Каждый квартал был пропитан детскими воспоминаниями и приключениями. Несмотря на темноту, я отчетливо видела нашу компашку, состоявшую из семи человек (трое девчонок и четверо мальчишек). Мы сбегали с уроков или от нянек, чтобы посмотреть фильм 16+, налопаться углеводов, против которых боролись наши матери, или почитать в книжном магазине комиксы, которые не разрешали покупать отцы. Я ведь прекрасно помнила и первую влюбленность, и первый поцелуй, и междоусобицы, что возникали каждый день в наш переходный возраст. Но почему-то не испытывала ничего. Я больше не чувствовала боли, хотя мы проезжали место, где она концентрировалась. Нашу школу.

Но путь пролегал дальше, в западную часть города, в обширный район под названием Альтона, где на просторных берегах Эльбы уживались всевозможные культуры, архитектурные стили и традиции. Вилла дедушки располагалась в Бланкенезе, входившем в состав Альтоны, и уж поверьте, там жилось ещё дороже, чем в центре Гамбурга.

С воды Бланкенезе как был, так и остался чем-то сродни средиземноморской деревушки, но стоило только приглядеться, как на крутом склоне геста вырисовывались отнюдь не покосившие рыбацкие домики, а роскошные частные дома и виллы. Летом Бланкенезе буквально утопал в буйной зелени, весной наполнялся ароматом цветущих деревьев, осенью сиял багрянцем и позолотой листвы, зимой отдалённо напоминал австрийский Холстат, только в разы помпезнее и богаче.

Несмотря на то, что это район давным-давно перестал быть независимым поселением, он всем своим видом кричал о своей обособленности и самобытности. Здесь, на правом берегу Эльбы, вдали от городской суеты, выросло не одно поколение, соседские и родственные узы скреплялись десятками лет. Стоило мне только увидеть в окно машины тёмные очертания маяка на берегу Фолькенштайнер уфера, как сердце защемило от той самой ностальгии, что я безуспешно пыталась вызвать у отцовского дома. Я прижалась пальцами к стеклу, здороваясь с по истине родными сердцу краями.

Парк Бауров, Римский сад, набережная, Пасхальные костры, холм Сульберг в 70 метрах над уровнем Эльбы, блюда домашней кухни, атмосфера, люди и всеобъемлющая душевность, я вас не забыла! Я очень старалась, но мне нужно было лишь вернуться к вам, чтобы больше не захотелось уезжать.

Это место было нашим с Адрианом пристанищем. Сюда нас увозили, когда родители отправлялись в поездки, когда матери в конец надоедал производимый нами шум, или мы становились отцу ещё более неугодными, чем обычно. Как правило, нас забывали здесь на все мыслимые и немыслимые праздники и каникулы, нас привозили сюда болеть и «перевоспитываться», и изымали на свет божий, когда возобновлялась учеба или нужно было посветить нашими физиономиями перед камерами журналистов.

Наши бабушка с дедом никогда не отличались педантичностью и стандартным мышлением в вопросах воспитания своих малолетних отпрысков, но именно их мы считали своей настоящей семьёй, а Бланкенезе родным домом. И спустя 5 лет в моем сознании ничего не изменилось.

Когда колеса машины зашкворчали по брусчатке широкой подъездной дорожки, ведущей к белоснежной трехэтажной вилле с огромными окнами и красной кирпичной крышей, мое сердце затрепетало.

Я и забыла, как потрясающе выглядело гнездо Эркерта старшего. Построенное ещё в начале ХХ века и отреставрированное после Второй Мировой войны, оно напоминало дом Скарлет О'Хары, только с собственной сауной, двумя бассейнами, террасой, крытой парковкой на 10 машин и роскошным садом с огромными лужайками, могучими дубами, липами и кленами, улетавшими кронами далеко в небеса.

Вилла в точности отражала характер нашего деда, позволяя незнакомцам и случайным прохожим видеть лишь сдержанный лаконичный фасад. Но стоило только получить приглашение войти внутрь и пересечь холл первого этажа, как распахивались стеклянные двери в сад, и открывался совершенно иной вид на само здание. По всему второму этажу тянулся широкий открытый балкон, на который в летнее время выносились плетёные кресла, столики и шезлонги, а в зимнее на перилах развешивались светящиеся гирлянды, наполнявшие все вокруг волшебным золотистым сиянием.

Вилла была спроектирована так, что даже в промозглые серые осень и зиму, когда солнечные лучи лишь изредка благоволили Бланкенезе, находиться рядом с ней или внутри неё было желанно и комфортно. Белоснежные стены будто сами источали свет, которого так иногда не хватало, а в окнах, от пола до потолка, отражалось небо.

— Охренеть, как я скучал! — Взревел Саша, первым вылезая из машины. — Вот не было меня меньше месяца, а прямо… — от избытка чувств он потряс в воздухе кулаком.

— Не свисти! Ты скучал только по собственной комнате и сауне! — Хмыкнул водитель, доставая из багажника мой чемодан.

— Как увозил тебя налегке, так и привожу назад, — мягко обратился он ко мне.

— Давно хотела обновить гардероб, — улыбнулась я, взбегая по ступенькам парадного крыльца. Стоило мне распахнуть входную дверь, как пронзительно знакомые запахи старого дома тут же ударили в нос. Я прикрыла глаза, различая аромат роз, деревянного пола и свежего хлеба, что каждый день пекла домработница. Все было по-старому.

Но каково было моё удивление, когда на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, я обнаружила свою бабушку, старательно завязывавшую кроссовки в половине шестого утра.

Урсула метнула на нас свои зоркие карие глаза и легко поднялась на ноги. Несмотря на тягу к спиртному бабушка выглядела просто потрясающе для своих семидесяти лет. Не обошлось, разумеется, без вмешательства пластического хирурга, регулярного массажа и походов к косметологу, но все же собранные в высокий пучок тёмные волосы без единого намёка на седину, совершенно осознанный взгляд и подтянутое спортивное тело совершенно перечеркивали образ классической бабули, что ждёт своих внуков с пирожками и борщом. Не будь у нее гардеробной, наша бабушка хранила бы в духовке свои туфли.

Она внимательно и бесцеремонно сканировала мою фигуру взглядом, характерным для нашего семейства, а потом расплылась в довольной улыбке.

— Слава богу, ты пошла в своего папку! Я так переживала, что с годами в тебе таки пролезет что-нибудь от твоей мамаши! Ну иди же сюда, мой камушек!

Она заключила меня в свои объятия, очень непривычные после сцены в оранжерее, где Анна Ивановна была ниже меня почти на метр. Моя же бабушка была со мной одного роста, и пахло от неё не тестом и благородной старостью, а джином с тоником и Шанель № 5. От своего прозвища, полученного от неё ещё в детстве, у меня защипало в глазах и, чтобы совладать с опять нахлынувшими чувствами, я уткнулась бабушке в плечо.

— Это что ещё за нытьё?! — В шутку возмутилась она. — Это тебя в России научили такому безобразию?! Ну-ка! Не огорчай бабулю, соберись! — С этими словами она хлопнула меня по заднице и раскатисто захохотала. С ее немого разрешения фыркнул Томас и захихикал Саша.

Бабушка с минуту оценивающе разглядывала моих телохранителей, а потом заговорщицки улыбнулась всем троим:

— Камушек, ты бы видела, как этот парнишка места себе не находил. 2 месяца назад его чуть ли не силой выдворяли на службу к тебе, а всю прошлую неделю он шатался по дому, словно привидение, и требовал поскорее отправить его назад! Уильям даже предложил ему восстановиться в университете, так он совершенно серьёзно отказался, потому что его ждала ты.

Саша заржал в голос, ничуть не стесняясь бабушки, а Томас лишь невозмутимо наблюдал за нами с вежливой улыбкой на губах.

— Ба, а ты куда так рано? — Поинтересовалась я, уводя беседу в более мирное русло, но ощущая, как сердце обволакивало приятное тепло.

— Так у нас йога! И по твоей вине я уже пропустила пранаямы! — Ещё раз шлёпнув меня, бабушка подхватила с пола коврик и усвистела на улицу, откуда почти сразу до нас донёсся ровный гул заведённого двигателя вольво.

— Я вас поздравляю, — широко улыбнулся Саша, — скоро все гнездо будет в курсе вашего романа. Я жду Эркерта, прямо таки не терпится увидеть его лицо, когда он узнает, что…