Значит, Тин не рассказала. Рицико наверняка доложил бы Анха подробности, а сам Великий Мастер никогда не произнес бы подобной фразы, знай он то, что услышала Тинэко. Он прекрасно бы понял, насколько больно в нынешних обстоятельствах она прозвучала. Так что, видимо, в дружбе будущего мастера Хэддена я имел полное основание не сомневаться, действительно. Пусть даже и началась эта дружба с приказа. Но я все-таки чувствовал, что нас с Тин что-то объединяет куда сильнее, чем воля старшей школы королевства. Может, просто скорбь от потери близких была в нас слишком одинаковой, чтобы нашлось понимание. И тот самый общий язык, что приводит в итоге к дружбе.

– Моя семья посчитала бы кощунством саму мысль о том, чтобы использовать Пустоту, севойо Анха. – Я решил не скрывать правды. – И предательством мгновение того, когда я однажды коснулся ее. Это все был мой собственный выбор, и они бы не гордились своим аккари за подобное.

– Теперь это мой аккари, Найт. – Анха приподнял бровь. – Похож ли он на того человека, о котором ты говоришь?

– Не следует отказывать в помощи, когда можешь ее оказать. – Я нашел в себе силы улыбнуться. – Ты сказал так там, в той деревне, севойо Анха. Это действительно важнее моих желаний, теперь я очень хорошо вижу данную истину.

– Тогда показывай свою Пустоту, аккари Найт, – тепло улыбнулся мастер. – Просто дай мне руку и смотри на Нити. Я увижу ее твоими глазами.

Я подчинился, исполнив волю Великого Мастера, разорвав тем самым на клочки всю свою прошлую жизнь и личность того, кем являлся прежде. Нет, показать я имел право – мы все подобное право имели. Но я знал последствия. И теперь от лица того самого мальчишки, сидевшего на берегу моря наедине с отцом и Пустотой, я вынес себе приговор. Где-то в глубине души, пока взволнованно ожидал вывода учителя, я чувствовал еще этого мальчишки слабое, но очень яростное негодование. Только голос того, кем я был прежде, уже не имел значения. Уже ничего не имело значения, кроме самого факта того, что черные Нити требовалось уберечь от повторения событий, случившихся со мной и моей семьей несколько лет назад.

Анха, понаблюдав некоторое время, удовлетворился увиденным полностью и отпустил мою руку. Теперь он смотрел со странным выражением удивления на лице. Я сидел перед ним, несколько опасаясь его вывода, гадая, как он отнесется к ней такой. К тому, без чего сама ткань мироздания не может существовать вовсе. Позволит ли мне действительно изучать ее или отныне посчитает еще более опасной, чем прежде, когда мог разглядеть только орудие убийства? Когда не понимал еще, чем именно она является и каким образом неаккуратное обращение с ней может сказаться на всем нашем мире?

– Поэтому мы никогда не плели ее, – сглотнув, пояснил я. – Поэтому использовать ее как угодно считалось преступлением. Самая хрупкая, самая тонкая Нить мира. Его основа, его каркас, связывающий всю ткань мироздания в одно целое.

– Вы все же понимали, что именно это такое, – криво усмехнулся мастер.

– Да. – Я опустил голову. – Очень хорошо понимали.

– Тогда каким образом она попала в руки бандитам, Найт? – хмуро уточнил Анха. – Как они узнали о ней и почему смогли использовать? Не ты же плел Пустоту в наши коконы там, в деревне, верно?

– Не я, впервые они решили сделать это сами. – Я тяжело, мрачно вздохнул. – Им показали. Это как раз не считалось чем-то дурным. Просто два путника, просившие ночлега. Заблудившиеся в непогоду маги. Они заметили, наверное, что мы медитируем и наблюдаем за Нитями, и уточнили. И им сказали, как ее можно разглядеть. А после просили не прикасаться, ведь она уничтожает тех, у кого есть коконы.

– Кто это сделал? – как-то пугающе спокойно спросил Анха.

– Не знаю. – Я покачал головой. – Кто-то из деревни. В любом случае, сейчас этот человек мертв.

– Хорошо, – холодно заметил мастер, – иначе я бы убил его лично.

Я все-таки поднял на него глаза. Вот теперь Анха был очень зол. И я неожиданно слишком хорошо понял, по каким именно причинам Рицико так легко перестает провоцировать Великого Мастера, услышав всего лишь крошечную, сказанную вполне дружелюбно и только ехидно, насмешку. Такой ледяной ярости я прежде никогда в жизни не встречал.

– Поэтому я отдаю ее Элурену, севойо Анха. – Я судорожно выдохнул. – Она теперь в твоей власти. Если пожелаешь, я буду только смотреть. Я наплету себе кокон мага Разума и не смогу к ней прикасаться в принципе. Я приму и исполню любое твое решение, только защити ее, прошу.

Анха глубоко вздохнул, прикрыв глаза, провел ладонью по лицу и покачал головой:

– Ты сказал, что им показали. Бандитам. Они смогли ее увидеть Зрением, сами?

– Да. – Я печально усмехнулся. – Ее может увидеть любой. Даже Великий Маг, думаю. Отсутствие возможности улавливать часть Нитей никогда не было проблемой. Есть способы, чтобы уйти в Зрение глубже, чем привыкли обычные маги. Особый вид медитации. Который передавался в нашей семье многие поколения.

– Ты кому-то о нем рассказывал? – Анха приподнял бровь.

– Никому, кроме сотто в своей деревне. – Я покачал головой. – Их теперь тоже уже нет. Посторонним не говорил никогда. Я изначально считал это все очень плохой затеей. Рассказывать всем подряд. Я, в отличие от моего отца, вырос на историях об армии Элледа, севойо Анха. И слишком хорошо уже тогда знал, почему она вообще существует на Востоке.

– Все знают почему. – Мастер очень внимательно меня разглядывал. – Но только одному тебе пришло в голову, что некоторые вещи должны оставаться в тайне от посторонних?

– Не только мне. – Я мрачно усмехнулся. – Некоторые, моего возраста, думали так же. Но у нас были старшие, и мы не могли им не подчиняться. А они, видимо, слишком хотели верить, что один вид прекрасных черных Нитей может исправить любого подлеца. Настоящих причин мне уже не узнать. Но мы способны были только не рассказывать посторонним, и мы не рассказывали. Никто из тех, с кем я разделял эту точку зрения, не показал бы тем путникам, как ее увидеть. Я знаю это. Они и были со мной там, в той деревне. Были готовы использовать Пустоту, чтобы уберечь ее. Но не смогли. Никто из нас не смог.

– Они шли за тобой, аккари? – с печальной усмешкой уточнил мастер. – Добровольно сдались в плен?

Я стиснул зубы. Я не хотел говорить об этом. Никому, никогда, ни при каких обстоятельствах. Но лгать я не просто не мог за абсолютнейшей бессмысленностью подобного – я этого не желал в принципе. Может Великий Мастер или нет распознавать ложь.

– Да, севойо, они согласились на мой план.

– Это называется – подчинились своему вейо, Найт, – холодно поправил Анха. – Твой отец, я так понимаю, к этому мгновению был уже мертв, верно?

Я болезненно поморщился и опустил голову. Знал ли я? Да, знал. Слишком хорошо, на самом деле. Но услышать эти слова от кого-то еще было невыносимо.

– Называй вещи своими именами, – мрачно напомнил Анха, – даже если тебе невероятно больно от подобного.

– Я не был их вейо, – сквозь зубы заметил я. – У нас это называлось иначе. Но, каким бы словом это ни обозначалось, да. Они пошли за тем, кому должны были подчиниться. И я не спас их.

– Горстка детей, – раздраженно произнес Анха и тяжело вздохнул. – Единственные, кто хотя бы попытался защитить ткань мироздания, – это просто горстка детей. Да еще и такую Нить. Восток иногда сводит меня с ума, даже несмотря на то что и сам я не из Элурена.

Я поднял на него глаза в полном изумлении:

– Ты считаешь, что мы все сделали правильно, севойо? – очень тихо выдохнул я.

– Вы попытались сделать все правильно, аккари, – хмуро отозвался Анха. – Глупо было бы винить детей в том, что вам недостало решимости. Но ты и те, кто пошел за тобой, – единственные, кто не предал свою Нить. Что бы там по этому поводу ни думали твои предки.

Я крепко зажмурился, пытаясь осознать, что именно сейчас услышал. Анха, Великий Мастер Элледа, считал, что я поступил верно. Что я попытался защитить ткань мироздания. Мы попытались. Он не винил нас в том, что не вышло, он… сочувствовал?