— Что ответила?

— Она заикалась очень сильно: “Н-н-ет, п-п-усть они сначала за т-т-акси заплатят”. Потом смотрим, бредут наши. В ресторане сидели, оказывается.

— Санина действительно была красавица?

— Интересная женщина, стильная. Гладкие волосы, глаза почти японские».

«Когда Санина от Боброва ушла, отобрала у него одну комнату, — продолжала Гринина. — Из квартиры сделали коммуналку, вселили двух стариков. Только потом Всеволоду всё вернули...

Всеволод — это что-то особенное! Ему даже ночами названивали в квартиру. Он ещё был женат на Саниной, и мы Новый год встречали в их квартире. Пришли туда со своими стульями. Так нам покоя не давали — столько звонков!

Сева внешне некрасивый, но пользовался огромным успехом у женщин...»

Известный хоккейный тренер Николай Эпштейн, тот самый, которого Всеволод «раздел» на футбольном поле в 1945-м, вспоминал: «Как-то были мы вместе в заграничной поездке. И вот, помню, утром встал Севка перед зеркалом, смотрит на себя. А лицо красное, накануне “посидел” прилично. Смотрел он, смотрел, тёр щёки, а потом задумчиво так: “Не пойму, и чего меня только бабы любят?” Тут главное, что сказано-то было без всякого самолюбования, удивление такое было, я бы сказал, сверхискреннее. Он так многому умел удивляться, непосредственно, по-ребячьи...»

Примечательно и ещё одно наблюдение Зинаиды Ивановны Грининой: «Я смотрю фильм про Всеволода Боброва, поражаюсь: ну кто, спрашивается, из его жён мог танцевать на столе? Ни одна такого не позволила бы».

В 1957 году Бобров завершил выступления в хоккее и учёбу и стал начальником футбольной команды ЦСК МО. В конце октября армейцы отправились в турне по Англии, где сыграли три матча. Уступив в первых двух, они с блеском в присутствии шестидесяти тысяч зрителей обыграли «Челси» — 4:1. Правда, этот знаменитый клуб переживал тогда не лучшие времена, но такая победа в Лондоне делает честь любой команде.

Всеволод Бобров был включён в состав делегации. Нужно ли говорить о том, какой эмоциональный подъём он испытал, оказавшись спустя много лет там, где взошла его футбольная звезда!

В своей книге он описывал те события так: «На одной из афиш я увидел улыбающееся лицо Стэнли Мэтьюза. Теперь он играл за клуб “Блэкпул” и должен был выступить в очередном матче против “Челси”. Конечно, я пошёл посмотреть эту игру. Несмотря на свой довольно солидный для футболиста возраст — ему уже тогда исполнилось 42 года, — Стэнли продолжал выступать, и, по-моему, блеск его игры не погас.

После матча я зашёл в раздевалку и застал Стэнли под душем. Мы сразу узнали друг друга, хотя со времени первой встречи прошло уже двенадцать лет. Он скоро вышел и подал ещё мокрую руку. Потом мы ушли в комнату отдыха и долго разговаривали. Оказалось, со дня нашей первой встречи Мэтьюз внимательно следит за советским футболом, выписывает “Советский спорт” и хранит фотографии наших ребят, завоевавших звание олимпийских чемпионов...»

С трудом, конечно, верится в то, что прославленный английский форвард (неувядаемый правый крайний играл на высшем уровне до пятидесяти лет!), не владея русским языком, выписывал «Советский спорт». Скорее всего, это очередная «находка» литзаписчика Леонида Горянова. Ведь фотография сборной СССР, ставшей олимпийским чемпионом в 1956 году, публиковалась в газетах многих стран.

Если Бобров пережил в Лондоне приятное волнение, то работавший тренером команды Григорий Федотов испытал противоположные эмоции. Вместо Англии он был отправлен в Тбилиси, где проходили заключительные встречи чемпионата страны и турнир команд класса «Б», с целью просмотра потенциальных новичков.

Естественно, Федотов был обижен и начал искать утешение в выпивке. Срывы подобного рода были у него, к сожалению, нередки. Игравший под его началом в дубле армейцев будущий бомбардир ростовского СКА Олег Копаев вспоминал о своём тренере: «Редчайшей скромности был человек, хотя мастер несравненный. С лёта бил — кино надо было снимать, по заказу мог положить мяч в любой угол ворот. А для нас, салаг, как отец родной. Мы его боготворили, в поездках даже старались отвлекать от всяких соблазнов, свойственных истинно русской душе. И всё же они его сгубили. Вся команда тяжело переживала смерть Григория Ивановича в декабре 1957 года».

Возвращаясь из Тбилиси на поезде, Федотов к тому же серьёзно заболел. Его попутчики Николай и Андрей Старостины доставили Григория Ивановича домой, где он через несколько часов скончался в возрасте 41 года...

Свидетель последних дней Федотова Андрей Старостин описал их в своей книге «Повесть о футболе»: «Долгие годы мне не пришлось встречаться с Федотовым. И вдруг в Тбилиси, беседуя возле трибун стадиона с Борисом Пайчадзе и Владимиром Маргания, вижу в офицерском мундире Григория Федотова.

Та же добродушно-застенчивая улыбка, та же неторопливая и немногословная речь... Нам было по дороге в гостиницу, и Володя Маргания любезно предложил свои услуги: подвезти нас на машине. Мог ли я тогда предположить, что оба этих жизнерадостных человека, в расцвете сил, полные надежд, доживают считаные дни.

Сидя в машине за спиной Володи, мы вели беседу о буднях футбольной жизни. Мне почудились нотки неудовлетворённости, нервозности в суждениях Григория о его тренерской работе. Может быть, мне это показалось. Ведь я знал его по футбольным полям и раздевалкам, знал как партнёра-футболиста, уравновешенного и уверенного в своём мастерстве. Теперь же должность была беспокойной. Игроки знают, что играть легче, чем смотреть. На поле переживания поглощаются действием. А на лавке запасных действуют только нервы. Тем более тяжки переживания тренера.

В буфете гостиницы мы выпили с ним по стакану вина и расстались. Встретились опять только через несколько дней в спартаковском автобусе, отвозящем команду, которая возвращалась в Москву, на железнодорожный вокзал.

В вагоне Григорий почувствовал некоторое недомогание. Врач команды Николай Алексеев и все мы сочли это естественной усталостью от нервных перегрузок, которые испытывает тренер за длительный футбольный сезон.

Ранним ноябрьским утром, прибыв в Москву, Николай Старостин, Григорий Федотов и я поехали с Курского вокзала домой. Нам было по пути, в район Сокола. Проезжая мимо “Метрополя”, Григорий, к этому времени заметно физически ослабевший, предложил: “Может, в ‘Центральные’?” Спортсмены верят, и не напрасно, в целебные свойства бань.

Но было рано, бани ещё не открывались. Я отложил парилку до лучших дней. К сожалению, они не наступили. В сумерки этого же воскресного дня мне позвонил по телефону Николай и как обухом ударил по голове: “Умер Григорий Федотов!”

Через несколько минут мы с Николаем стояли в столовой у дивана, на котором бездыханно лежал великий футболист. Фоном этой безмерно горестной картины были серебряные призы и кубки, завоёванные их обладателем на бесчисленных стадионах, на которых он дарил столько счастья и радости людям».

За давностью лет Андрей Петрович неверно обозначил тот скорбный день ноябрьским, на календаре было 8 декабря. Но при этом он безошибочно угадал нервозность в поведении давнего товарища, хотя вряд ли ему были известны настоящие её причины. К тому же книга вышла в 1973 году, а в ту пору многие важные подробности опускались.

Их назвала в интервью «Спорт-экспрессу» вдова Валентина Ивановна Федотова: «В 57-м в Тбилиси Николай Старостин специально поехал за Григорием — звать его в “Спартак” главным. А Гришу после неудачной поездки ЦДСА в Англию отправили в столицу Грузии для просмотра молодых футболистов. И вдруг туда же вслед за ним пришла телеграмма о снятии его с поста второго тренера армейского клуба. После его смерти я искала авторов этой телеграммы, но не смогла найти. Более того, начальник политуправления сказал мне, что уже готовился приказ о назначении Григория Федотова главным тренером ЦДСА.