При этом отношения между игроками команд-соперников были в большинстве дружескими. Валентин Николаев вспоминал: «Помню, играем с динамовцами, а Сергей Соловьёв пробегает рядом и негромко: “Валя, Володя, после игры — на западной”. И мы с Дёминым уже знаем, о чём речь. А дело в том, что на западной трибуне “Динамо” был буфет, а старшая буфетчица — хорошая знакомая Серёги. И вот мы, все вместе, после игры шли посидеть к ней в буфет».

В 1973 году Александр Соскин записал интервью с Всеволодом Бобровым, которое опубликовал в книге «Откат»:

«— ЦДКА с “Динамо” рубились, как говорится, не на жизнь, а на смерть. А какие были у вас отношения?

— Прекрасные. Против динамовцев было приятно играть — уж очень классные были, а между играми общаться. Может быть, не со всеми. Некоторые были амбициозны. С Бесковым играть было в удовольствие, друг друга понимали, когда взяли меня с собой в британское турне “Динамо” 1945 года, но личной приязни никакой. Мне кажется, Якушин повёз меня туда без охоты, однако был вынужден. Руководство-то побаивалось поражений, вот и укрепляли “Динамо”. С большинством там сошёлся. У некоторых в гостях бывал, а они у меня. Лёня Хомич, Вася Трофимов — они попроще... Я ценю простых, ясных ребят. У нас в ЦДКА почти все были такие, негонористые».

В интервью «Спорт-экспрессу» Валентина Федотова отвечала на вопросы разного толка:

«— Говорят, в бытность Григория Федотова футболистом в ЦДКА был великолепный коллектив.

— Это верно говорят. Сейчас такого не найдёшь. После каждой игры автобус с командой останавливался у метро “Сокол”. Неподалёку от него была пивная. К приезду футболистов её хозяйка тётя Валя накрывала столы. И что вы думаете — они там пили? Они там игру разбирали.

Мне Башашкин потом говорил, что воспитывался он не тренером, а этой пивнушкой и тётей Валей, всеми этими послематчевыми разборками, в которых он учился понимать игру».

Эта тема была продолжена в интервью Зинаиды Грининой, у которой с «атаманшей» Федотовой были сложные отношения:

«— В ЦДКА игроки семьями дружили?

— Ещё как дружили. Мы знали всех родственников. Помню, как гуляли на свадьбе сестры Ныркова... В нашем доме жили пять человек из нападения ЦДКА: Дёмин, Гринин, Николаев, Бобров, Федотов. Военный министр Булганин ордера подписывал.

Они иногда собирались в кафе, тётя Маша им накрывала. Под пиво разговаривали. Матом ругались отчаянно, пар выпускали после матча. Я всегда знала, где искать, если после игры долго не идёт. Как меня видят, говорят: “Только тебя не хватало. Заканчиваем, ребята...”

Раза три прекращала их беседу — и тогда все вваливались в нашу квартиру. Федотов редко к нам заходил, его сразу Валентина Ивановна забирала. А вот Дёмин с Николаевым постоянно бывали. Нашу квартиру особенно любили. Как лететь за границу, непременно на кухне собирались, кто-то даже с ночёвкой оставался. Автобус подходил к нашему подъезду».

В одном воспоминании фигурирует «тётя Валя», в другом — «тётя Маша». Да и заграничных вояжей всего-то было два. Это ли важно?

В ЦДКА была более свободная, раскрепощённая атмосфера. И создавалась она прежде всего Борисом Аркадьевым. Он знал, когда нужно закрутить гайки, а когда отпустить. Тренер умел окрылить своих подопечных.

Именно это и отмечал Всеволод Бобров: «Самым ценным качеством тренера Аркадьева считаю его удивительное умение поддерживать в своих учениках свежесть чувств, постоянную жажду игры, большую любовь к футболу. Мы, уже тогда заслуженные-перезаслуженные, выходили на каждый матч как на праздник. Мы отдавались игре целиком, самозабвенно. Эту ребячью жадность к мячу, к футболу поддерживал в нас тренер. Великое счастье обладать такой способностью!»

Но не только Борис Аркадьев способствовал эмоциональному подъёму футболистов.

Весьма наглядно обрисовал ещё одно важное обстоятельство всё тот же Александр Соскин: «Различия распространялись и на клубную атмосферу... Сказывалась прежде всего ведомственная принадлежность динамовской команды: младшим по званию полагалось беспрекословно слушать старших, а грубость выражений и безапелляционность суждений генералов, то и дело торчавших в раздевалке, подтрибунных помещениях, имевших привычку нагрянуть иногда и на сборы, делало обстановку в команде перенапряжённой, и, пожалуй, лишь Якушину иногда удавалось смягчать её.

ЦДКА же негласно курировал маршал артиллерии Воронов, больше склонный не к окрику, а к заботе и моральной поддержке, и этот тон старался выдерживать ходивший под ним генералитет — до тех пор, пока не проявился на горизонте маршал Гречко, от которого перенимали крутой нрав заправлявшие армейским футболом клевреты.

Царивший в спорте, как и в других сферах, произвол высших партийно-государственных инстанций с лёгкой (правильнее сказать — тяжёлой) руки Берии нашёл самое вульгарное воплощение в подведомственном “Динамо”. Бериевский патронаж над динамовцами Москвы приобретал подчас привычные шефу МВД формы прямого давления и угроз. Василий Трофимов рассказывал мне, как Берия, вызвав ведущих игроков в 1946 году, когда дела в команде не очень ладились, орал благим матом, стращал отослать куда Макар телят не гонял. Так и говорил: “отошлём”...»

Зинаида Гринина вспоминала: «Маршал Воронов перед каждым матчем нам домой звонил. А на игры таскал с собой старый плащ, тот считался талисманом...»

Той же темы коснулся и Валентин Николаев: «Наш верный почитатель и добровольный помощник Николай Николаевич Воронов, несмотря на большую занятость по службе, часто приходил на стадион ЦДКА в Сокольниках, чтобы дружески пообщаться с ребятами, да и матчи, если они проходили в Москве, старался не пропускать. Как у каждого горячего болельщика, да простят мне этот термин применительно к Главному маршалу артиллерии, у него были свои причуды. Заглянет на тренировку накануне встречи и советуется с футболистами, в каком плаще на матч прийти — был у него особенно “счастливый”.

И примета была особая: если мы, мол, на тринадцатой минуте забьём, то непременно победим. И знаете, сходилось. Да и пошутить маршал был не прочь. Помню, говорит он как-то нашему “пионеру” Володе Дёмину: “Не горюй, браток, я тебе полметра своего роста отдам...” А сам он, надо заметить, роста был гренадерского — два метра, а может, и более того».

Маршала упоминал в своих мемуарах и Никита Симонян. Вспоминая молодого Всеволода Боброва, он писал: «Рассказывали о нём немало разных историй. Он всегда был на виду. Окружённый толпой почитателей, мог загулять, нарушить режим, не явиться на тренировку. Что там говорить, немало покуролесил. Но личностью был на редкость притягательной.

Простой, широкий, доброжелательный — свой парень. Однако настолько знал себе цену, что с любым начальством держался вольно, свободно, даже с самыми высокими чинами.

Вспоминаю, как однажды тренировались мы ранней весной — ещё снег лежал вдоль московских тротуаров — на стадионе “Буревестник”, который находился там, где поднялся новый олимпийский комплекс.

Команда ЦДКА заканчивала тренировку, а спартаковцы начинали, уже вышли на поле, на разминку. На трибуне был маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов, страстный любитель футбола. Приехал, видимо, взглянуть на свою армейскую команду. Бобров, пробегая мимо, остановился:

— Товарищ маршал, вот мы тут сейчас присматриваем, кого бы из “Спартачка” к нам перетянуть. И вы присмотритесь, кому из них пойдут погоны. Призовите в свои ряды в случае чего.

Воронов весело рассмеялся:

— Хорошо, хорошо, непременно, Всеволод Михайлович, присмотрюсь».

Сезон 1949 года прошёл под знаком преимущества московского «Динамо». Армейцы же оказались, что называется, «не при составе». Травмы буквально преследовали футболистов ЦДКА. По словам Бориса Аркадьева в обзорной статье в «Советском спорте», посвящённой итогам сезона, «тренеру команды приходилось чаще заниматься тактикой состава, чем тактикой игры».