холодок пробежал по спине и я нервно сглотнула, понимая, что сердце сбилось с привычного ритма. Эти янтарные волосы ни с чем нельзя было спутать. Этот вздернутый нос и глубоко посаженные карие глаза в крапинку, смотревшие на меня с еле сдерживаемой радостью и волнением, едва не вывернули меня наизнанку. Я задержала взгляд на покусанной нижней губе. Он так и не бросил эту привычку.

— Себастиан, — прохрипела я.

Но он, будто и не чувствовал моего замешательства, оглядывая с головы до ног.

— Значит, это тебя я видел в аэропорту! Думал даже, что обознался! Непривычно, но так круто видеть тебя с длинными волосами, красавица!

Я слушала ничуть не изменившийся обволакивающий тембр его голоса, и не могла выдавить из себя ни звука. Себастиан, видимо, тоже вспомнил об обстоятельствах нашего с Адрианом отъезда. Наверно, перечислил в уме вещи, на которые спустил деньги, за которые продал нашу репутацию Артуру, и улыбка сползла с его лица. Я же, видя перед собой живое напоминание о совершенном и сокрытом нами убийстве, ощущала, как горлу подступала тошнота. Тогда, до нашего переезда, казалось, время способно переварить даже чувство вины. Нет, не способно. Все стало намного хуже, когда мы выросли и узнали, что за свои поступки нужно отвечать. Но мы ведь так и не ответили.