Несколько секунд я разглядывал его, словно сууден ко всей своей вежливости еще и заговорил со мной стихами на южном наречии. Затем, усмехнувшись, кивнул.
Мы бродили по пустынным, невероятно тихим улочкам Маатса полночи. Вдыхали свежий весенний воздух, наполненный ароматами хрупкой, молодой зелени. Смотрели и слушали молча, наслаждаясь журчанием рек, пением ночных птиц и просто весной. Или говорили, и тогда я невольно вспоминал свою поездку с мастерами и Найши, с его вечными рассуждениями, так интересовавшими остальных, его легендами и историями, полными каких-то неуловимо глубоких смыслов, его серьезностью, так неожиданно гармонирующей с насмешками и иронией. Мирош был невероятно похож на отца, действительно. Только моложе и все-таки чуть добрее и мягче Найши. Но, возможно, там, за границами, это быстро пройдет.
– Что с тобой? – ехидно поинтересовался Шаан с утра на тренировке. – Ты сегодня невероятно медлителен.
– С Мирошем всю ночь гуляли по Маатсу. – А какой смысл что-то скрывать от мага Разума. – Я лег спать только часа в четыре утра.
– Он нашел, значит, свою следующую жертву? – весело усмехнулся ассаден.
– Что? – Я сел на скамейку и потер пальцами виски. – С чего это я жертва?
– Ну… – Шаан уселся рядом, глядя, как тренируются остальные на поле, в основном старшие и выспавшиеся. – Мирош же у нас философ. Он каждую весну, пока ночи еще прохладные, уходит гулять. И если кто-то из нас по ошибке или собственному желанию не погасит вовремя света, то идет с ним. Слушать размышления и пересказы историй Найши.
– Мне понравилось. – Я пожал плечами. – Будем считать, это было по собственному желанию.
– Всем нравится, – весело заверил Шаан. – Главное, не пересечься с самим Найши и Мирро. Хотя это еще ничего. Вот если с ним Анха…
– Бывало? – Я покосился на него с очень широкой улыбкой.
– На всю жизнь запомнилось. – Шаан ухмыльнулся. – Я, конечно, и не чувствуя его эмоции, прекрасно видел, что он не злится и очень даже весел. Только на последствия его радость вообще нисколько не влияет.
Я хмыкнул. Но даже такая явная угроза не помешала мне решить снова оставить в комнате свет чуть дольше положенного. И теперь я уже не мог отделаться от образа Мироша, который задумчиво обходит башни Элледа, выискивает глазами наши окна, да еще выбирает, кого бы он хотел видеть собственной жертвой сегодня, если огней оказалось больше одного. А где-то поодаль, на достаточном расстоянии, которое позволяли размеры Дома, так же и с теми же целями медленно прохаживался Найши…
– Все, пошли тренироваться. – Шаан встал. – Не поднимешься добровольно – подниму Нитями.
– Часто ты эту фразу на следующий день слышал? – насмешливо уточнил я.
– Невероятно, – довольно усмехнулся ассаден, – и куда менее дружелюбным тоном. Вставай, он же сам скоро придет и предлагать выбор уже не станет.
Я заставил себя подняться и продолжить тренировку. Пока действительно не пришел Анха, который временами любил наблюдать за нашими успехами во владении оружием, и не сплел все-таки пару Нитей.
Наши регулярные встречи с самим учителем стали для меня чуть менее нервными. В конце концов, Анха был осторожен и прекрасно понимал, что именно делает и когда остановиться. На осознание этого я потратил больше времени, чем мне, да и ему, уверен, хотелось бы, но все-таки откровенно паниковать я перестал в итоге вовсе. Хоть и продолжал сидеть как на иголках в ожидании приказа почистить кокон, стоило ему только впервые прикоснуться к черной Нити.
Во всем этом волнении было нечто, что привело меня в новый восторг. Мастер начал писать трактат. Настоящий, первый в истории трактат о магии Пустоты. В мягком переплете из матовой черной кожи, он лежал на столе вечным мне напоминанием о том, что я – самый все-таки счастливый человек в мире. Когда Анха рассказал о собственной задумке, мой восторг, видимо, перевесил всю его серьезность и собранность, и, глядя в мое светящееся ликованием лицо, учитель довольно рассмеялся.
– Это один из первых, аккари Найт, – с теплой улыбкой заметил Анха. – Следующие будут однажды и твоими.
Ни предположить, ни даже поверить в подобное я пока не мог абсолютно. Да и эта книга о фундаментальных принципах работы черных Нитей, об их взаимодействии с остальными, о бережном и должном обращении с самой тонкой и хрупкой основой ткани мироздания завершена еще не была. Пройдет очень много лет, уверен, прежде чем мастер решит, что написал для мира все, что требуется знать о Пустоте и методах работы с ней. Теперь Анха нужна была и моя помощь тоже, не только в вопросах очистки кокона. Видеть все Нити он не мог, а значит, смотрел моими глазами на то, как отвечают стихии на изменения в плетениях Пустоты. Моими же глазами смотрел и на собственный кокон, размышляя, как именно влияют на него черные Нити. Последствия неверного обращения с Пустотой мастер так же хотел записать в трактат. Предупредить и уберечь. Я знал, слишком хорошо уже знал, что он – величайший защитник ткани мироздания. Но в первую очередь Анха был человеком, которого волновали жизни и благополучие людей. Их, точнее, нас всех Великий Мастер защищал и уберегал, не жалея для этого ничего, включая собственную безопасность. Если можешь помочь – не отказывай в помощи. Он сам жил этой фразой, она была всем его существом. Для меня он был ярчайшим образцом этой мысли, самым главным и неопровержимым доказательством ее истинности. А еще – примером для подражания. Я невольно, как и Шаан, очень стал хотеть соответствовать образу отца. Правда, его отца. Но я прекрасно видел и понимал, откуда в ассадене это взялось. Я бесконечно гордился знакомством и возможностью учиться у Анха. Не из-за статуса старшего ученика Великого Мастера, плевать мне было на этот статус. Для полезных связей у Элледа есть Рицико, мне они глубоко неинтересны. А вот возможность лично общаться, лично узнавать что-то новое от такого человека, как Анха, спасшего уже многих, и меня, к слову, там, за границами, и теперь стремящегося спасать даже здесь, в собственном кабинете, – одна только возможность этого была прекрасна так, что не передать словами.
О собственном отце я также не забывал. Теперь, когда Пустота была в безопасности, а души моей семьи отомщены, папа снова стал для меня тем, кем был всегда. Не болезненным, полным ужаса и тоски воспоминанием. Не мучительным стыдом за то, что я сделал со всем, чему он меня учил. Он стал светлым образом человека, на которого я тоже во многом хотел походить. Справедливым. Умным. Верным. Сочувствующим. Он подарил мне черные Нити, научил не бояться их, пусть и видел в них, в Мейет, саму смерть. Научил быть преданным Пустоте, заставил сам, лично, верить в то, насколько важно ее беречь. Да, он думал, что в черных Нитях сосредоточено ровно противоположное жизни, которой в итоге они оказались. Но потому и говорил. Потому говорили и остальные. Потому что там, в Чертогах Вечности, нет ничего жуткого. Потому что не страшно покинуть мир, не страшно идти дальше. Каждый имел право видеть красоту Мейет, ее хрупкость, ее покой. Каждый имел право на утешение. О себе и о тех, за кем она пришла. Потому что многим, очень многим от вида черных Нитей становилось легче, проще принять неизбежное или расставание. Да, мы с ним были не во всем согласны. И много спорили, уже в конце его собственного пути. Но он тоже стремился помочь и уберечь, защитить других. Так, как считал нужным и видел сам. Он знал и понимал многое. Постоянно учился. Он мог, кажется, все на свете. Он не умел только одного – прощать. Я знал, прекрасно понимал, что и меня отец не простит. Только это нисколько не меняло того, с какой бережной любовью я хранил в сердце его образ и многие его слова. Пусть даже у нас с ним оказался совершенно разный дар Мейет. Он смотрел на смерть и не видел там ужаса, только покой и отдых для ушедшего. Я держал в руках саму жизнь, ее фундаментальный принцип. Тот же покой, но дарованный нам, существующим еще в этом мире. Надеюсь, ты счастлив в Чертогах Вечности, папа, даже несмотря на то что вынужден наблюдать в поступках своего сына. Однажды, когда мы встретимся вновь, ты, возможно, выслушаешь и поймешь меня. Не простишь, я знаю, я уже с этим смирился. Но хотя бы услышишь. И сможешь поверить, что я не предал каждый из твоих идеалов – многие из них и сейчас со мной, моя опора и моя сила. Что мне все еще важно, и наша деревня, и моя семья, и ты сам. Я не хочу терять вас, не хочу забыть и перечеркнуть прошлое. Только, глядя на сияющие искренним восторгом лица своих новых сотто, на их детские, такие безграничные азарт и любопытство, я не могу допустить того же, что произошло однажды с нами. Какой бы покой и отдых ни обещала смерть. В моих руках жизнь, в них будут после и все их жизни. И я сделаю все, чтобы защитить свой народ так же, как когда-то сделал это ты, папа. Просто у нас оказались разные способы. Ты выбрал только клинок, пытаясь спасти близких. Я – меч и Нити.
