— Ничего себе! — возмутился Василий Васильевич. — Первый раз про такое слышу.

— Да, — кивнул священник. — А старушка подойдёт к нему с вопросом: когда, мол, батюшка, будете воду освящать? А он ей: «Как только, так сразу». Старух очень не любит, клеймит их беспощадно. Старухи, конечно, не подарок нам, священникам. Бестолковые они в основном Но нельзя же им предпочитать тех, с помпонами. Старуха, может быть, греха порой за собой не чует и на исповеди талдычит: «Безгрешная я, батюшка, никому зла не желала и не делала». Ругаешь их, бывает. Но всё же пользу они стараются приносить, помогают — помыть, постирать, то, се, другое, третье. А кто храмы моет? Они, старухи, прихожанки. С помпонами храмы не моют.

— Неужто терпят такого Валерьяна отцы Церкви?

— Поговаривают, что хотят его лишить сана. А что толку? Вон, бесоподобного Глеба Якунина лишили сана, а он пуще прежнего не унимается. Так и этот. Ему только в радость будет, чтоб его выгнали из нашей Православной Церкви. Он тогда с чистой совестью, точнее, с грязной, свою собственную церковь обоснует. Да, говорят, обосновал уже какое-то братство Сердца Христова. И сколько ещё таких объявится на Руси в обозримом будущем? Легион. Нехорошо и поминать про них в канун такого праздника, да ещё в Страстную Пятницу, когда лукавый так и шастает поблизости. Давай, Вася, ещё чайку взогреем. Погас закат, и чай остыл. Можно стишок такими словами начать.

— Пишете стихи, батюшка? Признайтесь. Ну, кроме тех, что про матушку Наталью.

— Нет, кроме тех не пишу. Шуточно только, понарошку. А если всерьёз, то это пусть иеромонах Роман. Его хватает на всех нас.

Чижов в очередной раз подумал о том, до чего же ему здесь хорошо. Но тотчас вспомнил ещё несколько своих грехов, про которые не успел рассказать отцу Николаю.

— Я всё мечтаю в Италию съездить, — почему-то сказал священник. — В Бари, к мощам святителя Николая Мирликийского, моего небесного покровителя. Однажды побывал там и теперь снова тянет туда. И в Иерусалим, конечно.

Наталья Константиновна сняла вскипевший чайник, села за стол, налила себе первой, стала громко пить из огромной чашки.

— Кажется, получше мне, — сказала, улыбаясь. — Садитесь, попейте ещё разок, да и спать пора бы. Перед завтрашней всенощной много спать надо.

— Наговориться никогда не успеваем, матушка, вот что, — возразил отец Николай. — Ты-то, когда сестра приезжает, днями с ней не можешь набеседоваться.

— А мужчины должны быть молчаливые, — в свою очередь возразила матушка Наталья. — Отец Николай! Рясу-то опять чем-то угваздал. Как маленький ребёнок, ей-богу! Я, Вася, только вам и могу на отца Николая пожаловаться, потому что вы нам как бы свой. Сыновьям на него нельзя жаловаться, сыновья его должны почитать, а больше некому. Хоть вы послушайте, какой отец Николай плохой. Нисколько не бережёт одеяния, вечно испачкается в чём-то. Оно, конечно, не городские условия, но, говорят, в Германии везде, даже в самой захудалой деревеньке, чистота соблюдается.

— Ну что ж мы, Наташ, о Германии сейчас говорить будем? — жалобно взмолился отец Николай. — Иной раз ты себя проявляешь как умная женщина, а иной раз — прямо как перпендикулярное кино!

— Только оскорбления и услышишь от тебя, — тихо проскулила Наталья Константиновна.

— Ух! — уже ласковым гневом пыхнул отец Николай и топнул под столом ногою. — А что, Василий Васильевич, не надумали ли вы ещё совершить обряд венчания? Ведь сколько лет испытуете терпение Божие?!

— Надо было с женой приехать да после Пасхи и обвенчаться у нас, — проворчала разобиженная матушка.

— Занята раба Божия Елизавета, работает завтра, — вздохнул Василий Васильевич.

— В воскресенье бы приехала.

— Боится одна ехать. Времена неспокойные.

— Времена плохие, — согласился священник — Но вот сколько я здесь живу и сколько народу ко мне переездило, а ни с кем ничего плохого в дороге не случилось.

— Не хвастайся, отче, — осадила мужа Наталья Константиновна. — Такой хвастун стал, не приведи Бог. Нахвастаешь беды! В Библии, может быть, вы, Вася, не читали про это, сказано, что была такая Ниобия, которая всё хвасталась, что у неё десять сыновей, а у Бога Отца только один Сын. И Бог Отец покарал её за хвастовство. Огненным огнём всех её сыновей спалил до смерти.

— Наталия! — прорыдал отец Николай, заливаясь багряной краской. — Ну какая Ниобия в Библии! Где ты такую Библию видела?

— А разве не в Библии? — искренне удивилась матушка.

— Да нет же! Ты свои рассказы мне рассказывай, когда никого нет в гостях. А то я когда-нибудь помру от стыда.

— Что он меня корит, Васенька? — воззвала к Чижову пристыженная Наталья Константиновна. — Скажи, разве нет в Библии про Ниобию?

— Нету, матушка, — улыбнулся Чижов как можно ласковее. — Это из древнегреческой мифологии сюжет.

— А как же Гамлет сказал: «Шла в слезах, как Ниобия»? — задала совсем уж сложный вопрос матушка.

Во дворе громко залаяли Остап Бендер и Ночка. Кобелёк отца Николая носил такую кличку за свою жуликоватость, а псица звалась Ночкой за свою смоляную черноту.

— Приехал, кажись, кто-то, — пробормотал отец Николай, уходя от гамлетовского вопроса своей старухи.

— Хорошо бы! — встрепенулась Наталья Константиновна. — До чего ж тоскливо в меньшинстве встречать Пасху!

— Сыновья — никто не обещался? — спросил Чижов.

— Если только Фёдор, да и то вряд ли, — пожал плечами батюшка. Из трёх его сыновей Пётр и Павел стали священниками и Пасху, конечно же, будут встречать в своих приходах, а Фёдор был, что называется, не в династию, электросварщик, и он-то чаще других сыновей наведывался в Закаты.

— Так что же Гамлет? — снова спросила матушка, но весёлый стук в дверь и на сей раз отвлёк Василия и отца Николая от ответа.

— Обязательно спроси, кто, — бросил вслед Василию священник.

— Кто там? — спросил Чижов, подойдя к двери.

— К наступающему праздничку отцу Николаю бак мёда привезли, — прозвучал хороший голос из-за двери.

Чижов отодвинул засов и радостно вышел навстречу гостям. Словно во сне, перед ним вырос в темноте Ельцин. В следующий миг громко пшикнуло, и Чижов вскрикнул от резкой боли, гвоздями проткнувшей оба глаза, схватился за лицо, но его тотчас уловили под локти, заломили руки за спину, втолкнули в избу, и сквозь слезоточивую боль духовный сын отца Николая не сразу ощутил на горле лезвие ножа.

— Сидеть и не двигаться! — кричал кто-то. — Не то перережу! Кто ещё есть в доме?

— Никого, — послышался ответ отца Николая.

Чижов всё никак не мог пересилить нестерпимую боль в глазах, слёзы полноводно струились по щекам. Вот и довелось ему испытать действие газового баллончика, дожил. Пользуясь его беспомощностью, враги скрутили у него за спиной руки толстой податливой проволокой, бросили на диван ничком, схватили за ноги и ноги тоже опутали проволокой. Отпущенный после этого Чижов перевернулся на бок и попробовал проморгаться. Кажется, уже не так нестерпимо жгло, но слёзы продолжали течь в три ручья, а заодно и из носа, что особенно неприятно. По избе звучали торопливые шаги.

— Да кого вы ищете-то? — прозвучал голос батюшки.

— Так, святой отец, — раздался ответ, — давай по-хорошему. Ты отдаёшь нам чёрного Дионисия, и мы сразу отваливаем.

— Какого чёрного Дионисия?

— Понятно. Ваньку будешь ломать.

Чижов услышал костяной удар, затем возмущённые голоса отца Николая и Натальи Константиновны:

— Да за что ж вы бьёте-то меня?

— Ой! Да что ж вы бьёте-то его, объясните яснее!

— Так, ты, бабка, ложись на кровать.

— Зачем?

— Да не бойся, не будем насиловать. Свяжем только по рукам и ногам, да и всё, чтоб не рыбкалась. Свяжи её, Билли.

Наконец сквозь струи слёз Чижову удалось что-то разглядеть. Но пока ещё очень неявно, расплывчато. Тот, которого назвали Билли, спутывал проволокой руки и ноги Натальи Константиновны. Другой продолжал допрос:

— Ты, бабуля, знаешь про чёрного Дионисия?