В те годы мы трудились изо всех сил и на летних предсезонных сборах, и зимой на льду. И никто не мог пожаловаться на усталость или сфилонить — стыдно было: Бобров везде был с нами — и во время кроссов, и на гимнастических снарядах, и на льду. Играть с ним на тренировках было необычайно интересно. Тут он был во всех отношениях наравне с нами...

Вот тогда, на тренировках, я понял, откуда бралась его феноменальная результативность. Он обладал каким-то сверхъестественным чувством гола. После его удара шайба или футбольный мяч вроде и летят-то не очень шибко, но обязательно попадают в незащищённый угол ворот. Всякий раз кажется, что ему просто везёт...

За годы тесного общения с ним, сначала как действующий хоккеист, а впоследствии и как тренер, я составил о Боброве твёрдое мнение как о человеке незаурядном, как о личности. Я бы выделил следующие черты, характерные для него. Во-первых, человечность, то, что был он необыкновенно добр и отзывчив. И вместе с тем — его требовательность. Мы всегда чувствовали его твёрдую руку, даже жёсткость в управлении коллективом. Сочетал он эти две свои особенности классически. Во-вторых, умение сплотить коллектив, собрать волю коллектива в кулак для достижения цели. В те годы в команде царили дружба и товарищество. И заслуга в этом Боброва. В-третьих, его умение решать организационные вопросы. И, в-четвёртых, умение последовательно подвести игрока, команду к пику спортивной формы».

Борис Майоров был поражён умением Боброва забивать: «Голы все какие-то странные Всеволод Михайлович забивает — то посередине ворот, хотя там вратарь, то в ближний от голкипера, вроде бы прикрытый угол. Спросил его, в чём всё же секрет. Он ответил: “Я смотрю, как вратарь перемещается. Как увижу, что у него центр тяжести сместился, так бросаю под ту ногу, на какую он опирается в данный момент. Вот и весь секрет”».

Глубоко осмыслил работу Боброва и Александр Якушев: «Всеволод Михайлович являлся совершенно замечательным режиссёром. По этой части, как, впрочем, и по многим другим, Бобров в моём представлении — тренер номер один.

При анализе многогранной тренерской деятельности обсуждается масса аспектов: “физика”, тактика, психология, работа с молодыми игроками, селекция и тому подобное. Но при этом часто упускается, быть может, самое главное — то, как тренер управляет командой во время хоккейного спектакля, как реагирует на резкую смену декораций, как держит удар при явном превосходстве противника — как ведёт игру...

Хоккейный режиссёр Бобров не был ни на кого похож. Стоял на лавке такой внешне хладнокровный и сосредоточенный, будто по ту сторону борта не извергался ледовый вулкан, а происходило что-нибудь занимательное и вполне себе размеренное...»

О работе Боброва в «Спартаке» писал и Семён Вайханский в «Золотой книге сборной СССР»: «В годы “неукоснительного исполнения” Бобров открыто пошёл против тарасовских директив “голого” атлетизма, потому что понимал, что хоккей, прежде всего, ИГРА, хотя и имел за пропаганду таких идей немало неприятностей. Но как же он был прав, если, возглавив “Спартак”, поднял его на вторую ступень всесоюзного пьедестала и “красно-белые” не опускались ниже целых шесть лет, дважды за этот период став чемпионами...»

Расставшись с большим спортом, Всеволод Бобров регулярно выступал за команды ветеранов. И в футболе, и в хоккее.

Капитан сборной СССР Борис Михайлов в одном из интервью вспоминал о встрече с Бобровым в 1962 году: «По всем статьям превзошёл меня Бобров. Он тогда играл за сборную ветеранов, а я — за молодёжную. Конечно, я был неопытен, но ведь и Бобров играл с нами не в расцвете своих сил. В той игре он всё, по-моему, делал своеобразно: скажем, подкатываюсь к нему с одной стороны, а он неожиданно перебрасывает шайбу в другую сторону и уходит от меня. Никак не мог я отнять у него шайбу, ничего подобного я позднее никогда не испытывал — полная беспомощность.

Шутка ли, шесть шайб Бобров забил нам, молодым. После мы расспрашивали его, как же ему это удаётся. Он не стал объяснять, сказал, что в каких-то принципиальных вещах нельзя подражать даже самым лучшим образцам. Надо искать свою, оригинальную игру».

Форвард хоккейного «Спартака» Юрий Борисов рассказывал, как его команда, находясь на летнем сборе в Алуште, нередко ездила по крымским городам, проводя там футбольные матчи с местными командами. Расклеивались афиши, гонорар выдавался фруктами.

«Где-то минут за двадцать до окончания игры публика начинала скандировать “Бобров, Бобров”, — продолжал Борисов. — Долго уговаривать Всеволода Михайловича нужды не было. Он появлялся на поле неизменно в полосатой майке ВВС... Он выходил на поле, вскидывал призывно руку и провозглашал: “Ну, чемпиончики, так вашу да раз-этак, играй сюда, на ВВС”.

Воротами на поле служили барьеры для бега с препятствиями — стипль-чеза. Но Боброву это обстоятельство помехой не было. Бегать он, конечно, уже не мог, как раньше, да и как бегать? На колени его было страшно смотреть — все в шрамах, какие-то вывернутые. Но бил неподражаемо: и с ходу, и с лёту, и с места. Прицельно, смачно, хлёстко. И забивал голы. Публика неистовствовала. Мы балдели от счастья, от радостного чувства общения с гениальным игроком, от того, что мы вот так запросто гоняем мяч с необыкновенным самородком, державшимся с нами по-свойски, по-товарищески, и преподносившим нам уроки спортивного мастерства».

Будучи старшим тренером «Спартака», Бобров неоднократно выходил на площадку в товарищеских матчах. В марте 1965 года «Спартак» без игроков сборной принимал участие в розыгрыше «Кубка Женевского автосалона». После этого сыграл два матча с местной командой. В первом из них наставник «Спартака» забросил три шайбы.

В сезоне 1967 года 44-летний Всеволод Бобров в Москве выходил на лёд в матче с болгарской командой, а в турне по Италии участвовал в двух матчах. В разгроме «Торино» (24:0) он отметился пятью шайбами. В более упорной встрече с «Больцано» (8:2), когда против спартаковцев играла фактически сборная Италии, усиленная канадцами из местных клубов, одна из шайб влетела в ворота хозяев от клюшки Боброва.

Об этом упоминает Александр Якушев: «Однажды он надел спартаковскую форму и вышел на лёд в товарищеском матче против болгарской команды. И выглядел чудо как хорошо! А ещё спартаковцы как-то были в турне по Италии — без “сборников”, поэтому сам я не был свидетелем, — так вот “старший” вдруг сам себя включил в состав и пяток шайб отвёз хозяевам. Игроки наши по ходу матча едва в обморок не попадали!»

А вот Юрий Борисов был участником «дерзаний» Всеволода Михайловича. «В него мы все были влюблены, — рассказывал Борисов. — Это был человек огромного обаяния, с большим достоинством, знавший себе цену, в то же время необыкновенно доступный и простой в общении. Авторитет его был в команде непререкаем.

Он мог и в свои 45 “кудесничать” на площадке. Когда мы ездили за рубеж — в Швейцарию и Италию, Всеволод Михайлович любил иной раз сыграть и сам. И всё больше — в нашем звене (с Борисовым и Валерием Фоменковым. — М. Щ.). Без голов не уходил и, бывало, выговаривал нам: “Ну, что, чемпиончики, что, растяпы, забивать-то когда начнёте, а?! Играть ни хрена не умеете. Я, что ли, за вас шайбы должен забрасывать?” И забрасывал, радуясь, как пацан. Гол для него был моментом высочайшего счастья, превыше всего».

О мастерстве Боброва-ветерана с восхищением писал в книге «Хоккейные “звёзды” Бориса Павловича» один из игроков Бориса Кулагина Владимир Репнёв: «Как-то на раскатке, когда ещё вместе с Кулагиным сборную тренировал, под занавес тренировки он буллиты стал пробивать. Это было нечто. Владик ничего не мог поделать.

Тут Бобров к нам обращается: “Ну что, молодёжь, на водичку побросаем?” То есть кто больше на спор из пяти буллитов забросит Третьяку. А на кону — вода минеральная или фруктовая, чтобы интерес хоть какой-то был, азарт. “А что, давайте, Всеволод Михайлович, давайте!”

И он нас, молодых, действующих хоккеистов первой сборной Союза, перебросал, причём прилично! Руки у него какие-то были невероятные! Фантастика. Слов просто нет, гений...»