О том, как следует реализовывать буллиты, Бобров рассказывал в еженедельнике «Футбол-хоккей» (№ 9 за 1971 год): «Шайбу нельзя от себя отпускать. Её надо вести в среднем темпе и двигаться не по прямой, а всё время вправо-влево, чтобы амплитуда движения шайбы была полтора-два метра. Тогда и вратарь с первого же мгновения должен начинать трудиться — и двигаться, и думать, чем всё это кончится. Ему приходится гадать, какой угол закрывать. Или, может, пойти навстречу? Тут уж нападающий хозяин положения...
Я ведь и выходы один на один в игре почти всегда реализовывал. А это труднее. В игре за тобой обязательно противник гонится. В игре надо спешить. Там средний темп и долгие финты — недопустимая роскошь. Не успеешь и глазом моргнуть, как выбьют шайбу из-под клюшки».
Владимир Репнёв завершил свой рассказ так: «И вот мы несём ему бутылки с минеральной, с пепси. А он сидит довольный донельзя, улыбка во всё лицо: “Борис, Борис, смотри-ка, дань несут!” Кулагин: “А что такое, Сева?” — “Да это я их в буллиты обыграл!”
Они с Кулагиным приятелями были...»
История их знакомства восходит к 1945 году, когда в матче по русскому хоккею в городском первенстве Кулагин, играя за «Спартак», принёс своей команде победу над ЦДКА. Счёт был 2:1. Единственный ответный гол провёл Бобров. «Забил я и чувствовал себя в тот момент на седьмом небе», — вспоминал Кулагин.
Всё бы хорошо, вот только спустя без малого 30 лет после знакомства дрогнул Борис Павлович, когда над Бобровым тучи сгустились.
Хронология событий приведёт читателей к этой истории.
Юный в ту пору Владимир Шадрин наматывал на ус: «Знаменитые мастера — братья Майоровы, Старшинов удивлялись, когда их заставляли шлифовать технику часами. Бобров настойчиво обучал искусству паса: на какой высоте послать шайбу надо льдом партнёру в зависимости от игровой ситуации. Призывал бросать по воротам низом и тотчас идти на добивание. Многие сперва этой простоты не понимали и тихонько посмеивались. А позже стали прислушиваться».
Не единожды возникали на тренировках ситуации, когда Бобров демонстрировал своё умение в назидание игрокам. Классической стала история, которую поведал Вячеслав Старшинов: «Однажды, вернувшись с очередного победного чемпионата мира, наши “асы” почувствовали себя вправе быть усталыми и тренировались не в полную силу.
Бобров хмурился, но молчал. Потом принёс откуда-то лист фанеры и поставил его вместо вратаря в ворота, наглухо закрыл их. Затем отодвинул фанерный лист от стойки на толщину шайбы. Не на ширину, а на толщину — примерно на два пальца. Потом отъехал к синей линии и попросил одного из нас: “Набрасывай!”
Ему набрасывали, и он с ходу бил по воротам. Шайбы влетали в них, не коснувшись фанеры. Ребром! Одна за другой.
Набросавшись вдоволь, уложив все тренировочные шайбы в ворота, он как бы невзначай сказал:
— Ну, чемпионы, асы... Давайте, повторите упражнение.
Пот лил по нашим лицам, грозил растопить лёд, но то, что удавалось Боброву с неповторимой лёгкостью, не удавалось больше никому».
Александр Якушев привёл и другой пример: «На занятиях по отработке броска спартаковцы пользовались иногда приспособлением под названием “щит Бажанова”: на перекладину ворот вешался деревянный щит с вырезанными небольшими дырками на месте “девятки” и “шестёрки” слева и справа, куда и следовало попасть.
И кто, как думаете, отличился в этом не самом простом упражнении на точность броска? Старшинов? Майоровы? Зимин? Фоменков? Мартынюк? Шадрин? Якушев? Кое-кто из перечисленных форвардов действительно оказывался самым метким, когда “старший” стоял в сторонке и наблюдал за происходящим. Но что поразительно — Всеволод Михайлович неоднократно побеждал в этом азартном конкурсе! Утирал нос всем перечисленным хоккеистам, находившимся в расцвете сил. Больше скажу, побеждал ровно столько раз, сколько решался вспомнить свою лихую спортивную молодость...»
Став уже зрелым хоккеистом, Владимир Шадрин вспоминал: «Когда-то Всеволод Михайлович Бобров, в бытность старшим тренером “Спартака”, наставлял нас примерно так: “Большим мастером способен стать только тот, кто поймёт, что хоккей — не забава, что его нельзя делить с другими занятиями на равных, что это — главное дело, дело жизни”. Он не призывал нас отвлечься от всего мирского, дав хоккею монашеский обет. Но всё это мирское должно быть в сознании спортсмена на втором, на третьем, на десятом месте».
Александр Якушев о своём любимом тренере рассказывал: «Когда Бобров тренировал “Спартак”, после тренировки мог побросать, обвести, буллит исполнить — мы стояли и смотрели во все глаза. Но ни разу за всё время он не говорил даже самому среднему игроку: мол, ты не можешь, да я в твои годы... Своё “я” как великого игрока он вообще убрал. С точки зрения педагогики это было очень хорошо».
Знаменитый вратарь Николай Пучков начинал спортивную карьеру в ВВС под руководством играющего тренера Боброва. Спустя годы он дал такую оценку своему наставнику: «Думаю, свои тренерские способности он подтвердил и в дальнейшем. В частности, работая в “Спартаке”. Совершенно ясно, что Всеволод — это дар божий. Он, например, как-то сказал: “При выходе двоих против одного надо стремиться немедленно отдать пас, едва войдёшь в зону. Не тащи шайбу, не вызывай огонь на себя, а отдай, а там рвани — и всё будет в порядке”.
Для любого, кто хотя бы когда-то играл в хоккей, всё предельно понятно. И ведь даже Тарасов, который тоже очень хорошо понимал хоккей, не мог объяснить игроку задачу так доступно, как Бобров».
О работе Боброва со «Спартаком» Александр Нилин писал: «Нельзя сказать, чтобы он пришёл в совсем разрушенный “Спартак”. Его предшественник Александр Новокрещёнов поднял команду за два года с семнадцатого места на первое и передал Боброву бронзовым призёром.
Бобров, однако, шагнул на качественно новую ступень. Новокрещёнов одолел ЦСКА в сезоне, когда команда переживала спад, размагнитившись под нетвёрдой тренерской рукой.
Бобров же намеревался бить суперклуб, не знающий изъянов (разве что вратарь недотягивал до уровня сборной), и в шестьдесят седьмом году нашёл козыри для победы в равной борьбе, выиграв, кстати, в трёх из четырёх очных состязаний.
Бобров не привлекался к работе в сборной, он не был председателем тренерского совета, как Чернышёв, или заместителем председателя, как Тарасов. Но на заседаниях совета Всеволод Михайлович держался по-хозяйски и манерами своими подавлял, не стесняясь в выражениях.
Бывшему — даже великому — игроку в качестве новоявленного тренера недолго и заробеть, подпав под дедовщину тех, кто в тренерском цехе сезоны и сезоны провёл. Бобров же вёл себя как “старослужащий”. Его несдержанного языка (он единственный, кто вслух называл Тарасова Троцким) побаивались...
На тренировках Бобров любил вдохновлять личным примером. Если упрекал за слабую результативность, то тут же ставил в ворота Зингера и сам откатывался к синей линии. “Витя, ты готов?” — бросал по диагонали, и шайба влетала в ближний угол. Старшинов потом задерживался после тренировки на два часа: лупил с этого же ракурса, но получалось много хуже. Зингеру надоедало — и он ставил вместо себя доску...
Бобров нашёл для старшиновского звена идеального третьего партнёра: Евгения Зимина — юного, более богемно-легкомысленного, но и более активно антитарасовского (что гарантировало от дедовщины в клубе: не забоявшийся Тарасова кого же испугается?) игрока, чей талант никто из разбирающихся в хоккее не оспаривал...
Бобров привил “Спартаку” игровую элитарность. И в самом понимании игры спартаковцы ставили себя никак не ниже несокрушимых бойцов из ЦСКА. При любом раскладе они не ощущали перед ними робости, что дорогого во все хоккейные времена стоило. «Этот “Спартак” Бобров создал, уникальный тренер, — отмечал Евгений Зимин в интервью «Спорт-экспрессу» (от 19 января 2018 года). — В 1967-м при Боброве мы ЦСКА на пять очков обошли, а в 1969-м уже без него золото взяли. Но его командой. Если б Бобров не расстался со “Спартаком”, лет пять мы точно никому чемпионство не отдавали бы».
